Кацуки никогда не был намерен сдаваться. Профессия, к которой он стремился, будто бы бурлила у него под кожей, огненной лавой растекалась по венам. Сдаваться ублюдкам из Лиги Злодеев он не намерен. Но быть собачонкой на привязи не его привилегия.
— Тебе самое место среди нас, Бакуго, — говорит Шигараки, приблизившись к нему. — Мы сможем полностью раскрыть твой потенциал.
— Пошёл ты, — от чистого сердца говорит Кацуки и смачно плюёт ему в лицо. Так же от чистого сердца и со всеми благими намерениями.
Томура замирает на мгновение и рукавом стирает чужую слюну со своего лица, недовольно морщась.
— Курогири, — почти шипит он по-змеиному, выходя из себя.
— Мальчишка нам нужен, — пытается возразить ему туманик.
— Нужен, и мы им воспользуемся, — злобно оскаливается Шигараки, — но теперь уже по-другому. Проверь на нём.
Курогири нерешительно замирает. Он не согласен с Шимурой, но тот сейчас в такой ярости, что его не отговорить. Это чудо, что он ещё не дотронулся ладонью до лица мальчишки. Хочет его помучить. Долгие переговоры ни к чему не привели.
Курогири слушается. В любом случае этого упрямца не разговорить – сколько часов на него потрачено! А лишних свидетелей лучше не оставлять. Курогири достаёт из потайного места чемоданчик и выуживает одну из ампул. В стеклянном шприце жидкость бледно-голубая, почти прозрачная. Кацуки дёргается, смотрит озлобленно, но не дрожит. Пытается не показывать страха или действительно не напуган?
Злодей обходит его со спины, крепко хватает за волосы, чтобы сильно не дёргался, и вводит препарат ему в шею.
— Это наркотики, да? — усмехается Кацуки, с презрением смотря на Шигараки. — Думаешь, меня можно этим сломать?
— Ты кого-нибудь любишь? — неожиданно спрашивает Томура.
— Нет, — скалится Кацуки. Он даже не задумывается над этим вопросом.
— Вот мы и посмотрим, — довольно ухмыляется Томура, опускаясь на стул, и подпирает голову рукой.
— Что ты мне вколол? — Бакуго чувствует раздражение, потому что ничего не происходит. Абсолютно никаких галлюцинаций, эйфории или прочей херни.
— Любовное зелье, — усмехается злодей. — Точнее, любовный яд. Курогири, будь добр объяснить.
— Эта сыворотка содержит ДНК одного злодея, — Курогири занят тем, что бережно убирает шприц и ампулы. — Его причуда заключается в том, что он способен заставить человека умереть от неразделённых чувств. Сыворотка, что я тебе ввёл, может убить тебя, а может и нет. Если ты кого-то любишь, но он не разделяет твоих чувств или не знает о них, то у тебя есть двадцать четыре часа до признания. Мы называем это ханахаки, и мы собираемся запустить это вещество в обычную воду. Представляешь сколько людей может умереть из-за того, что побоялись признаться в любви? Но пока это только пробный экземпляр, и нам нужны добровольцы.
Бакуго прикусил щёку изнутри. Подопытной крысой он ещё не был.
— В таком случае тебя ждёт прос… кха… — Кацуки закашлялся, почувствовав острое першение в горле.
— Да неужели? — довольно усмехнулся Шигараки. — Не думал, что у кого-то вроде тебя есть неразделённая любовь. Такой злобный малыш способен на светлые чувства?
Бакуго злобно посмотрел на Шигараки.
— Их нет, — ответил он более сиплым голосом.
Кацуки чувствовал, что при дыхании в лёгких появляется щекочущее ощущение, от которого хочется кашлять. Он мог чувствовать свою гортань, когда дышал, всё это отзывалось противным, омерзительным, тошнотворным чувством в желудке.
У него нет неразделённых чувств! Их просто не может быть!
— Не хочешь облегчить душу перед смертью? — с усмешкой спрашивает Томура.
— Пошё… кха… — и Бакуго чувствует, что его начинает знобить.
