бинх тянет ближе горячими ладонями проводит по лопаткам и тяжело вдыхает, те острые, как отточенные, оборванные крылья с ореолом из торчащих косточек, саша беспамятно глядит пальцами под самыми лопатки, цепляясь едва слухом за чужой отрывчатый скулеж, когда коля от касаний гнется в поясницу, случайно жмясь ближе, сильнее насаживаясь. саша лижет широко по ямке между ключицами, ведет прямиком к адамову яблоку, – иронично, еще один грех на его бескрестную душу, – прикусывает выступающую косточку, которая в секунду дергается пугливо, саша заботливо зацеловывает, пальцами сильнее давя вдоль колиного тела: пересчет ребер, раз-два-три, крепким поясом пальцев осесть на боках, чтоб едва приподнять чужое тело и резко врезаться обратно в пекло. у саши в ушах, кажется, сплошь шум, что превращается в невозможный звон, стоит губами прижаться к пульсирующей артерии на шее – перед глазами яркие красочные брызги, которые не разгадать, плывут чужие лица, события, обрывки, воспоминания, – чьи же? – и неугаданные облики легенд. саша не успевает осознать, на автомате движется вдоль бледной кожи, поцелуями разукрашивая белесое полотно плеч алой краской, и теряется на секунду, срывает в болезненном стоне, когда коля внезапно проходит по сашиным теперь лопатка-плечам ногтями, царапает нежданно резкой болью, словно когти животного, словно тяжелый удар кнута в полку. и это – по уже старым шрамам. боль как-то снимает дурман, отгоняет собой звон в ушах, а вслед ему навстречу чужой сбивчивый скулеж, стон, неразборчивые фразы, которые как красивая скатерка на внешний новый облик ситуации.

в горле сухо, то ли восторг, то ли испуг охватывает глотку – все кажется сплошь галлюцинацией. гоголь походит на статую, выскобленную прямиков в скале и омытую морской пеной до болезненной белизмы, весь с выступающими костями и нечеловеческими изгибами тела наталкивает на мысль, что создатель статуи и не старался вовсе, в безумии скоблил ногтями по камню, – а вдруг тонул? а сверху по камням то синими, то красными, то сиреневыми пятнами, грязными отпечатками человеческого присутствия ползут сашины руки. но это – мелочь, незначительно, вообще ничего не значимо. чем больше бинх разглядывает, тем яснее видны черные линии, почти трещины по плывущим линиям вен. саша иллюзию пытается согнать, ведет ладонями по животу, останавливает напротив черного комка в груди, но ничего не меняется, только линии эти извиваются, сдвигаются вслед за движениями юноши. саша забывает о том, чтобы понять увиденное, чтобы очнуться из нового наваждения, опять засматривается, как бедра у коли сводит дрожью, как живот вжимается, как чужая голова закидывается в истоме. взгляд наконец падает на лицо, шалит, показывает нечто нереальное, как саша пытается себя убедить.

вместо глаз-озерец лишь темная пропасть от которой идут ломаные линии, словно земля осыпается в эти ямы, а саша, лишь смотря, вслед за ними послушно вышагивает, вышагивал бы, не испытывая привычное отвращение к послушанию. саша отрывает взгляд от глаз, замечает едва ли не трупные пятна, саше бы оступиться наконец от испуга, но он неразумно тянет ладони навстречу, накрывает щеки и поглаживает по линии скул, наблюдая, как вслед за лаской кожа вновь идет розовой краской, а глаза коли за секунду приобретают прежнюю форму, и гоголь глядит растерянно-напуганно, вестимо, сам не ожидал. чего не ожидал, бинх догадывается, ему ответ не дадут. да и не время их пока что требовать, он ничего все равно не осознает, а гоголь и слова связного сказать не может. саша тянет юношу на себя, медленно губами ведя по линии подбородка, быстро клюет в скулу и наконец целует губы, то быстро отрвавшись, то вновь зачеловывая как ценную драгоценность. и гоголя от этой непреднамеренной заботы развозит похужи горячки, хочется размякнуть в чужих руках насовсем, но пока зона ему позволенного времени – пара минут, бинх ему в таком удовольствии не отказывает, перехватывая поудобнее, удерживая в одном положении, утыкаясь носом в основание шеи и подмахивая бедрами.

гоголь всхлипывает отрывочно, сам теряясь в том, что именно сейчас ощущает, но мозг соединяет все мысли в одной точке, стремится к нахождению подушки безопасности, комфорта, концентрируется на человеке, который находится напротив, близко, внутри, горячими ладонями поверх, колины мысли сходятся на чувстве другого тела и это усиляет ощущения в пару раз, заставляя бессильно скользить ногтями по чужой спине, не смея сделать что-либо еще, чтобы не помешать саше, потому что опять весь контроль улетучивается из пальцев. саша удерживает на месте идеально, сашины пальцы идеально прилегают к коже,  саша успокаивающе щекочет поцелуями, и этого достаточно, чтобы тревога отступала, смывалась соленой морской водой, и трещины вновь пропадали, вновь обращались целым камнем, совсем верно и правильно.