Ее волосы пахнут соленой горечью океана, горячим песком и посеребреным перламутром ракушек. Маленькие золотистые цветы эланора, словно по случайности запутавшиеся в тепло-каштановых локонах горят не хуже королевских опалов.
Трандуил криво улыбается, подавляя внезапно появившуюся дрожь в пальцах. Она всегда любила эти цветы, любила танцевать на черных скалах у самой кромки бушующих морей, балансируя на едва заметной грани меж жизнью и бесконечно долгим падением в темные глубины, что должно быть, непременно закончилось бы смертью. Но с нею никогда нельзя быть ни в чем уверенным до конца, она — всегда была выше следования чужим ожиданиям, так уж сложилось.
Король щурится, хриплым смешком отвечая на ее заливистый хохот над какой-то глупостью, по правде говоря и не смешной даже. Если смеялась она — все остальное переставало быть важным и для него, а мир и вовсе изворачивался наизнанку, приобретая до странного нелепый вид.
Быть может, так было правильно, быть может, то было любовью в полном смысле этого запутанного слова. Трандуил считал себя в нее влюбленным, получая в ответ чувства не менее яркие.
Он чуть усмехается этим мыслям, опускаясь пред нею в изысканном поклоне и протягивая руку в предложении станцевать. Она соглашается с луковою ухмылкой, вкладывая свою узкую ладонь в его собственную и крепко сжимая.
Она всегда держится за него вот так, а он с отчаяннием хватается в ответ. Они не могут потерять еще друг друга — нельзя попросту. Права не имеют.
Трандуил, по правде сказать, не слишком-то и любит танцевать, никогда не позволял себе восхищаться музыкой или уж тем более не тратил времени на попытку научиться играть. Но она танцевать любит и этим все сказано.
Новый поворот и он осторожно подхватывает ее за талию, бережно приподнимая в кружении и больше всего на свете боясь не удержать. Отпустить. Но острые каблучки туфель со стуком касаются пола и она насмешливо фыркает, разумеется, вновь заметив, что супруг, в который раз принял ее за фарфоровую статуэтку.
— Я люблю вас, emma vhenan*, — слова привычно срываются с языка, как и сотни тысяч раз до. Любит, конечно, любит. Он любил ее всегда, пожалуй чуть более безумно и сильно, чем должен бы, а она любит его с едва ли меньшей силою.
Они вообще любят друг друга, как ни странно понимать. Просто любят и просто счастливы.
— Обещайте, что это — навсегда. — Обещайте, что будете любить меня, обещайте, что будете рядом, обещайте, что никогда-никогда не оставите, — хочет Трандуил добавить, но отчего-то не решается. Но ей достаточно и одного взгляда, чтобы разом разгадать все его мысли, как было всегда. И всегда будет.
— Я обещаю, — улыбается она чуть более ярко и светло, чем должна бы. И куда более лживо, чем Трандуил готов был бы заметить.
***
Трандуил горько усмехается, пальцами зарываясь в волосы. «Я обещаю», — стучит в голове. Обещает, как же.
Молода, слишком молода... Оба они были непозволительно, чересчур молоды тогда и до ужаса светлы. Едва ли их заботило то, в каком платье она будет красивее смотреться в гробу, а он — в вечном на этот раз трауре.
Что ж... Она все еще была красива, даже сейчас. К горлу подкатывает комок тошноты и Трандуил смаргивает, рукой закрывая рот. Эти проклятые цветы умерли вместе с нею, рассыпавшись по ветру серебряной пылью звезд, даже уж не солнца.
Она тоже была солнцем — его полночным солнцем, ярким, как ничто в мире. И теперь погасла, звездной пылью, но не прахом рассеявшись над черными водами океана. Того единственного, что любила больше всего на свете. Похоже, даже больше жизни.