— Я могу даже предложить тебе выгодную сделку, — неожиданно оживает Шигараки. — Ты называешь нам свою возлюбленную, мы доставляем её сюда, ты признаешься ей в своих глубоких чувствах, излечиваешься от ханахаки и…
— Я не вступлю в Лигу Злодеев, — твёрдо и решительно говорит Бакуго. — Лучше сдохну.
— Ах, какая печаль, — где-то в стороне вздыхает Тога. — Лучше бы поймали того симпатичного милашку, он бы быстрей прокололся.
Кацуки закрывает глаза и сосредотачивается на ощущениях. Скорее всего, ему ввели яд. Шигараки хочет помучить его перед смертью? У Бакуго ведь нет никаких неразделённых чувств, ведь…
— Кац-чан… — словно тихий нежный шёпот на ухо.
И Бакуго вздрагивает, распахивает глаза и озирается. Ему только что послышался Мидория! Какого чёрта?
— Наше предложение будет в силе ближайшие двадцать четыре часа, — улыбается его реакции Томура. — Ах, постой, у тебя осталось куда меньше времени.
Бакуго практически не слышит смех злодея, потому что в левое ушко ему игриво шепчут:
— Ты прав, Каччан, мы с тобой не друзья.
И таким же игривым голосом в другое ухо:
— Мы с тобою куда больше, чем друзья.
Бакуго сгибается в сильном кашле, чувствуя, что его тело трясёт. Нет, бред, это злодейская причуда! Деку не может быть здесь, и говорит, соответственно, не он! Чёрт возьми, Деку никогда не говорил таким блядским голосом!
Шигараки что-то ему рассказывает, но Кацуки не слушает, он прикрывает глаза и физически ощущает, как ему в волосы зарываются чьи-то руки.
— Не отталкивай меня, Кац-чан, я могу доставить тебе множество удовольствий.
— Изыди, — рычит он, откидываясь на спинку стула, и тяжело дышит. Потому что в лёгких что-то булькает, а в желудке сворачивается мерзкий ком. Кашель то и дело разрывает его горло.
— Я был очень непослушным мальчиком, — Бакуго не открывает глаз, но чувствует, как чьи-то сильные руки скользят по его бёдрам вверх, и горячее дыхание обжигает шею. — Я скрыл от тебя причуду, плохой Изуку-кун, накажи меня.
— Сдохни, — хрипло рычит он.
— Я твои самые распутные чувства, Кац-чан, — Кацуки действительно чувствует вес чужого тела на своих ногах, его грудь оглаживают и губами припадают к шее. — Я могу тебе отсосать, если ты хочешь.
Бакуго резко распахивает глаза, но никого нет. Он дико оглядывается, но ни следа на Мидорию или его присутствие. Это всё в его голове?
Может быть, яд вызывает и галлюцинации?
— Ты знаешь правду, Кац-чан, — голос Изуку звучит сзади. — Я и есть твои чувства, что ты с таким остервенением подавлял.
— Ты не он, — хрипит Бакуго, горло ужасно болит от сильного кашля.
Это не Деку, не может быть он.
Кацуки хрипло выдыхает, чувствуя, словно его желудок наполняется, и что-то мерзкое поднимается по пищеводу вверх. Медленно, обжигая изнутри, будто лава.
— Кац-чан, ты не можешь быть так жесток, — перед его взглядом предстаёт Мидория в своём геройском костюме, капюшон снят. Будто и вправду из плоти и крови. — Ты слишком упрям. Тебе достаточно назвать моё имя, и Шигараки притащит меня к тебе, ты признаешься мне, я приму твои чувства, и мы заживём счастливой жизнью.
Бакуго рассмеялся в лицо этой ублюдской версии Мидории и тут же закашлялся. Тошнота подошла к горлу.
— Ну же, Кац-чан, будь хорошим мальчиком хоть раз, — Изуку подходит близко и Кацуки чувствует, как Деку нежно гладит его щёку, пальцы его обтянуты перчаткой.
Бакуго рычит и отворачивается, но Мидория грубо хватает его за подбородок, разворачивая лицом к себе, и лицо его меняется, делается недовольным и обиженным.
— Тебе достаточно назвать моё имя! — требовательно говорит Деку.
— Иди ты, — усмехается Кацуки, и его рвёт.
