Я знал много Богов и со многими делил трапезу, и один вопрос терзал меня без конца. Отчего они льют слёзы, пока вкушают чью-то плоть? Я ел тоже, что и они, и безустанно дивился сладости и мягкости яств. Сколько бы я ни спрашивал, ни один из них не признался. Позже, гораздо позже, я додумался сам, в чём причина наших слёз.
Я был беспечен, самоуверен и горд и однажды ослушался указа, за что понёс наказание. Я нисколько не боялся и не роптал. Наоборот. Любопытство заставило меня ослушаться. Я хотел знать, отчего Боги столь печальны.
Всё, что я слышал о древнем наказании, которого никто ещё не избежал, было ложью. Я долго размышлял, кто и зачем соврал, что Боги имеют власть над людьми? Если бы не было этой лжи, грешили бы Боги, страдали бы они, как прежде? Или эта ложь — сеть, в которую попался и я? Ведь я ослушался, чтобы попробовать Жизнь — такую, какую знали лишь люди.
Поначалу, мне казалось, что Боги лгут из стыда и гордыни. Ведь смотреть правде в лицо так неприятно. Не знаю того, кто желал бы признаться, что люди заблуждаются на наш счёт. Как и мы заблуждались, пока были детьми.
Кому, как не Богам, знать свою природу, знать свою суть?
Мы стыдимся. Другого объяснения я не мог найти первые двадцать лет своего заточения.
Как и многих ранее, меня заковали в теле на срок, отведенный для жизни человека. Первое время я радовался — дверь в покои Смерти всегда отворена, стоит мне вежливо постучать, как с меня спадут оковы плоти, и я освобожусь. Жизнь человека казалась мне интересным развлечением. Но не тут-то было. Многого я не учел, многого попросту не знал. Мне было невдомек, что человеческое тело, к которому меня приковали, будет жить своей жизнью. И подчиняться своим импульсам. Мои надежды смыло, как песчаный замок морской волной. Первые двадцать лет девушка, чьим пленником я себя назвал, не подозревала о моём присутствии, а я, к тому времени, утратил всякую надежду до неё достучаться.
Но, однажды, она чуть было не умерла.
Это кое-что изменило.
Ей хватило нескольких секунд - там, на холодном, мокром асфальте - чтобы понять истину. Она никогда не была одна.
Мало кому удаётся ощутить наше присутствие при жизни и остаться в живых. Подозреваю, что голод и слабость меня разоблачили.
Укрыться было негде. Да я и не пытался — меня разрывало от любопытства.
Возможно, главный порок Бога - скука, а любопытство - наш грех, которым мы пытаемся её утешить.
Спустившись внутрь, она увидела меня совершенно нагим, неприкрытым даже иллюзией человеческой или животной плоти. Обычно я оборачиваюсь вороном, но голод и слабость истощили мои силы, так что о живой форме и думать не стоило. Я удивился, увидев её перед собой, и замер — вдруг не заметит? Не то, чтобы она была внимательной, иначе не попала бы под машину, верно? Хоть я отчаянно жаждал общения, но старался слиться с темнотой души.
Она не сразу сообразила, что видит перед собой, но понимала, что там, в темноте её сознания, что-то притаилось. Что-то не пугало её, но вызывало интерес, за которым мне, ранее, приходилось наблюдать лишь издалека. Стать объектом её изучения было крайне любопытно. Я замер в пространстве, хотя неподвижность причиняла мне неудобства. Привыкнув к многоформенности и деятельности, трудно сохранять статичность и покой. Стоило ей приблизиться, я инстинктивно обернулся в узнаваемую форму — ту, на которую у меня ещё хватало сил.
