Сколько помню себя, с глубокого детства, я слышал легенды о Звере, который страшнее и опаснее диких зверей, живущих в лесах и в горах. Но не потому, что зубы его острее и тяжелее лапы, а потому, что он просто умнее их всех. Он не сдался ни одному из наших охотников, что повстречали его случайно. Те же, что начинали нарочно охотиться на него — пропадали без вести. Так наш сосед пропал, мамин брат, мой отец. Так пропал мальчишка, который был старше меня всего на пять лет, — он слишком рано решил стать охотником и не хватило сноровки. Я тоже решил стать охотником, хоть мать была против, и все говорили, что я сумасшедший. Но Зверь нападал, я не мог сидеть сложа руки.
В десять я впервые взялся за лук. В четырнадцать — мастерски мог управляться с копьём и кинжалом. Учитель, что занимался со мной, возлагал на меня большие надежды. В шестнадцать я был готов к Пути.
Мать собирала меня, рыдая. Я обещал, что скоро вернусь с трофеем. Через три года вернулся с пустыми руками, узнал, что она умерла. С тех пор я решил, что найду его, Зверя, и заберу его жизнь за то, что он оставил меня одного на земле.
Я шёл за ним леты и зимы, гнал его вдаль, неизвестно куда, видел его следы, не терял их, но сам он мне на глаза не показывался, словно боялся. Когда мои силы заканчивались и отчаяние начинало вгрызаться мне в сердце, я находил на пути сожженную деревню и понимал: нельзя останавливаться. Если я не найду его, силы других охотников, их жизни, жизни других мирных жителей станут напрасными и никогда не прервётся этот ужасный замкнутый круг. И, раз уж я взялся за это, должен был довести до конца.
Спустя восемь лет скитаний звери и птицы начали сами идти ко мне в руки, если я был хоть немного голоден, но осознав, что понимаю их странный язык, я больше не мог охотиться на животных и даже рыбу ловить не мог. Моё тело привыкло к плодам, грибам и кореньям; и, когда впервые за долгое время, мне ради спасения собственной жизни, пришлось придушить лисицу, евшую чёрствый, размоченный в первой весенней луже хлеб с моих рук, я скорбел и выл в небо так, будто убил близкого родственника.
И я обозлился на Зверя, загнавшего меня в степи, вдали от родных земель. Я решил, что найду его даже если в конечном итоге это будет стоить мне жизни. Мне тоже пришлось убивать, и было теперь, за что заплатить.
Тогда он словно услышал меня, и показался мне.
Это случилось уже цветущей весной, на закате. Я встретил в пути пылающую деревню и понял, что Зверь где-то рядом. Я нагнал его около одиноко стоящего дерева, он зачем-то касался ветки, а когда учуял мой запах резко ко мне повернулся, издал короткий пронзительный рык и кинулся прочь. Никогда до этого дня я не видел Зверя своими глазами, но был уверен, что это он.
Зверь был выше, чем городская стена. Чем-то похожий на волка, но только не волк: вся его кожа была покрыта ни то чешуёй, ни то вороньими перьями, на вытянутой страшной морде горели огромные, цветом похожие на огни светлячков, глаза.
Я пришпорил коня. В крови забурлил давно позабытый азарт. Зверь убегал на всех четырёх лапах. Видела бы только мама, как он от меня улепётывал! Раздухарившись от предчувствия скорой победы, я взялся за лук и пустил наскоку стрелу. Она угодила Зверю чуть ниже лопатки. Тот неожиданно взвыл, кувыркнулся через себя и развернулся на месте. Конь подо мной встал на дыбы, но я удержался в седле и сдал чуть назад. Даже на расстоянии чувствовалось, как пышет жаром из пасти Зверя.
На степь опускались сумерки.
Я вытащил из-за спины копьё. Увидев его, Зверь пошёл на меня. Но это оружие было обманкой. За все эти годы я столько раз представлял себе, как убиваю его, что мои руки были по плечи в крови. И уж точно я знал, как именно сделаю это.
Отцепив от ремня кошку, я снова пришпорил коня и, угрожая копьём, поскакал вокруг. Зверь поворачивал за мной голову, но не пытался убить меня, только следил взглядом ярко сияющих глаз. Он показался мне неуклюжим, не расторопным, и я удивился, как только могли предшествующие охотники его не поймать. Отец мой отлично стрелял из лука, а дядя был мастером всех ножей, но почему они сгинули? Или огромная тварь подпускала меня поближе, чтобы вдосталь наиграться напоследок?
Я метнул кошку, он ловким движением схватил её и потянул на себя верёвку.
«Сейчас или никогда», — понял я и сорвался с седла, вцепившись в верёвку руками. Копьё пришлось отпустить. Но у меня ещё были кинжалы. Я прыгнул на плечи Зверя и укрепился ими, как якорями, вонзив лезвия с зазубринами глубоко под кожу.
