Карин если и видела сны, то они всегда были связаны с какими-то воспоминаниями. В последний раз ей снилась мама.

Это было зимой, незадолго до Рождества. Подарки куплены, но настроения не было. Таинство праздника было каким-то образом утеряно. Хоть и немного, но Карин тосковала.

Ещё больше было печально, когда она вспоминала, как мама хохотала над несуразно раскрашенными леденцами, которые принёс папа. Он тогда смутился, а она только обняла его.

Тоскливо, когда такие мелкие, но ценные минуты их романтики всплывали именно в таком, грустном ключе. Вот и сейчас, Карин вспоминала… И понимала, что такой романтики у неё не будет. Не в этом году точно.

Засыпая, она свернётся калачиком под одеялом и будет вспоминать романтику мамы с папой, такую непринуждённую и яркую, словно блеск солнца в воде.

Тоширо смотрит в окно, как ворочается девушка, что ему не безразлична уже который год. Смотрит и почти порывается войти к ней в комнату.

Но нельзя. Карин не захочет. Почему-то он в этом уверен.

Поэтому остаётся снаружи, прислонившись лбом к стеклу и наблюдает. Наблюдает, как Куросаки обнимает подушку, как прижимает её, как плачет во сне. Наверное, это было пиком для него.

Всё-таки зашёл. Тихо так, даже окно закрыл без лишнего шороха. Тоширо видит в ушах наушники, но музыка давно уже не играет в них. Он невесомо касается её макушки и гладит по голове, утешая. Маленьким потоком реацу он посылает ей более спокойные чувства, отчего Карин больше не плачет. Вот и хорошо.

Тоширо знает, отчего тоскует девушка. Ему, увы, не посчастливилось почувствовать материнскую любовь. И порой ему было немного завидно, когда кто-то рассказывал о своих родителях и их бытовых неурядицах. Тоскливо становилось на сердце в такие минуты.

Но сейчас ему не до своих чувств и размышлений. Сейчас он лучше будет оберегать сон Карин.