перламутр опадает звёздами с кожи тоору; тетсу подхватывает их языком - они взрываются внутри фейерверком. треснутый объектив его камеры расходиться паутинкой - то ли от красоты, то ли от бетонного пола. лампочки столика слепят глаза, и одну они разбивают об затылок куроо, а вторую уронив сам столик следом за собой. их смех напоминает один из сонетов шекспира, но наложенный на современный транс или жёсткий гроул. абсурдность зашкаливает, точно стрелка какого-то прибора [счётчика гейгера][упс, похоже скоро станет трудно дышать]
у них всего пятнадцать минут, они прерываются - слышен стук в дверь.
их торопят.
у тетсу на губах блеск, на языке, внутри, но сверкает он от другого [от осознания, как ойкава хорош, покрытый чуть ли не золотом]
- продолжим потом, фотограф-сан, - ехидно оставляет тоору на чужом затылке. и по нему пробегает табун мурашек: хочется плюнуть на всё, подхватив за талию, грубо войти во всю длину, но вместо этого лишь отвечает.
- куроо.
ойкава ловко юркает из-под него, набрасывая белоснежную накидку, так ловко оставляя место для чужого взора – чтобы цеплялся и желал спуститься ниже. уходит первым – «немного задержались с нанесением краски» отшучивается, тыкая ассистента прямо в нос, проявляя верх нетактичности и безалаберности [смотрите, смотрите какая я модель кокетка!][разве вы уже не очарованы?][нет?][тогда дайте мне ещё шанс][дайте мне его – я сяду, выгнусь, словно пантера, глядя в ваши глаза и оставляя каждым подмигиванием, словно азбукой морзе][«спаси»]
***
в этом городе не любят слабых: их съедают на завтрак за чашечкой чая и чтением новостей – «хах, черная пантера вновь проиграла» раздосадовано бросают, бегая глазами по спортивной колонке. поэтому тоору смывает золотой блеск, сидя в ванной. у него синяки залегают почти что-то отвратными котловинами. это портит его идеальное красивое лицо – «нужно выспаться, а то…» не договаривает, потому что не знает, что будет за этим «то». оно кусачее и противное: протягивает щупальца, лезет под одежду, а после и кожу, «облизывает» ребра, пересчитывая, причитает «вкусно, вкусно, вкусно».
- ужасный город, - ойкава не знает: правда ли город виноват или везде так. но если на кого-то можно переложить вину, стыд и ответственность, то почему бы не на стекольно-стальной пустой мегаполис. пусть это он, обезличенный, неодушевленный, не имеющий понятия о морали, законах и принципах, пожирает все эти невинные души и его.
[в ванной четыре стены][холодные]
[постучит, глухой звук – там пустота][и ты бы к ней стремился]
[но ты этому городу не дашься][ни в этой, ни последующих жизнях]
***
тетсуро словно из другой жизни: дорогой, полной пузырьков шампанского, блестящего золота и распутных людей. и в центре этого – он король. недосягаемый, безупречный, желанный. но как и в любой монархи – это скорлупа, осыпающая от первых прикосновений. а за ней глубокий мрак, окунающий в меланхолию, звучащую одной песней на повторе, и бессилие, ощущающееся потом на коже, накопленным за целых две недели [мы строим красивые картинки соцсетями, слухами, внешним видом][но они так красиво горят][от взгляда]
- куроо, - ойкава облачен в красное, словно истинный дьявол.
- тоору, - тетсу в черном, как положено священнику. и это будто их настоящие роли [«исповедуйте меня», шепчешь одними губами]
но толпа подхватывает куроо, тащит в глубь клуба, не давая увернуться или отринуть – общественное мнение уже приготовило свои рты и языки, чтобы обглодать, распотрошить, разбить. модель не находит в этом что-то удивительное. они из разных частей одного мира – на его континенте друг друга поедают, а у него коронуют тех, кто нажимает на одну кнопку. щелк-щелк – это ведь так просто: и [тебя] воротит, словно от отравления. лишь и остается красивые дорогие канапе выблевывать прямо на пол – мраморный, сияющий, стоящий пару тысяч баксов [забирайте, сдачи не надо]
этот город не любит слабых.
а сильных пропускает через мясорубку, пока они не станут слабыми.
- то ли смерть, - шепчет он губами. – вот это поистине прекрасно.