Я обратился зеркалом — тем, что висело в маленькой комнатке на чердаке у книжного шкафа. Тем зеркалом, в которое она смотрелась поутру, перед которым плакала и репетировала вежливые улыбки. В темноте блеснула золотистая рама. Девушка подошла и вгляделась в меня. Вокруг сгущалась тьма и её отражение, которое я чувствовал внутри также, как она чувствовала внутри нечто чужеродное, остановило бег моих мыслей. За несколько еле ощутимых мгновений в уме промелькнули воспоминания о жизни, которую я делил с человеком: агония рождения, первые шаги, разбитые коленки, царапины от веток на руках, выпавшие зубы, плохие отметки, ссоры и обиды, первая кровь, а затем боль, апатия, друзья и враги, встречи и прощания, слезы и радость — все перемешалось. И я беззвучно закричал.
Говорить так, как говорят люди, я не умел. Но, приняв зеркальный облик, я научился отвечать иначе. Она спускалась еженощно — любопытство терзало её — рассматривала меня, изучала, пытаясь понять, что видит перед собой. В том, что отражение, явившееся её взору, отлично от её собственного, она догадалась не сразу — я искусен в преображении, но не настолько хорош, как был прежде.
Она спросила, кто я. Лишенный голоса, я ответил как мог.
Я знал, где, по-людскому мнению мы обитаем, и показал на небеса, хоть впотьмах непознаваемого их было не разглядеть. Она спрашивала и спрашивала, а я, удовлетворённым вниманием, отвечал. Но на некоторые вопросы я не имел возможности ответить.
— Почему ты здесь? — спросила она.
Отражение старалось объяснить, но возможности обоих были ограничены молчанием первого.
Как я мог объяснить жестами, что тело её — мои ошейник и цепи?
Она уходила, чтобы обдумать увиденное, придумать историю, с которой можно жить, и возвращалась вновь.
Один вопрос причинил мне боль, которой я не испытывал раньше. Я мыслил себя глупцом, который понадеялся на лучшее, хотя знал, что надежды нет. Нам не стать друзьями. Как только она поймёт правду, то покинет меня. Я этого не желал. Потому я также, как и Старшие Боги, начал врать. Ложь и полуправда её не удовлетворяли. Я хотел бы убедить её, что в жизни есть какой-то смысл, кроме того, чтобы служить звеном в пищевой цепочке огромной экосистемы, о которой люди не имеют понятия. Но не сумел. Постепенно, ночь за ночью, я сдавался.
Мне пришлось открыть истину.
Истину, какой я её знал.
С того дня прошел год и я поднакопил сил, чтобы сотворить иллюзию. Но то была не иллюзия, а воспоминание обычной для Богов трапезы.
— Для этого мы живём, страдаем? — прошептала она. — Мы страдаем, чтобы удовлетворить для вас?
Я кивнул.
Она ушла.
— Плоть страждущих вкуснее всего, — хотел было сказать я, но истратил все свои силы и не мог даже пошевелить зеркальным отражением её губ.
Узнав правду, она больше не возвращалась. В ней зародилась и окрепла неутихающая злость. На нас. Она прожила долгую жизнь, избегала страданий: боли и любви, приобретений и потерь, славы и хулы. Она не пыталась отмахнуться от знания, которым я с ней поделился, и прожила призрачную, незаметную жизнь.
Когда она умерла, пожрал её я.
Мясо вовсе не было вкусным, оно горчило и жгло мне языки, но я продолжал, пока не поглотил её всю. Еда, которая казалась мне благодатью, утратила сладость и ранила меня.
Слеза за слезой скатились из множества моих очей.
Я ел и других людей, иначе мы не можем существовать, но ни одно другое тело не было таким горьким и острым, как её. Её горечь стала мне родной и никакого другого вкуса я больше не желал. Я страдал от невозможности удовлетворить себя, от воспоминаний, от лжи, которой кормил себя.
Страдал. Страдал.
И только сейчас я понял, для чего.
И в финале я тоже поняла и мурашки побежали по коже. Я верно предполагаю, что над богами есть другие боги, что будут есть уже их и круг страданий бесконечен?.. Потрясающий рассказ, спасибо за него и вдохновения вам на новые!