Гермиона Грейнджер

Глаза застилала чёрная пелена, мешавшая разглядеть хоть что-нибудь, будто плотные занавеси, которые невозможно раздвинуть, вдруг упали на меня тяжёлым пологом. 

Я моргнула несколько раз, чтобы развеять темноту — помогло. Но от этого мне не стало легче — лучше бы я продолжала ничего не видеть.

Передо мной предстала картина, которая определённо стала итогом каких-то очень важных и неотвратимо ужасных событий. 

Я тщетно попыталась вспомнить, что произошло. В результате огромных усилий мне удалось умерить весь этот хаос в голове и относительно упорядочить копошащийся там ворох мыслей, со стороны, должно быть, похожий на шаровую молнию. Но мои старания не привели ни к чему толковому. 

Я сидела в подземелье — в этом у меня не было никаких сомнений, причём сидела на холодном каменном полу, а руки были прикованы цепями у меня над головой к мокрой и скользкой стене, прижиматься спиной к которой было крайне противно. Но что я могла поделать?

Тело болело, как от множества ушибов и ссадин, но, вроде, ничего не было сломано — на что я очень надеялась. 

В темнице — а моя интуиция подсказывала, что это была именно она, — царил полумрак, создаваемый тусклым светильником под потолком. Глаза мои медленно, но всё-таки свыклись со скудным освещением, и я увидела смутный силуэт человека в углу. 

Он, видимо, заметив, что я наконец очнулась, отлепился от стены, на которую до того опирался плечом, и сделал несколько неторопливых шагов, входя в круг света в центре камеры.

Следует отметить, что я не ощущала ни страха, ни хотя бы малейшего беспокойства — вообще не испытывала практически никаких эмоций, наверное, ещё не до конца придя в себя. 

Ровно до этого момента.

Я узнала человека, смотревшего на меня с таким отвращением, словно я была не девушкой, а дерьмом на подошве его ботинка, в которое он нечаянно вляпался.

— Гре-ейнджер, — противно и надменно растягивая слова, эдак глумливо и гаденько, пропел Малфой — а это был именно он, — добро пожаловать в Малфой-Мэнор! — фальшиво-торжественным тоном выплюнул он мне в лицо, словно жаля ядом.

Сердце пропустило удар при его последних словах. Малфой-Мэнор… Малфой-Мэнор?!

Ужас, панический страх накрыли с головой. Если бы я была в воде — точно захлебнулась бы. Я задыхалась и начинала хватать ртом воздух ещё более судорожно, видя, как блестят довольно глаза Малфоя. Да, он наслаждался моим отчаянием, дышал им, питался им — как дементор. 

Малфой-Мэнор. Осознание медленно приходило на смену первичному ужасу, который, уходя, оставлял после себя противное ощущение сосущей пустоты где-то в районе желудка. Это конец. Я пропала. Отсюда не сбежать, не выбраться. Здесь нет друзей, нет никакой поддержки, а уж тем более тут нет главного союзника — волшебной палочки.

Впрочем, последнее — совсем даже наоборот. Палочка была, в руке Малфоя, нацеленная прямо на меня. А он, будто прочитав мои мысли, спросил, зло сощурившись:

— Где твои дружки? Где придурок-Поттер? Вислый со своей сестрицей? Полоумная и Долгопупс?

— Неужели ты думаешь, что я, вот так просто, выложу тебе всё на блюдечке с голубой каёмочкой, Малфой? А не пойти бы тебе, да куда подальше, м? — ярость вскипела в жилах и разлилась по телу, придавая новые силы на борьбу.

— Что ж, это твой выбор. Не скажешь сейчас — не беда, ответишь позже.

Не успела я бросить саркастичное: «Ага, конечно», как тишину подземелья разорвал вопль:

— Круцио!

Боль, пронзившую моё тело раскалённой добела иглой, невозможно описать словами. 

Я изо всех сил постаралась не взвыть. С великим трудом, но мне это удалось: я закусила губу до крови, почувствовав во рту металлический привкус. Удивительно, как я не прокусила её насквозь, — думаю, я была близка к этому, но вряд ли обратила бы тогда на такое явное неудобство хотя бы толику внимания.

Я дёргалась и трепыхалась, сводимая судорогами, и рвалась неизвестно куда, сдерживаемая кандалами, извивалась в немыслимых позах, выгибалась всем телом, описывая в воздухе дугу… но не издала ни звука. 

Этот ублюдок не услышит от меня ни намёка на мольбу о пощаде. Я всё выдержу, выстою, а потом плюну ему в лицо — непременно плюну, скривив с презрением рот, как делает это он, и гордо вскину подбородок. Казалось, именно эта дурацкая мысль и поддерживала меня, была тем якорем, который не позволял окончательно утонуть во всепоглощающей боли. Он не достоин большего, жалкий гадёныш, хорёк белобрысый, мерзкая мразь, несчастное подобие на человека, сволочь бесхребетная, чёртов аристократ чистых голубых кровей, — да ни черта подобного! — любой магглорождённый волшебник в сто, нет, в тысячу раз благороднее этого кичащегося своим происхождением морального урода…

Пока я костерила про себя Малфоя, он пытал меня, всё усиливая действие заклинания, и смеялся мне в лицо. Но внезапно моя агония оборвалась.

— Ну что, всё ещё ничего не скажешь? — издевательски протянул он.

— Не… дождёшься… — слабым голосом чуть слышно прохрипела я в ответ.

Этот ад длился ещё несколько часов, по моим ощущениям.

Когда мерзкий слизняк соизволил-таки свалить, на последок язвительно бросив через плечо: «Сладких снов, грязнокровка, увидимся завтра», — я облегчённо выдохнула и обмякла, повиснув на цепях.

Одежда прилипла ко мне второй кожей, я не чувствовала онемевших рук и была мокрой с головы до ног, будто приняла душ прямо так, не раздеваясь, пот струился по лицу холодными каплями, смешиваясь с беззвучными слезами, сил не было даже на то, чтобы разрыдаться в голос, не то что ровно и спокойно дышать… И я отключилась, прерывисто всхлипывая, рвано вздыхая и еле заметно вздрагивая во сне, больше похожем на обморок.