1.
Бакуго смотрит в собственное отражение и ненавидит себя. Ему хочется написать себе на лбу «Омега», чтобы ненавидеть себя сильнее. Как так может быть? Он ведь лучший, самый сильный, самый умный, самый альфа, чёрт возьми! И вот тебе проявившийся запах, он был первым звоночком! Какой альфа пахнет фруктами? Резкий цитрусовый запах лимона. Омега с кислинкой, блядь, что может быть смешнее?
Он ерошит волосы и скалится самому себе. У него со дня на день начнётся первая течка, а ему хочется удавиться. Даже грёбанный задрот и тот альфа! Ну за что ему это?!
Бакуго рычит, с силой впиваясь пальцами в раковину, вспоминая тёплую улыбку на веснушчатом лице и это блядское:
— Ты красивый, — он выплёвывает чужие слова своему же отражению и нихуя не видит красивого!
Он брутален, он силён, он лучше всех, самый ахуенный альфа! Он не может быть омегой!
Родители его не трогают – четырнадцать лет, гормональный фон зашкаливает, дикость переходит все границы.
Что в нём красивого? У него острые скулы, волевой подбородок, колючие волосы, сухая кожа… блядь, он размышляет как какая-то ёбаная ромашка.
А этот ублюдок сказал, что он красивый! Не думал же ведь подкатывать?! Да Бакуго разобьёт ему табло просто за попытку.
В жопу этот санный мир с его несправедливостью! Бакуго будет принимать блокаторы, пить таблетки, подавлять запах и уж лучше он будет выдавать себя за позорную бету, чем жить жизнью конченной омеги.
Бакуго отходит, стягивая футболку и откидывая её в сторону, пристально рассматривая собственное тело. Он ахуенный! У него бицепсы, трицепсы, рельефный пресс, потому что Кацуки впахивал. Да, всё это ещё не так явно проявилось, ему-то четырнадцать, но будь он альфой, то уже через два года набрал бы просто охрененную мышечную массу. А сейчас-то что? Сейчас всё это тело истончится, исхудает, станет нежнее. Его каменная жопа станет нежной и фиалковой.
— Блядь, — от чистого сердца. Он станет нежной розочкой, но не одному долбанному шмелю не позволит вкусить своего нектара. Лучше сдохнуть в муках.
Бакуго ненавидит эту жизнь, самого себя, всю природу в целом и сранного Деку, который пусть удавится и слюни пускает на его жопу, но… но разбить его морду будет приятной вещью. Пока он ещё может, пока ботаник не стал набирать мышечную массу и они не ушли далеко в развитии.
Кацуки кивает сам себе, потому что решил – никаких альф в его жизни. Никаких течек! Ни одной! Ни разу! Хлеще этого позора и быть просто не может!
2.
Кацуки заканчивает старшую школу. В душе он радуется, что с задротом практически не пересекается, потому что Изуку, мать его, становится просто охрененым альфой и от этого только больнее. В новой школе, кроме учителей и медсестры, о его статусе никто не знает. Все считают его бетой.
Бакуго становится немного озлобление на весь этот прогнивший мир. Он думает куда будет поступать и понимает, что в институте будут проблемы. Омеге редко когда удаётся поступить на хорошую профессию, даже с наивысшими оценками. Виновата херова статистика. Многие недоучиваются и уходят в декрет, а там уже не восстанавливаются. Из-за этого другие ученики, которые могли бы учиться, теряют места. Даже трижды отличника, его с трудом примут, а с таким-то поганым характером… Скорее всего он запорет психиатра, ведь этот грёбанный врач обязателен. У него уже давно большие проблемы с психологом.
Все течки он подавлял, что не давало его телу развиваться нормально и из-за чего он мог получить бесплодие (чего Бакуго в действительности и хотел, вынашивать в себе какого-нибудь ублюдка он не был намерен). Отсутствие половой жизни, дрянное влияние таблеток, всё это могло загубить ему здоровье. Ну пусть лучше так, чем наступать на собственную гордость. Отец уже давно перестал с ним биться по этому поводу, оставив всё как есть, только мать всплакивала и причитала, капая на нервы.
