Последние две песни петь удаётся с трудом. Он знал, что так и будет, но какая-то часть души всё-таки надеялась, что это будет не так болезненно. Адреналин и весёлый заряд от первой половины концерта уже прошли, уступая место меланхолии и самой настоящей безнадёжности. Теперь точно. Сегодня всё заканчивается.
Слепят уже не только софиты, но и подступающие к глазам слёзы. Нет, нужно остановиться. Взять себя в руки.
Гун Цзюнь набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы пропеть очередную строчку (но только ли для этого?), и оборачивается на стоящего рядом Чжан Чжэханя.
Кто бы мог подумать, что Чжэхань тоже обернётся?
Что же поделать, родственные души всегда поступают и думают одинаково.
Какое-то время они смотрят друг другу в глаза, сохраняя на лицах всё те же дежурные улыбки, обводят руками зал, как бы подтверждая сказанное в песне, и расходятся в разные стороны. Они же поют дуэтом. Всё это выглядит как обычный приём для выступления. Ничего лишнего и ничего большего.
Счастливые фанаты во всю подпевают ставшие родными слова песни, радуются, видя любимых актёров вживую. Они тоже ощущают тоску в сердце, но тоску светлую, смешанную с трепетом и восхищением.
И посреди всеобщего ликования и праздника, всего за секунду, пока обволакивающий, глубокий взгляд глаз цвета хорошо заваренного кофе встречается со взглядом самого Гун Цзюня, он понимает, что Чжан Чжэхань ощущает то же самое. И тоже едва сдерживает слёзы.
Звучат последние аккорды песни, Гун Цзюнь вкладывает всё в эти последние звуки, как будто не хочет их отпускать. И тянет завершающую ноту чуть дольше, чем следовало бы. Чжан Чжэхань вопросительно смотрит на Цзюня, уже убирая микрофон от лица. Ну ничего, Цзюнь точно знает, что Чжан-лаоши простит такую небольшую вольность. Даже если это будет стоить идеального исполнения.
И, словно прочитав эти мысли, Чжан Чжэхань улыбается, этой своей невозможной улыбкой, что невольно заставляет сердце биться чаще, и подходит ближе. Даже за всё время, проведённое вместе, Гун Цзюнь не привык к улыбке Чжэханя и мелкой дрожи в пальцах, что она вызывает. И, наверное, никогда не привыкнет.
Зал, что несколькими секундами назад разрывался громкими аплодисментами, жужжал, словно рой потревоженных пчёл, наконец затихает в ожидании чего-то волшебного. Зрители будто затаили дыхание, и самое громкое, что Гун Цзюнь может слышать — это стук его собственного сердца. Он с усилием сглатывает снова подступивший к горлу ком слёз и начинает свою речь. Он благодарит всех, кто создавал данный проект, весь стафф, режиссёра, сценаристов. Он благодарит фанатов, и, конечно, своего главного партнёра по съёмкам. Он говорит что-то ещё, чувствуя, что уже не очень-то и улавливает смысл своих слов.
Всё подходит к концу, и впереди — очень много новых проектов. Много новых съёмок и много новых впечатлений. Но, краем глаза смотря на Чжан Чжэханя, Цзюнь понимает, что всё ещё не хочет отпускать то, что было. Понимает, что теперь ему будет чего-то не хватать. Или кого-то.
От такой мысли у Гун Цзюня внутри всё сотрясается, и он в спешке замолкает.
Достаточно.
Его речь продолжает Чжан Чжэхань. Он также сыплет благодарностями, говорит, что сегодня путь для Вэнь Кэсина и Чжоу Цзышу заканчивается, что они оставляют эти роли, которые во многом их изменили, перевернули их мир, и возвращаются к самим себе. К настоящим.
И когда Чжэхань произносит: «Чжан Чжэхань и Гун Цзюнь», предательский, еле заметный надрыв в голосе утопает в очередном рёве фанатов.
Но Гун Цзюнь отчётливо слышит, как всегда приятный голос партнёра по съёмкам срывается, и сердце ещё больше захватывает в тиски.