Бакуго надеется, что теперь лицо Изуку будет в его блевотине, но когда он открывает глаза, лицо Мидории чистое и светлое, на нём россыпь соблазнительных веснушек, а глаза мутные и блестят.
— Может, перейдём к самым жарким желаниям? — предлагает Изуку и садится Бакуго на колени, обнимая за шею, и смотрит прямо в глаза. — Ты хочешь по-жёсткому или будешь нежно меня брать?
— Ублюдок, — рычит Бакуго и чувствует острую боль в желудке.
— Не будь таким злюкой, — Мидория прижимается вплотную и похотливым низким голосом обжигает ему ухо: — Я хочу, чтобы ты скулил моё имя.
Бакуго скрипит зубами и закрывает глаза. Галлюцинация невероятно чёткая, её можно потрогать, Кацуки уверен, что можно. И также он уверен, что кроме него этого Деку не видит никто.
— Стесняешься? — Кацуки вздрагивает, потому что влажный язычок Мидории очерчивает его ушную раковину. — А если я?
И пока Бакуго не успевает сообразить, Мидория плавным движением начинает двигаться на его бёдрах, прижимаясь ближе к паху, хватая его крепко за плечи, и откидывает голову назад.
— Ах, Кац-чан, — выдыхает он пошлым стоном, от которого у Бакуго и приятный жар в теле, но вместе с тем дикая боль в грудной клетке, словно что-то хочет разорвать её изнутри.
Это действительно острая пытка.
— Тебе ведь нравится, — Изуку смотрит на него из-под подрагивающих ресниц, с ярким румянцем на щеках, и томно закусывая губу. — Как сильно ты хочешь мне вставить?
Бакуго хочет подорвать этого ублюдка к чертям, а потом найти настоящего Мидорию и…
— Я могу и по-другому, — Изуку соскальзывает на пол, размещаясь между широко разведённых ног, и щекой трётся о пах. — Я изведу тебя, Бакуго, если ты не признаешься мне.
Чёрт, лучше было бы просто больно, без всех этих видений развратного Деку.
Он не может его любить. Это невозможно, чёрт возьми! Но взгляда оторвать от бесстыдного лица Изуку он не в силах.
— Ты бы чувствовал возбуждение, если бы тебе не было так больно, — ладошка Мидории с нежностью и заботой ложится на пах Кацуки, поглаживая. — Дальше будет только хуже, Кац-чан.
И Бакуго в этом не сомневается. Но Кацуки кажется, что он намертво свёл челюсти, что даже после смерти ничто не сможет разжать его рот.
Ни за что! Он никогда в жизни не признается Деку! Но важно не это – он ни за что в жизни не выдаст Деку Шигараки! Если они оба будут в плену, то Шигараки может начать пытать настоящего Деку у него на глазах. И вот этого Кацуки точно пережить не сможет.
— Я ведь могу сделать больно, — Изуку встаёт на ноги, но склоняется над Бакуго, одна его рука крепко сжимает плечо блондина, а вторая нежно прикасается к животу. — Я могу причинить тебе невероятную боль.
И Кацуки не может сдержать крика, потому что чувствует невероятно сильную боль в желудке, он смотрит вниз и видит, что рука Изуку находится в его распоротом брюхе. Кацуки видит стекающую кровь и понимает, что вся ладонь Мидории полностью в нём.
— Ты будешь много и сильно страдать, — обещает Деку, — я заставлю тебя по настоящему меня ненавидеть.
Кацуки хрипит и дёргается, когда Мидория вытаскивает из него свою руку и, поднося к лицу, начинает её облизывать. Взгляд его тёмный, чужой.
— Я могу сожрать тебя изнутри, — ухмыляется Деку измазанным ртом.
Эти кровавые разводы на его лице вызывают новый приступ тошноты, и Кацуки склоняется, позволяя всему этому выйти из себя. Он смотрит на пол и видит перед собой полусгнившие красные небольшие цветочки в прозрачной слизи. Во рту приторный сладкий привкус, и Кацуки хочется хорошенько прополоскать рот.
Его трясёт и мутит. Какого хрена его вырвало цветами?!