К нему подкатывали другие беты, даже альфы, желающие чего-нибудь «пикантненького», но всех их Бакуго слал. Его жопа уже стала мягкой, он весь истончился, стал худее, чем был, волосы, к счастью, были всё той же соломой и кожа стала ещё суше, чем была.
Бакуго не был красив и его бешеный оскал делал его ещё менее привлекательным. Но его всё равно трогали. Как-то раз какой-то извращенец ущипнул его за задницу в метро и Кацуки был готов взорваться, чтобы подорвать этого придурка к херам.
3.
— Убью, нахуй, — рычит Кацуки, стараясь со всей силы бить ублюдка по лицу.
Кто-то кричит и плачет, но Бакуго плевать, это девчонки и нежные омежки верещат. Его пытаются оттащить, но он только сильнее сжимает ногами бёдра альфы под собой, хватаясь за него, не позволяя сдёрнуть себя с лежачего. Кацуки даже не чувствует, что и альфа крепче держит его за бёдра, явно не желая, чтобы разъярённого блондина стаскивали с него.
— Охуевший альфа — злобно рычит Бакуго. — Да я выебу тебя, сука!
Его старательно пытаются сдёрнуть с альфы и прекратить избиение.
Парень под ним и не сопротивлялся, лицо его было в крови, под правым глазом уже начинал наливаться фингал.
— Пошли на свидание, — он скалится акульей улыбкой, сильнее сжимая его бёдра. — У меня ещё не рвало так голову ни от одной омеги.
Бакуго разъярённо рычит и с новой силой начинает бить подонка.
— Я бета! Бета! Бета! — кричит он, словно самому себе, пытаясь убедить себя в том, что не являлось правдой.
А альфа гладил его бёдра и терпел, не желая, чтобы от него отрывали Кацуки.
Киришима был на втором курсе и у него не было проблем с омегами. До этого мгновения, конечно же. Это Денки потащил его в корпус первокурсников, в надежде выцепить кого-нибудь. Эйджиро сперва нашёл кучу всевозможных предлогов, чтобы не идти, но Каминари оказался невероятно настойчив.
Стоило им только появиться в комнате отдыха первокурсников, как Киришима почуял этот запах, от которого на языке скапливалась слюна и понял что да, это его. Это его самая охуенная омега в мире. Ещё не видя Бакуго в лицо и даже не зная его имени, Эйджиро осознал, что нашёл истинного и что он не имеет никакого права упустить своё счастье.
Поэтому и был готов терпеть всё что угодно от этого колючего и взрывного парня. Даже такое.
Кацуки всё же отодрали от Эйджиро и после этого случая обоих парней увели кого в медпункт, а кого к директору.
4.
Бакуго его ненавидел. Терпеть не мог наглую морду. Из-за этого ублюдка поставлен вопрос о его исключении. Его и так собирались исключать, но этот мудила что-то там решил и Кацуки дали второй шанс.
Бакуго терпеть не мог быть кому-то обязанным.
К счастью, за этот месяц этот мудак ни разу к нему не подошёл, маячил рядом, был где-то поблизости, его мускатный удушливый запах залезал будто под кожу. Но Бакуго волновало другое – этот придурок сказал, что чувствовал его запах, но это невозможно – Кацуки принимал подавители!
Все теперь на него косились, альфы нагло ухмылялись, но не лезли, омеги презрительно морщили носики, беты вообще странно себя вели.
Когда идя по коридору университета после занятий, Бакуго нос к носу сталкивается с этим наглым альфой, то злость берёт своё.
— Ты, — он толкает красноволосого к стене, продолжая упирать руки ему в грудь. — Какого хуя ты натворил?
— Что я сделал? — этот ублюдок смотрит на него чуть ли не щенячьими глазками. — Меня Киришима Эйджиро зовут.
— Да поебать, — скалится Бакуго. — Какого хера ты вообще за мной таскаешься?
— Пойдём на свидание? — неуверенно спрашивает Эйжиро, по-идиотски улыбаясь.