***
люди в этом городе пропадают. красуются в розысках. висят страшным напоминанием точно дамоклов меч. черно-белые лица, словно мертвецы, смотрят за каждым новым происшествием: они на том свете, но остановит ли это их от очередной сплетни? ойкава не уверен, поэтому срывает те листовки, до которых может дотянуться. а после нервно курит. одну. две. три сигареты, пока нисходит на него сильный, пробирающий даже его самого, кашель, подходящий чахоточнику или туберкулезнику.
как только это проходит, он пропадает на секунду, а после выплевывает судорожно табак, горчащий во рту – недосып стирает время, будто карандашную линию ластиком. сознание застревает, будто лагающий компьютер, не прогружающий локации из-за отсутствия достаточной мощности. пространство разбивается на биты, байты, квадраты, треугольники – сплошное абстрактное нечто, полное рваных линий и образов, наслаивающихся друг на друга. тоору закатывает глаза, быстро судорожно моргая: искупление проносится по мозгу молитвой – «давай, индульгенция стоит всего пять серебряников и отсос».
- выглядишь не очень, - он выходит из двери клуба. морозный воздух дымится вокруг него паром. огоньком горит сигарета. а в темных глазах глубокий космос: абсолютно холодный и отчаянный.
- кто бы говорил, мистер совершенство, - тоору смеётся, пока вновь не начинает кашлять.
- это скорее к тебе, - скидывает пепел. куроо не знает, каково это бояться теней и хвататься по ночам за нож, слыша за тонкой стенкой мотеля очередные крики ругани.
[когда два мира сходятся в одной точке]
[происходит коллапс]
- тебе лучше вернуться в родной город, - только и оставляет он, уходя.
ойкава, естественно, его не слушает: возвращается в задрипанный мотель, падает на кровать полную клопов и надеться, нет, молится, что снимки продадут за кругленькую сумму. а когда у него не остается сил слушать все эти звуки вокруг, набирает номер выученный наизусть – «ива-чан, мне удалось поработать с тем знаменитым фотографам» обрушивает на него, словно снежную лавину, пытаясь звучать, как можно менее счастливым: если ты перестараешься, то спугнешь свою удачу, так ведь говорят.
- я рад за тебя, тоору, но тебе стоит вернуться, - как всегда хладнокровно, но с заботой.
- нет, я только смог чего-то добиться.
- пропадают люди, тоору, это уже не шутки, - хаджиме давит на его имя, точно на красную экстренную кнопку.
- со мной всё будет хорошо, - и сам не верит в собственные слова.
- как знаешь, но я беспокоюсь.
- всё. будет. хорошо.
[отключаешь трубку первым][нервозность завязывается узлами твоих пальцев; воздуха так мало; а комната то больше, то меньше, раскачиваясь – так и гляди захватит весь твой взор, заберётся на обратную сторону глазниц]
[а там как на луне][тайна, тайна и тайна]
[быстрей закапывай секретиком, чтобы никто не нашёл]
***
ойкава знает. но предпочитает закрывать глаза. как и все.
куроо видит лучше всех, сидя в первых рядах, но слепцом притворяется не хуже тоору.
- это отвратительно.
- такова жизнь, - пожимает плечами, скрывая лицо за маской. – все хотят вечной жизни, славы и денег. одно тянется за другое.
- но продавать людей, как скот, - маска давит на лицо. ужасный маскарад. бессмысленный. унижающий. архаичный в своём безумстве.
- только лишь боги могут дать что-то, - он усмехается, - всего за человеческую жизнь. дешевая сделка.
- ты ужасен.
- какой есть.
и в этом вся правда: тетсуро приспособился, отринув глупость, доброту и честь. и в этом нет его вины: хочешь жить – умей вертеться. ойкава встает – «я увидел достаточно» и прочь, боясь, что остановят, но никто и не попытается.
куроо знает: не видь, не слышь, не говори – и тебе воздастся.
***
в мотели тоору раскидывает вещи, бросает в стену телефон, когда тот начинает звенеть, и садится на пол, плача навзрыд: слезы горячие, и не кончаются – это утомляет. растирает по лицу. но оно не прекращается, рвётся изнутри, сгибая его, почти ломая, будто запирая в коробке. а ойкава лишь стучит по её стенка – бух-бух, глухой, тяжелый звук, и больше ничего. стучи. стучи. стучи. «спаси» [герои приходят в сказках и фильмах][в жизни ты ломаешь себя, пока не подойдешь до «необходимой» формы]
воздуха. воздуха. самую малость бы! самую-самую. хочешь, уедем куда-нибудь
заново, замертво.*
и тишина.
никакого стука.
никакой пустоты.
«я тоже отвратительный», - единственно, что осталось.