Зверь закричал. Я взглянул на него и увидел слёзы в глазах. Они меня поразили. Тот, что мог выжигать дыханием своим города и деревни, кто не щадил ни женщин, ни стариков, ни детей, испытывал боль от укола моими кинжалами — невыносимую. Крик его был тому доказательством, в нём я не слышал ни капли гнева, одну лишь глухую тоску.
Но когда солнце коснулось кромки холмов вдалеке, он помчался вместе со мной. Он гнался за солнцем, что было сил, а когда обессилел я и готов был упасть, он схватил меня лапой и побежал, используя три ноги. Конь мой остался где-то вдали. Из-за тряски и воздуха, что без конца хлестал по лицу, я не мог его позвать, но, даже если и смог — не стал бы. Захочет сожрать — пусть жрёт одного меня, лошадь-то здесь причём.
Солнце почти пропало за горизонтом, когда Зверь взбежал на высокий холм. Там стоял старый домишка, с почти проваленной крышей, пылающей золотом в красных лучах заката. И когда последний из них растаял, Зверь повалился на землю возле порога дома, и вся его шкура вихрем слетела с него, тая в воздухе серым пеплом. Точно так же развеялась прахом и та рука, которой меня держал Зверь, а на месте, где он упал, остался лежать бледный юноша, почти уже ставший мужчиной.
Я изумился, придвинулся ближе, чтобы его рассмотреть. Он был ладно сложен и недурён собой: черты его были приятны, волосы чисты и столь длинны, что позавидовала бы любая девица. Платье на нём было самое что ни на есть простое: рубаха да панталоны. Чулки и обувь отсутствовали. Пока я его разглядывал жадным взором, он тихо лежал, не шелохнувшись, но вдруг глубоко вздохнул полной грудью и резко размежил веки. В глазах постепенно потух яркий зелёный свет, а когда след его растаял совсем, глаза человека, лежащего передо мной, тоже остались зелёными.
Он медленно сел, продолжая смотреть на меня, усмехнулся и покачал головой.
— Успел.
Он сказал это как-то иначе. Не на том языке, на котором общались люди, которому я учился, но я понимал и этот звериный язык. Меня это дёрнуло за живое. Я встрепенулся. Пока он не заговорил, я забыл, что имею дело со Зверем, и эта оплошность невероятно меня сердила.
Увидев мою готовность схватиться за острый кинжал, оставшийся рядом, Зверь, глядя предостерегающе, медленно встал и поднялся на крыльцо дома по трём ступеням. Дверь в этот дом не была заперта на замок. Остановившись уже у порога, Зверь обернулся. Я спрятал за спину лезвие.
— Если попробуешь сделать это сейчас — погибнешь самой глупой и ужасной смертью. Дождись, когда я усну. Так будет проще.
— Я не собираюсь убивать безоружного! — выкрикнул я.
Его голос, напротив, был очень спокоен и даже немного весел, что злило меня ещё больше.
— Я не ношу при себе оружия. Мой арсенал это когти и пламя.
— Тогда обратись и будем сражаться!
— Ты что, действительно этого хочешь? — он повернулся ко мне целиком и снова спустился, вставая прямо напротив меня. Я молчал, ничего ему не отвечая, но в сердце моём было полно отчаяния и решимости. — Тогда тебе придётся сделать мне очень больно, — помедлив ответил он, — потому что я сам не смогу.
Он как будто меня испытывал. Но я не мог воткнуть кинжал в безоружного человека, тем более такого красивого. От мысли об этом щёки вспыхнули пламенем.
— Бей! — приказал он.
— Не буду! — мне было противно от мысли, что можно вот так легко со всем этим покончить, перед глазами промчались долгие годы пути. Это неправильно. Несправедливо.
— Бей же! — остервенело рыкнул он прямо в моё лицо.
Я безотчётно занёс руку, и острый холодный клинок вонзился рядом с ключицей. Но не достал до сердца.
Зверь закричал почти так же, но только злее и отчаянней, и упал передо мной на колени. Я отступил, ужасаясь своим поступком и его результатами.
Волосы Зверя начали сильно топорщиться и превращаться в перья, такие же начали проступать на плечах и лице сквозь кожу; из ран, откуда они вылезали, сочилась алая кровь. Лицо зверя вытянулось, глаза засияли. Но резко всё замерло.
Он посмотрел мне в глаза. Мне было его несказанно жаль. Того, что такой удивительный, совсем ещё молодой, человек обречён жить подобной ужасной жизнью изгоя, не находя себе ни покоя, ни утешения.
Зверь тряхнул мордой. Несколько перьев слетели с него, другие убрались обратно под кожу. Лицо снова приобрело человеческий вид, только взор продолжал сиять.