— Так умирают твои чувства ко мне, — ухмыляется Мидория и поднимает с пола небольшой цветочек, нежно оглаживает его края, оставляя на перчатке слизь. — И эти чувства убьют тебя.
Глаза Бакуго шокированно распахиваются, когда Изуку запихивает выблеванный им цветок себе в рот и тщательно пережёвывает, проглатывая.
— Какие же испорченные, наполовину сгнившие чувства, — довольно улыбается он, вызывая у Бакуго очередной приступ рвоты. — Думаю, ты бы отымел меня по-жёсткому, перевязав руки так, что они бы затекли и болели.
— Ублюдок, — хрипло выдыхает Бакуго.
— Сладкий, — Мидория приподнимает его лицо и заботливо оглаживает приоткрытые губы. — У нас впереди столько часов веселья. Клянусь, к концу ты будешь скулить моё имя…
***
Изуку не верит, такого не может быть! Это всё обман!
— Ты можешь не смотреть, — рука Всемогущего заботливо сжимает его плечо.
Но Изуку словно не слышит, он шагает вперёд, подходя к железному столу, и останавливается, его дрожащие руки тянутся к белой ткани, и не с первой попытки ему получается ухватиться. Мидория тянет вниз и не может сдержать отчаянного стона.
Он отходит назад, неосознанно продолжая тянуть за собой ткань, открывая лицо, шею, грудь, туловище.
— Мидория, — Всемогущий перехватывает его запястье, останавливая. — С тебя достаточно.
— Боже, Кац-чан, — надрывно и сипло выдыхает Изуку, шагает вновь к столу, замирая над окоченевшим трупом, и чувствует, как грудную клетку разрывает от боли, горло словно стягивают, не давая возможности дышать.
Он дрожащими руками дотрагивается до холодного плеча и в ужасе их отдергивает.
Это не может быть Кац-чан! Не он! Нет!
Глаза Бакуго закрыты, тело его чисто вымыто и почти готово к похоронам, хотя Всемогущий говорил, что Бакуго нашли в чёрной жиже, будто его чем-то рвало. И смотря на шов на груди, Изуку помнит – все внутренности Кацуки представляли собой кашу, среди которых были почти растворившиеся необычные цветы. Что с ним делал Шигараки? Каким пыткам подвергал?
— Мидория, тебе лучше уйти, — мягко и с болью в голосе просит Всемогущий.
— Я хочу побыть с ним, — дрожащим голосом просит Изуку и смотрит на учителя глазами полными слёз, отчаянно выдыхая, — пожалуйста.
— Пять минут, — соглашается Всемогущий. — Его ещё должны подготовить к похоронам.
Изуку растерянно кивает и ждёт, когда за учителем закроется дверь.
— Кац-чан, — всхлипывает Мидория, подходя ближе и нерешительно дотрагиваясь до чужого лица, слёзы сами текут по щекам. — Как я без тебя, Кац-чан? Ты ведь всегда был таким сильным! Ты всегда должен был быть рядом!
Изуку отскакивает, чуть ли не вскрикивая, но вовремя рукой зажимает себе рот, потому что глаза Кацуки неожиданно раскрываются, смотря в потолок пустотой.
— Кац-чан? — Мидория шагает ближе и вздрагивает во второй раз, подпрыгивая на месте, потому что рот Кацуки раскрывается, и Изуку замечает, что в нём что-то есть.
Он опасливо оборачивается на дверь, в морге никого.
Деку подходит ближе и, пересиливая себя, опускает пальцы в рот Кацуки, прихватывая что-то кончиками двух пальцев, и тянет вверх. На ладошку себе Мидория опускает красивый красный цветок, но при виде него, душу наполняет какое-то тепло, вперемешку с терпкой болью.
Изуку не говорит ни слова, запихивая цветок в карман пиджака и не собираясь никому о нём рассказывать, потому что чувствует – это для него. Дрожащими руками он закрывает сперва рот бывшего друга, а потом со всхлипом и глаза.
Мидория накрывает тело бывшего одноклассника белой тканью и запихивает руку в карман.
Теперь у него только их мечта, которую они делили на двоих.
Изуку впервые чувствует себя одним. Не одиноким, а одним, покинутым, вне остальных. У него не остаётся ничего, кроме их мечты, и теперь это его путь.