«Что есть единственный дар жизни?»
«Смерть, брат мой».
Убежище Санхолда на удивление тёплое. Дверь, спрятанная расщелиной в скале и бурной растительностью, ведёт к лестнице, освещённой факелами, спускающейся глубоко под землю. Чёрный плащ отбрасывает причудливые тени, волосы колышутся в порывах сквозняка.
Маска на лице удушает.
В центральном зале шумно – необычное явление для этого места; Гин привычно прячется в тенях, взбегает по ступенькам на уровень выше, ступая на балкон, и, прислонившись к каменным перилам, наконец может осмотреться. Удивление сменяется пониманием: какими бы ни были предсказания Хиротсу, на этот раз в убежище прибыли действительно все ассасины, которых мог собрать Алинор.
Рюро курит рядом: щурит красные данмерские глаза, выпускает изо рта струю серого дыма; от него привычно несёт пеплом и гарью, и Гин не знает, типичен ли этот запах для всех данмеров или это последствия всех тех разрушений, что оставляет за собой Хиротсу.
Тачихара сидит неподалёку, прислонившись спиной к стене, и поправляет тетиву на луке. Мурлыча под нос незнакомую Гин мелодию, рыжий изгой («ричмен!» – постоянно поправлял Мичизо) ласково оглаживает рукоятку лука и ухмыляется своим мыслям.
Глаза пробегаются по Каджии, возившемуся в тёмном углу с алхимическими порошками, Хигучи – светловолосой нордке, настраивавшей когда-то украденный у вампироборцев арбалет, – и Эйсу, судя по виду совершенно не заинтересованному.
Рюноске она находит не сразу: старший Акутагава быстрым шагом выходит из тёмного коридора, что ведёт в жилые помещения, и почти сразу теряется в разномастной толпе. Он явно нервничает, и это заставляет сильнее нервничать и Гин: душителям, как правило, говорят больше, чем обычным ассасинам, и, что бы не задумывал слышащий, это крайне не нравилось Рюноске.
Краем глаза Гин замечает Озаки Коё – одну из спикеров братства; не заметить Коё сложно: она скользит в толпе шёлковой змеёй, шагая легко с высоко поднятой головой. Истинная альтмерка, она не обращает внимания на суматоху вокруг и придерживает тонкими пальцами акавирскую катану. В свете факелов и свечей её кожа отливает золотым, взгляд янтарных, с примесью алого глаз скользит по ассасинам, ни на ком не задерживаясь, и даже рыжий, почти красный цвет волос не портит этой аристократической чистокровности.
Юмено играет в тёмном угле зала, и в нескольких метрах от него не видно ни души. Гин холодит от одного только вида мальчишки-бретона: на вскидку ему было не дать больше десяти, но слухи о магических способностях Юмено расходятся по братству со скоростью ветра; только слухи, но Гин слышит, как за спиной шепчутся о сотнях убитых в детском приюте, об зачищенном единственным ребёнком форте, о обезумевшей страже в Скайвотче. Даже с высоты балкона Гин замечает между мальцами Юмено красные проблески магии иллюзии, и, видят Восемь, она не хочет под них попасть.
Финальный гвоздь в гроб из паранойи и непонимания вбивает появление Накахары Чуи, не появлявшегося в убежище несколько месяцев с того момента, как Дазай Осаму бежал из братства. Но Гин удивляет вовсе не тот факт, что спикера, выслеживающего предателя, отозвали с материка.
У Накахары Чуи была ядрёная смесь кровей: в целом похожий на имперца, Чуя унаследовал свои гибкость, невысокий рост и ярко-рыжие волосы у босмеров, острый язык у бретонцев, а способности к магии разрушения, которыми владел Накахара, были подвластны далеко не каждому альтмеру. Это и настораживало больше всего: контракты, которые отдавали Чуе, чаще всего требовали не столько скрытности, сколько способности уничтожать и выживать.
Гин вновь обводит толпу взглядом и понимает, что в целом больше никого здесь не знает; в зале полным-полно обычных убийц, либо принятых совсем недавно, либо успешно сдавших первые контракты и ждущих повышение; то тут, то там мелькают смутно знакомые Гин ликвидаторы, где-то можно различить ассасинов других убежищ, призванных слышащим в качестве подмоги.