Резко метнувшись к порогу, Зверь отворил дверь и скрылся внутри. Я медленно поднялся следом, вошёл и закрыл за собой дверь.
В доме стояла колючая тишина, пахло пылью и плесенью, видно, давно хозяин не возвращался. Пройдясь по сеням, я отпер ещё одну дверь, ведущую в комнату. Здесь, возле окон, стояла одна кровать, рядом с ней стол и стул. Печь, покрытая пауками, похоже, давно не топилась.
На скатерти, посеревшей от времени, лежал ещё тёплый в крови кинжал. Мне стало не по себе. Я словно почувствовал боль, что испытывал Зверь. Нет, я знал её наверняка, потому что в моей груди его боль отзывалась почти так же сильно.
— Перевязать рану?
— Сама заживёт, — почти прорычал Зверь в ответ немного ворчливо и съёжился на кровати ещё сильнее. Лёжа ко мне спиной, он выглядел маленьким и беззащитным. Это дало мне силы. Из скромных припасов, что были при мне, я вынул длинный чистейший бинт, проваренный и пропитанный снадобьем, и подошёл к Зверю. Когда я коснулся его, он вскинулся, угрожающе мне рыча, но я уже не боялся: поднял его за шкирку, упёрся коленом в обе его ноги, заставляя сидеть, и приступил к перевязке.
Рана, и правда, каким-то чудесным образом заживала прямо на глазах, но я всё равно не мог прекратить то, что делаю. Мне захотелось касаться Зверя, дать ему каплю тепла после ужасной боли, которую сам же и причинил. О том, сколько жизней унёс Зверь, я предпочёл в тот момент не задумываться.
— Я не ошибся в тебе, — прошептал он и снова мотнул головой. Волосы ровно легли по плечам, перестав вставать дыбом, приобрели свой естественный цвет мокрой глины.
— Что это значит?
— Я выбрал тебя. Ты единственный, кто не боится по-настоящему.
— А другие боялись?
— Да. Правда один… Он не боялся, но погиб по собственной глупости.
— Дядя?
Зверь непонимающе посмотрел мне в глаза.
— Высокий такой, вечно в шляпе ходил и говорил прибаутками. И обожал ножи.
— Да. Это был он.
— Вы с ним похожи, — заметил он, вглядываясь в моё лицо.
Мне почему-то стало немного легче от мысли, что дядя погиб не от рук Зверя.
— Как твоя рана?
— Спасибо. Мне уже лучше. Правда, ужасно хочется пить. Но здесь ни колодца поблизости, ни ручья.
— Откуда ты знаешь?
— Это мой дом. Я в нём родился. В нём и умру, — добавил он уже тише, задумчиво.
— Я не хочу тебя убивать, — признался я, с трудом прерывая молчание.
— Ты сам так решил. Твоя жизнь в обмен на мою.
— Я не хочу убивать тебя, — произнёс я в отчаянии, ставя акцент на последнее слово.
Зверь усмехнулся с горечью.
— Что ж поделать.
И тогда я подумал: что будет со Зверем, если я его поцелую? Вдруг мне удастся снять с него вековое заклятье и прервать этот страшный круг. Я обхватил ладонями его ясное, красивое лицо, склонился над ним и прижался своими губами к его губам — тёплым и мягким.
Зверь отреагировал бурно, схватил меня, прижимая к себе, усаживая верхом на свои колени, обнял так крепко, что тело обмякло в его руках, и вонзился в мой рот языком, будто не целовался уже лет сто.
Я забылся. Время бежало сквозь нас, на степь опустилась чёрная ночь, а мы никак не могли оторваться друг от друга, одна мысль об этом сводила с ума.
Я сгорал от страсти, желая лишь одного: утолить наш с ним голод, не своевременно пробудившийся ото сна.
Я жалел, что мои старания ничего не смогли поправить — пальцы нащупывали на его коже острые кончики перьев, готовых вырваться на свободу в любой момент, и никаких тебе ярких свечений, и никаких избавлений от чар.
Вдалеке показались огни. Я увидел их за окном, краем глаза, и на секунду отвлёкся.
— Что это там?
— Это за мной.
Я поймал его взгляд — уж не лжёт ли?
— Они почему-то тоже боятся лезть с вилами на меня спящего, — с усмешкой добавил он.
Я посмотрел на него долго-долго. Мне не хотелось с ним расставаться и не хотелось его убивать. Совсем.
— Ты сможешь.
— Я не хочу.
— Ты только так мне сможешь помочь. Иначе меня не вылечить. И не спасти остальных.
Это звучало кощунством, но я теперь был готов отдать остальных, за одну только эту, его, жизнь.
— С восходом солнца я снова стану животным, поэтому до восхода ты должен вонзить в моё сердце кинжал.