— Ты не понял, что я бета?! — взрывается Бакуго.
— Ты омега, — вмиг серьёзным становится Киришима.
Такой резкий переход сбивает Кацуки с толку.
— Бакуго, — ладони альфы крепко хватают его за талию, — я знаю, что ты омега, я чувствую твой запах.
Кацуки замирает, сердце предательски набирает обороты, а тело немеет.
Эйджиро осторожно притягивает его к себе, заключая в объятия, носом утыкаясь в изгиб шеи вдыхая громко и шумно, чуть ли не мурча в голос от наслаждения.
— Так и вяжет во рту от кислоты твоего лимонного запаха, — хрипловато шепчет Киришима.
— Ублюдок, — рычит Бакуго, вырываясь из объятий, красный как рак, стискивая кулаки и замахиваясь.
— Ты можешь бить меня, сколько хочешь, — Эйджиро перехватывает его руку, снова притягивая к себе. — Мы ведь истинные, ты тоже должен это чувствовать.
— Иди ты на хуй! — Кацуки вырывается и тут же стремится прочь.
В груди коктейль из разных чувств: досада, сожаление, радость, восторг, предвкушение, злость, обида, смущение и ебучий стыд!
Он ненавидит этого Киришиму и уж точно не позволит ему себя касаться!
5.
Кацуки злится на Киришиму. Его имя не выходит из головы, этот образ и голос. И за это ненависть в груди разрастается только сильнее. Этот наглый альфа каким-то неведомым образом, понял, что он омега. И явно имеет на него большие планы. Будто Бакуго ему хоть что-то позволит!
Кацуки злится и на самого себя, потому что за последние три месяца два раза собирался перестать принимать подавители. Зачем? Да и течка скоро намечалась, а это означало, что Бакуго придётся пить блокаторы, после чего желудок будет гореть огнём несколько дней, раздирая горечью гортань и лёгкие. Блокаторы действительно хреново действовали на его организм, но Кацуки не собирался прогибаться под слабости. Лучше просто умереть. Быть омегой – унизительно.
Бакуго раздумывает над больничным и тем, чтобы съездить к родителям, хотя бы старуху порадовать и, возможно… попытаться пережить хотя бы одну течку? Что за блядские мысли в его голове?! Это всё херов Киришима, что постоянно крутится рядом, навязывается, пытается подружиться, ухаживать, быть милым и постоянно зовёт на свидание.
От голоса этого ублюдка по спине мурашки и слабость в коленках.
Жизнь вообще дерьмо, но хотя бы с учёбой складывается отлично. Кацуки покидает территорию общежития, направляясь на подработку.
Голова болит, тело слегка подрагивает и Кацуки не понимает, что с ним. В теле слабость. Неужели умудрился простыть в октябре? Его иммунная система уже на столько просрата?
Все мысли только об Эйджиро, перед глазами будто его образ. И Бакуго до безумия хочется, чтобы эти грубые пальцы с силой сжали его плечи, притягивая к мощной груди. Ему так хочется…
Кацуки скулит, тяжело дыша и хватаясь за стену, чувствуя, как резко стало жарко, и нихера не понимает.
Ему хочется, чтобы Киришима был здесь, чтобы прижаться к нему, почувствовать объятия и… нет-нет, просто разбить ему морду, искусать до крови и…
— Эй, сладкий, помощь нужна? — кто-то приобнимает его за плечи и в нос тут же попадает сильный еловый запах, вызывая спазмы тошноты в желудке.
— Отъебись, — Бакуго скидывает чью-то руку, перед глазами плывёт, жар тела усиливается, передаваясь вниз и Кацуки не понимает, почему между ягодиц так влажно.
Всего лишь несколько секунд на осмысление и Бакуго впервые испытывает такой сильный страх.
Это ебучая течка! Которая должна быть по идее через две недели. И… Кацуки всегда её боялся, где-то глубоко внутри он боялся того, что может потерять контроль над собственным телом и эмоциями. А сейчас он на улице, где его может отодрать любой встречный альфа и…
— Неужели мне попалась строптивая омежка? Я помогу тебе, малыш, — его задницу с силой сжали.