Напряжение, присутствовавшее в убежище с самого начала, постепенно начинает набирать обороты. Молодняк, ещё мало с кем знакомый и привыкший ходить поодиночке, нервно озирается по сторонам, старшие ассасины же беседуют между собой, но Гин видит, как стучат их пальцы по оружию, а взгляд метается из стороны в сторону в попытке понять, что происходит.
Спокойствие Гин внушает лишь поведение спикеров: что Коё, что Чуя, и даже Эйс совершенно спокойны, зная грядущее и совершенно не волнуясь по его поводу. Даже Рюноске в конечном счёте успокаивается; прислоняется к стене, прикрывает глаза и изредка кашляет, не обращая внимания на окружающий его гул.
Шум стихает на удивление резко.
Элис вбегает в зал лёгким ветром, одаривает присутствующих устрашающим взглядом сияющих жёлтых глаз и острозубой улыбкой.
Мори выходит следом; медленно ступает из тьмы, обводит толпу безразличным, но холодным взглядом. Он выглядит… непривычно: вместо робы слышащего – обшитое золотом одеяние королевского советника, а в глазах – тонны уверенности и непонятного Гин торжества.
До чистокровности Коё Мори далеко. Гин не понаслышке знает, как альтмеры пекутся о чистоте крови, и даже за чёрный цвет волос к Мори должны были относиться с презрением… но, видимо, «грязная кровь» Огая сполна компенсировалась его хитростью и интеллектом: несмотря на все преграды, он смог как поднять Тёмное Братство Саммерсета на небывалые высоты, так и втереться королю в доверие, стоя в нескольких шагах от престола, и, более того, – он совмещал эти должности так искусно, что при дворе никто и подумать не мог о принадлежности первого советника к гильдии ассасинов.
– Что ж, – голос Мори эхом отражался от стен убежища, перекликаясь со звуком шагов, – тёмное таинство было проведено, и Мать Ночи сказала своё слово.
Тишина казалась почти осязаемой. Всполохи света факелов отражались от цветных стёкол витража, на мгновения придавая золотистой коже Мори то голубые, то красные оттенки. Пальцы Гин впились в камень перил.
– Завтра ночью… король Саммерсета будет убит.
Гин прячется от шума в кузне.
В убежище царит переполох: убийство короля – контракт, перепадающий раз в тысячу лет, и его, конечно, нельзя упускать; но план рискованный, и его сейчас обсуждают все, кто не занят подготовкой к его реализации. Кто-то восхищён, с упоением восхваляя Мори, кто-то считает это безумием, кто-то же считал это самоубийством и в принципе последним контрактом тёмного братства.
В кузне кроме Гин находится Тачихара, но на этот раз атмосфера между (не)напарниками относительно спокойная. Мичизо, витая где-то в своих мыслях, отбирает стрелы: колеблется между более лёгкими эльфийскими и пробивающими кости стеклянными и кладёт в колчан несколько эбонитовых, которые на данный момент в братстве в дефиците.
Гин точит эбонитовые кинжалы и думает о том, что это и вправду может быть её последней миссией, впрочем, как и для многих других ассасинов. Она понимает, что как расходный материал Мори предпочтёт использовать новичков, а не опытных и проверенных бойцов, но не стоит отрицать, что при исполнении подобного контракта может погибнуть даже сам слышащий. И это совсем не обнадёживает.
Гин не сразу замечает Рюноске, стоящего у двери. Брат жестом просит следовать за ним и скрывается в коридоре, и Гин тут же бросается следом, едва успевая спрятать кинжалы в ножнах.
В Тёмном братстве нет такого понятия как «родственные связи», каждый сам по себе. Гин – ассасин, Рюноске намного выше её по рангу, и видятся они крайне редко, но старший Акутагава всё же позволяет себе потрепать Гин по голове, когда они оказываются наедине.
Разговор выходит коротким: Рюноске рассказывает о миссии чуть больше, чем Мори – пара деталей действительно могут спасти Гин жизнь, – и в конце протягивает новый кинжал.
Кажется, впервые за несколько лет Гин испытывает секундный восторг.
– Нашел в лавке цели. Он ему всё равно не был нужен.
Даэдрический кинжал приятной тяжестью ложится на ладонь; красные прожилки металла вспыхивают смутным неестественным светом, лезвие кажется тонким, как бумага, а сталь неожиданно тёплой.
Гин даже на секунду забывает о грядущем контракте.
– Спасибо.
Король, конечно, о покушении знает – ему шепчет в уши сам орден Псиджиков, но даже они проходят мимо Мори, ничего не подозревая о его мотивах.