— А как же моя жизнь, за твою?
— В тебе уже достаточно яда, чтобы не дотянуть до полудня.
— Мерзавец, — я восхитился его коварством, но выпить противоядие, меня бы теперь не заставили все силы небесные.
Я обнял его за плечи и оперся подбородком на раненое плечо. Зверь поморщился, но стерпел, обнимая в ответ.
Огни вдалеке разгорались всё ярче. Собравшиеся в степи жгли костры. Издали слышались крики, люди заранее праздновали победу над Зверем.
Скольким народам он навредил, сколько семей погубил, скольких детей оставил сиротами. Мне не хотелось к людям, праздновать с ними победу, хотелось сидеть со Зверем в глухой тишине, взаперти и молчать о нашей беде. Нам не быть свободными, нам не быть живыми, счастливыми в этой жизни нам тоже не быть.
Его пальцы погладили мою спину.
— Ты слишком много печалишься.
— Я не могу ничего поделать.
— Ты справишься, я в тебя верю, — он обхватил пятернёй мой затылок и притянул к себе, чтобы поцеловать.
Когда я лежал рядом с ним измождённый, с кружащейся головой, а он, провалившись в сон, мирно посапывал рядом, мрак непроглядной ночи начал рассеиваться.
Мне не спалось. Я встал, обернулся в пыльное одеяло и вышел на улицу, зачем-то прихватив с собой тот кинжал, которым я глупо пытался убить своего Зверя.
Кровь его, даже запёкшаяся, оказалась свежа на вкус. От неё всё чувствовалось острее, и голова кружилась ещё сильнее, как будто глотнул крепкой браги или вынюхал добрую порцию табака.
Сидя почти голышом на крыльце, время от времени трогая кончиком языка кинжал, я почти не заметил, как к дому подкрался какой-то смельчак. Услышав его шаги, я встал в полный рост. Он замер, глядя в мои глаза с суеверным ужасом.
— Пошёл вон отсюда, — шикнул я на него.
Даже не знаю, понял он меня или нет, но убежал с такой скоростью, будто сам Зверь за ним гнался.
Мне показалось это смешным, я пошёл рассказать своему ненаглядному о случившемся, но увидев, как сладко он спит, не посмел разбудить. Я не хотел расставаться с ним больше ни на мгновение. Наша судьба с ним была чудовищно несправедлива. Быть может, если бы мы оказались с ним рядом в другой нашей жизни, нам удалось бы пробыть вместе дольше.
Тогда я заметил на подоконнике пыльный клубок красной нити и вспомнил о старом предании, слышанном от других: если двоих на венчании обвязать красной нитью, они не расстанутся никогда. Схватив его тот час, я отмотав приличный кусок и отрезал ножом. Чем не венчание. Один конец обвязал вокруг своего запястья, второй — вокруг его, и снова улёгся рядом, сжимая ручку кинжала в ладони. Осталось дождаться утра.
Сумерки медленно таяли, контуры становились виднее и чётче, но то ли от крови Зверя, то ли от поцелуев его, я почти перестал понимать, что вокруг происходит. Меня вело, голова то и дело кружилась, хотелось смеяться, петь, танцевать. Хотелось не одному, разбудив его. Но нельзя, я себя убеждал, нельзя его будить, и прикладывал палец к его губам, будто он меня и уговаривал. Словно со стороны я сам наблюдал за собой и понимал в глубине души, что это всё — яд. Но организм мой давно ему сдался, и отравлял теперь сами себя с наслаждением, перегоняя отраву с кровью ко всем моим органам.
Где-то на небе сияла последняя звёздочка, видимая моему нетрезвому взору. И я загадал, что, когда мы умрём, отправимся к ней.
Через недолгое время всё небо накрылось тучами. Я услышал вдали, там где ночью горели костры, нарастающий шум.
Зверь ещё крепко спал, но его нос поморщился, чувствуя посторонние запахи. Я поспешил исполнить обещанное.
Сев на постели с огромным трудом, от того, что вокруг всё кружилось, я мысленно поцеловал его, чтобы не разбудить раньше времени, поднял над грудью кинжал и вонзил прямо в сердце. Зверь резко дёрнулся, что-то мне простонал и обмяк.
Я улёгся рядом, стараясь забиться к нему под бок, спасаясь от неожиданно сильного холода, и услышал вдруг, как по крыше и окнам стучат огромные капли дождя. Ещё немного и вода с небес полилась стеной.
Те смельчаки, что ещё пытались забраться на холм, скользили на размокшей почве, падали и перемазывались в грязи. Многие бросали затею и прятались от дождя, но особо упорные продолжали стараться. Однако старания их оказались напрасны: когда чужаки ворвались в наш дом, нас самих уже не было.
Связанные красной нитью, мы летели над степью и нам было вместе привольно и хорошо.