Трандуил, быть может, отец не то что не самый лучший — нет, из рук вон отвратительный. Худший из всех возможных, просто худший во всем касающегося детей и опеки над ними. И он, разумеется, знает это, впрочем, едва ли собираясь менять хоть что-то.
Он всегда считал, что главное — это правильно расставлять приоритеты. Его главным приоритетом были королевство и народ. Далее шло благополучие собственное, как эгоистично то ни звучало. Леголаса же в этом списке не было вообще.
Было ли это плохо? Да, возможно. Хотел ли он сделать хоть что-то, чтобы изменить это? Нет, никогда. В конце концов, у короля есть дела и поважнее, чем возня с детьми. Так зачем же тратить время на нечто столь бесполезное, когда есть сотни тысяч дел в сто крат важнее?
Трандуил смысла в этом не видел. Как в отцовстве, детях и конкретно этом ребенке в частности. Леголас... разочаровывал. Да, именно так. Он был таким обычным, ничем не выдающимся и не выделяющимся из общей массы эльфенком. Трандуил думал так или хотел верить, что думал именно так.
Он, быть может, не сделал ровным счетом ничего, чтобы разглядеть, и был чересчур уверенным в собственной правоте, чтобы захотеть увидеть. А быть может, он и в самом деле определенно точно видеть не хотел. Так было проще, легче и удобнее. Для него — уж точно. Мнение самого Леголаса его не особенно волновало; какое, Эру ради, у детей вообще может быть мнение?
Трандуил предпочитал не смотреть и уж точно категорично не желал видеть. Остальные могут думать о том, все, что считают нужным. А она имеет право ненавидеть его. И ему на то все равно. Правда все равно.
Мальчишке лучше держаться от него подальше, а в идеале — и вовсе никогда не появляться на глаза. Так будет лучше для всех, — говорит Трандуил себе, будучи в том почти полностью уверенным. Почти. О ребенке позаботятся, развлекут, воспитают, обучат, вырастят, а он в этом карнавале безумия участия принимать не будет. Не будет-не будет-не будет.
Хватило ему одного раза, чтобы понять — Леголас был совершенно невыносимым ребенком. С совершенно невыносимыми сверкающе синими глазами, отвратительно яркой улыбкой и тошнотворно родным лицом. Ее лицом.
Нет, лучше им не встречаться больше никогда, для обоих лучше, — Трандуил твердо знает это. И ему, разумеется, плевать на этого мальчика, плевать на его судьбу и будущее, будет плевать, если с ним что-нибудь случится... Да, разумеется, так.
Как оказалось позже — нет. Трандуил заливисто хохочет, когда в груди что-то обрывается при виде крови на светлых кудрях и мутных от боли этих совершенно невыносимых синих глазах. Плевать ему, ага, как же. Плевать-плевать-плевать... Да-да, конечно. Так бы всем и говорил.
Леголас выглядит до ужаса неправильно в этой морготовой крови и закрытыми глазами, а Трандуилу просто страшно. Ему ведь плевать, сам ведь говорил, правда? Он ведь плохой отец, но то не беда, обязательно найдется тот, кто лучше справиться, а ему и делать ничего не придется, правда же? Ему ведь все равно на то, что будет с этим проклятым мальчишкой, так ведь, Моргот раздери?!...
Тогда почему же так больно? Больно, пусть он и не ранен, пусть и не у него кровь лицо заливает, больно просто потому что... Потому что что? Потому что он — ужаснейший из лжецов, а Леголас — все еще его сын? Или по тому, что ему все-таки далеко не все равно?
Да, вероятно, все одновременно. Что ж, хорошо здесь одно: теперь-то у него определенно есть время на то, чтобы все это изменить.
Трандуил определено точно худший отец из всех возможных. Но Леголас — хороший сын. И им этого пока хватит.