Гин чувствует, что её клонит в сон. Теперь ей понятно, почему большинство ассасинов, ведущих на Саммерсете двойную жизнь, предпочитают ночевать либо в тавернах, либо в комнатах убежища, рассчитанных на четырёх человек: городские дома просто слишком уютные и тёплые, чтобы побуждать к хоть какому-то действию. Гин растягивается на удобном мягком пуфике, наслаждаясь тем, как лучи солнца, проникающие сквозь открытое окно, приятно греют бледную кожу, и нарезает сочное яблоко стальным кинжалом, найденным на столе.
Тачихара спит, растянувшись на деревянном полу. Его лицо скрыто книгой в чёрной обложке, грудь вздымается медленно и равномерно, и, в принципе, напарник находится в идеальном положении, чтобы спустя секунду истекать кровью… но аура дома окончательно берёт своё: Гин подтягивается, давит зевок и прикрывает глаза. Только бы не заснуть.
На первом этаже дома заливается смехом Коё, притворно-весело реагируя на шутку солдата. Тот, должно быть, уже забыл, что ему положено заглядывать во все щели в поисках ассасинов, и уже снял все подозрения с альтмерки, которая не пустила солдата даже на порог своего дома.
В братстве каждый сам за себя, и подобное выполнение контрактов – явное исключение из правил. Коё совсем незачем укрывать у себя ни Гин, ни Тачихару – это только б избавило её от лишних подозрений, – и младшая Акутагава гадает, кто мог попросить одного из спикеров о таком. На ум приходят только Рюноске и Хиротсу, и Гин в своих размышлениях периодически склоняется то к первому, то ко второму варианту.
У Гин пять септимов поставлены на то, что только к вечеру от братства на Саммерсете останется чуть больше половины; у солдат явно приказ убивать всех ассасинов на месте, а новички-убийцы ещё не так хорошо прячутся в толпе.
Если подумать, не предоставь им Коё убежище, Тачихару легко можно было загримировать под босмера: скрыть человеческие уши, измазать лицо грязью – Тачихаре не впервой; Гин же чистокровная имперка, для неё не составило бы труда затесаться в торговом караване и переждать день в нём.
Впрочем, это вполне сойдет за план побега – если Гин переживёт эту ночь.
«Каждый сам за себя», – периодически проносится мысль в голове. Гин слышит, как внизу хлопает дверь, и Коё быстрым шагом уходит вглубь дома; спустя несколько минут по дому разносится шум: звон стекла, шуршание бумаги, льющаяся вода; в нос ударяет резкий запах трав – Озаки явно работает над сильными ядами, раз заготавливает их незадолго до боя.
У Гин с собой – пара паралитических настоек да немного разбавленной отравы, что действует на магические силы. У Тачихары комплект не лучше, и всё, на что стоит полагаться - это скрытность, ловкость и план Огая – куда без него.
Гин нельзя подходить к окну – желательно вообще не вставать с пуфика, чтобы не засветиться случайно в окне, но даже такое низкое положение не мешает Гин видеть башни королевского дворца. Где-то там сейчас должен находиться эльф, которого Братство должно убить – и, хочется надеяться, убьёт.
Где-то там сейчас находится слышащий – наверняка сейчас приветливо беседует с будущей жертвой, советуя, что лучше подавать к столу гостям из Валенвуда. У Огая определённо есть свои мотивы – но вряд ли кто-то из братства знает, какие.
Именно в дворец направляется Коё, стоит закатным лучам солнца окрасить горизонт в причудливые оттенки красного. Гин слышит, как шебуршит одежда, когда Озаки меняет шёлковое эльфийское платье на удобную мантию, а затем хлопает входная дверь, поворачивается ключ в замке – и Гин остаётся с только проснувшимся Тачихарой наедине.
Тот сонно хлопает глазами, проверяет лежащие рядом лук и колчан и тянется к миске с мелко нарезанным яблоком.
– Не наложил ещё в штаны от страха? – ехидно спрашивает Мичизо полушёпотом.
«Одни твои шутки – страх ещё тот», – читается в ответном взгляде, адресованном Тачихаре.
До темноты сидят в тишине. Тачихара, опустошив миску с яблоками, вновь начинает возиться с тетивой лука.
Постепенно шум города за окном начинает стихать. Затухают голоса на рыночной площади, всё реже слышен стук шагов по каменной дороге. На секунду тихий вечер прервал чей-то секундный вопль – Гин словно бы увидела, как прямо на её глазах клинок солдата пронзил грудь молодого ассасина, – а потом всё вновь погрузилось в тишину.