— Пошёл на хуй! — зарычал Бакуго, резко разворачиваясь и набрасываясь на альфу, валя его на землю и начиная бить.
В груди жар и злость. Никакая блядь не имеет права его трогать. Никто, кроме… никого!
— Ах ты ж сука бешеная, — сильный удар приходит по лицу и Бакуго падает.
Ему душно, жарко, в глазах фейерверки, тело выворачивает и ломает. Это первая течка в его жизни, в таком позднем возрасте. Он обессилен, он ничтожно слаб, он не может сам с этим справиться…
Кацуки чувствует, что его пинают, он даже не сразу понял, что альф несколько, их запахи смешиваются в один тошнотворный.
Это конец его чести и гордости, когда они его отпинают, то природа возьмёт своё. И Бакуго ненавидит себя до глубины души.
— Сука, — хрипит он, чувствуя, что тело начинает выворачивать и в нём просыпается желание. Острое и сильное, только при звуке низкого угрожающе хриплого рыка. И Кацуки чувствует невероятное облегчение.
6.
— Он снова к нему пришёл? — Кацуки аж передёргивает от тихого шёпота за спиной. И любят же эти курицы посплетничать.
Он ждёт, когда дверь в палату закроется и их оставят вдвоём.
Кацуки и сам не знает, какого хера ходит сюда уже около месяца, но по-другому не может.
Первая течка в его жизни была дикой. Боль и наслаждение на одном уровне, высший уровень БДСМа, но только Бакуго всё это было противно.
Он сам провалялся в медицинской палате около недели, восстановление было тяжёлым. Течка без альфы, такая поздняя, его просто ломала. И нихера хорошего Кацуки в ней не увидел.
И, тем не менее, он знал как всё было в тот день. Тупоголовый кретин, блондинчик, дружок Киришимы, припёрся к нему в палату и, со страхом и волнением, всё рассказал.
Это он уговорил соседа по комнате Кацуки подменить ему таблетки, что означало, что в его личных вещах нагло рылись. Всего лишь спровоцировать течку - что может быть безобиднее? Они хотели подстроить всё так, чтобы Бакуго сам лёг под Киришиму (клятвенно заверял, что Эйджиро не в курсе этого плана и в это Кацуки верил).
Но Денки не знал про подработку и думал, что Кацуки будет на тренировке, подстроил всё так, что они будут одни в спортзале. А когда Эйджиро позвонил Каминари и спросил, почему никого нет, то всё ему рассказал.
Киришима всё знал о Бакуго, очень ловко выуживая из омеги всю информацию, правда, когда тот был в порыве гнева и поэтому предчувствовал нехорошее.
Эйджиро подрался с тремя альфами и кто-то ударил его чем-то тяжёлым по голове. Бакуго этого не помнил, ничего не помнил, его просто ломало от течки в тот момент. Благо кто-то вызвал полицию и всё обошлось.
Почти. Киришима всё ещё не приходил в себя.
И это злило Бакуго. Видеть его таким умиротворённым, подключённым к аппарату поддержания жизни. Безжизненным...
А если Эйджиро не вернётся?
— Придурок, — Кацуки сжал кулаки, жмурясь. — Ты ведь слышишь меня, идиот?
Мог ли слышать его Киришима? Всё то, что успел изредка наговорить ему Бакуго... или всё то, что собирался сказать?
— Эй, — омега сжимает его прохладную ладонь и в груди всё дрожит.
Кацуки всегда думал, что со всем сможет справиться сам. Что достаточно отказаться от сущности и мир предстанет в других красках. Бакуго не умел быть омегой и не хотел. Но альфа никогда от него ничего не требовал, только хотел быть ближе.
— Эйджиро, — он впервые называл его по имени, стыдясь и собственного голоса и того, что он нарушает границы личного пространства, склоняя голову и опуская ладонь альфы себе на голову, придерживая её, чтобы она не соскользнула. — Я пойду с тобой на свидание. Слышь?.. Я… не заставляй меня ждать.