Вот-вот выйдет весь остальной каст, они вновь попрощаются с фанатами и уйдут со сцены. Наконец-то. Цзюнь поверить не может, что эта пытка закончится. По-другому это и назвать было нельзя. Эмоции наполняли изнутри, разрывая сердце, проходя током по нервам, грозясь вылиться со слезами. Но нужно было терпеть, сохраняя спокойное, расслабленное лицо, и говорить прощальные речи. Допускалась лишь малая тень печали. Совсем крохотная и незаметная. И не более того.
«Есть ещё кое-что, что я хочу сказать Цзюнь-Цзюню».
Чжэхань оборачивается, и Гун Цзюня словно что-то пригвождает к земле. Цзюнь, не в силах шелохнуться, смотрит на лицо рядом и чувствует, будто его облили холодной водой.
Этого же не было в плане? Не было в сценарии? Не было в программе?
Значит, Чжэхань и вправду говорит не для тайминга? Не для стаффа? Не для фанатов?
Он говорит только для него, для Цзюня.
Оказывается, самая настоящая пытка только начиналась.
«Я не знаю, с какими трудностями ты впоследствии столкнёшься. Я не знаю, что ждёт тебя на дальнейшем пути…».
Чжан Чжэхань говорит, а Гун Цзюнь слушает, впитывает, запечатывает каждый звук, каждое слово где-то под кожей. Он беспорядочно блуждает глазами по по острым скулам, по чёрным, длинным ресницам, по аккуратному носу и по тонкой, бледной полоске розоватых губ.
Не позволив себе долго задерживаться на последних, Цзюнь смотрит Чжэханю куда-то в шею. А тот, как будто не решаясь поднять взгляд, говорит, смотря немного в сторону, боясь снова разжечь пожар.
«Как же я хочу его обнять», — пробегает мысль в голове Гун Цзюня, но он тут же отгоняет её.
Ни в коем случае. Они не должны пересекать черту.
Но Чжан Чжэхань резко поднимает глаза, впиваясь чуть расфокусированным взглядом в блестящие, влажные глаза Гун Цзюня, и говорит:
«Я всегда буду с тобой».
Цзюнь не успевает осознать смысл сказанных слов, не успевает оправиться и вновь вспомнить, как дышать, — руки Чжэханя нежно, но уверенно тянут его в свои объятия.
Цзюню всё чаще кажется, что Чжэхань научился читать его мысли. Научился читать его чувства, что Цзюнь так усердно старается спрятать и подавить внутри себя. И от этого становится страшно.
Понимая, что они ходят по краю, Гун Цзюнь, пересиливая себя, хочет ограничиться лёгкими, формальными объятиями. Немного приобняв Чжан Чжэханя, он пытается мягко оттолкнуть его от себя.
Но Чжэхань не позволяет, прижимает Цзюня ещё ближе. Цзюнь чувствует, как Чжэхань тяжело дышит, даже через слои одежд чувствует жар в теле. И решает: «Плевать».
Гун Цзюнь, наконец, отвечает на объятия в полную силу, крепче сжимая кольцо рук на талии Чжэханя, кладёт голову ему на плечо и в блаженстве закрывает уставшие глаза.
Зал разрывается таким громогласным рёвом, сильнее которого, наверное, не было за два дня концерта.
Но Гун Цзюню кажется, что крики эти — где-то далеко, вне зоны его досягаемости. Пока он тает в столь желанных и крепких руках, весь окружающий мир будто останавливается и теряет краски.
Он улыбается сам себе, вспоминая все моменты, что они пережили вместе, и понимает, — он знал. Знал, что Чжэхань не оставит, что всегда протянет руку помощи, всегда будет рядом в нужный момент. Это, наверное, было их молчаливым согласием — продолжать заботиться друг о друге. Но вот так: смело, без сомнений, колебаний и робости объявить об этом всему миру, на глазах у миллионов людей… Это, определённо, было нечто большее.