Но чуда не происходит, альфа не приходит в себя, аппарат работает в своём привычном режиме. Никаких сдвигов. А Бакуго чувствует, что лёгкие сдавливают.
Что, если Киришима никогда не проснётся?
7.
Киришима смотрит в потолок, голова болит и пульсирует. Он пришёл в себя утром, тело было слабым, но он всё же мог его контролировать. Эйджиро запретили вставать и альфа не собирался нарушать распоряжение врача, но не спросить про Кацуки он не смог.
Его заверили, что с омегой всё в порядке, что течка была тяжёлой, но всё обошлось и Бакуго каждый день навещал Киришиму.
Последнее удивляло.
Почему Кацуки ходил к нему? И… всё же ходил. Принял их истинность? Принял его? Или… что в голове у Бакуго?
Дверь резко открывается и в палату влетает слегка раскрасневшийся запыхавшийся Кацуки, смотря во все глаза на Эйджиро.
— Очнулся, — хрипло выдыхает Бакуго, который просто бросил пары и направился в больницу, когда ему сообщили, что этот придурок пришёл в себя. Он захлопывает за собой дверь, бросает сумку на стул и прямым шагом направляется к Киришиме. — Ты охерел так долго валяться без сознания?
— Что? — Эйджиро растерян.
— Ещё раз, — Бакуго хватает его за грудки, заставляя приподняться. — Ещё раз так сделаешь и я тебя убью!
— С тобой всё хорошо? — Киришима пристально смотрит ему в лицо и нерешительно касается щеки омеги.
Бакуго шипит, отстраняясь и садится на край кровати, смотря прямо в пол.
— Я обещал тебе свидание, если ты придёшь в себя, — сквозь зубы скрипит омега. — Если проваляешься на койке больше недели, упустишь свой шанс.
— Я уже готов выписаться, — Эйджиро тут же садится, готовясь встать.
Но Бакуго толкает его в грудь, не позволяя встать, всё так же смотря в пол.
— Это не значит, что я тебе признал и прочая херь, — Кацуки кривится. — Не строй на меня никаких планов. Мы не будем вместе.
— Но ведь мы истинные, — возражает Эйджиро.
Кацуки кривится только сильнее при этих словах.
— Я бесплоден. Это точно, — говорит он, смотря в пол. — Это достаточная причина, чтобы ты одумался?
Киришима напряжённо замирает. Он уже успел размечтаться, что у них с Бакуго будет ребёнок. И горечью новость о том, что Бакуго бесплоден, отозвалась болью в сердце. Возможно, Кацуки никогда и не хотел детей, но… но даже если у них не будет своих детей, они всегда могут усыновить ребёнка. Киришима бы хотел миленькую омежку, но Бакуго явно легче будет заниматься воспитанием альфы. И…
— Ты мой истинный, — Эйджиро садится и тянет Бакуго на себя. — Можешь ты иметь детей или нет, это не так важно. Я хочу прожить свою жизнь с тобой. Ты сводишь меня с ума. Я только о тебе и думаю. Ты даже не представляешь, какой ты красивый...
— Блядь, — рычит Кацуки, потому что при эти словах перед глазами всплывает Мидория. Только чёртового задрота не хватало вспоминать. Ведь он навещал Бакуго, когда тот лежал в больнице. Правда, навещал со своей омегой. Двумордый ублюдок, чьего имени Кацуки не запомнил, до одури выбесил Кацуки и он пожелал им сдохнуть в ближайшей канаве.
— Ты обещал мне свидание, — Киришима притягивает его ближе. — И поверь, я оправдаю все твои ожидания.
У Бакуго нет никаких ожиданий, но тёплый поцелуй выбивает воздух из лёгких и мысли из головы. Кацуки хочется и отстраниться, и ответить. Поэтому он пересиливает себя и позволяет Эйджиро себя целовать.
Он уже успел понять, что не может без этого альфы, но Киришиме придётся столько всего вытерпеть, чтобы быть рядом с Бакуго.