В какой-то момент стих даже ветер, прекратила шуршать листва. В этот вечер даже не стрекотали насекомые.
Вскоре глаза перестали в сумерках различать мелкие предметы интерьера, но зажигать свечи было опасно – для стражи дом пустовал. Гин не рискнула подниматься – соскользнула с пуфика на пол, пару раз зажмурилась в попытке окончательно прийти в себя, проверила кинжалы на поясе и задумчиво постучала по рукояти даэдрического клинка, но не решилась нанести на него яд заранее.
В темноте тихо шикнул Тачихара, не заметивший в темноте угла стола.
Всё переменилось как-то резко, Гин даже могла сказать, в какой момент: стоило только последнему лучу солнца скрыться за крышами домов, как тишина в городе стала почти осязаемой. Затаившейся и не предвещающей ничего хорошего.
Первый – и единственный – камень, упавший на деревянный пол, никак не нарушает эту тишину, пуская по её глади волны, словно бы по воде. Гин бесшумно вскакивает, бесшумно, но быстро крадётся к окну, бесшумно приземляется на землю; прыгнувшего следом Тачихару она замечает лишь благодаря хорошему боковому зрению.
Хиротсу прячется в тени городской стены, и кажется, что в ночной темноте его красные глаза горят неестественным спокойным светом. Гин едва улавливает движения пальцев, что сплетают невидимое для людей заклинание; Хиротсу стоит неподвижно ещё несколько секунд, прикрывает глаза – и кивает.
Тёмную тишину прерывает короткий «птичий» вскрик.
Гин бросается вперёд. Она идёт дорогой теней, прячась от фонарей и стражи, что озирается по сторонам, но игнорирует угрозу прямо под носом. Острый глаз убийцы позволяет Гин заметить десятки таких же убийц, что и она, скользящих по ночному городу: взгляд на сотые доли секунды цепляется за Хигучи, что бежит по крышам, улавливает тень Рюноске вдалеке.
Возможно, эта самая тяжёлая часть плана – добраться до королевского дворца, не привлекая внимания – то есть, не убивая ни единого солдата – но, похоже, Мори для того и устраивал дневные прятки, чтобы выжили самые опытные.
Что ж.
Тьма наступает, пока умирает такая приятная ночная тишина.
Ассасины останавливаются у рва, что мешает так просто пробраться во дворец. На той стороне тихо: видимо те, кто затаился внутри, ждут подкрепления. Ассасины, словно рой тараканов, расползаются по теням, затаиваются; копания настолько незаметны, что стражники, патрулирующие единственный мост на ту сторону, продолжают рассказывать друг другу байки.
Гин чувствует, как подрагивают её пальцы; приходится крепче сжать рукоять кинжала и всё же пойти вперед.
Слыша, как стучит в ушах пульс, Гин перебегает через освещённую дорогу, останавливаясь на секунду в тени, чтобы убедиться, что её не заметили; прыгает в овраг, пахнущий тиной, крадётся по едва различимым в воде камням чуть быстрее, чем стража переходит мост, в итоге её обгоняя, и затаивается у подножья. Взгляд пробегается по стенам дворца; в общей сложности Гин насчитывает десяток лучников, что готовы поднять огонь в любой момент, и остаётся надеяться, что Хиротсу просчитал это раньше.
Оба стражника падают замертво одновременно: первый – от клинка Гин, второй – от стрелы Тачихары. Ни один солдат на стене не успевает поднять лук: череп одному пробивает арбалетный болт, и в следующую секунду камень вспыхивает зеленоватым светом рун паралича; не способные двинуться, эльфы даже не успевают упасть, когда их, одного за одним, пронзают стрелы ассасинов.
Стража у входа во дворец не успевает среагировать: одному из них горло перерезает Гин, сердце второго пронзает ледяная стрела, наколдованная Рюноске. Подоспевшая Хигучи на ходу достаёт отмычки, пока незнакомый Гин ассасин проверяет трупы на наличие ключа, и дальше Братство разделяется: несколько ассасинов, включая Тачихару и Гин, ловко карабкаются по стене, нацеленные на окна, тогда как остальные растворяются в тени, пока Хигучи возится с замком.
Витражное стекло разбивается на тысячи осколков, давая возможность Гин проникнуть внутрь. Спящий в гостевой комнате человек даже не успевает понять, что происходит: кинжал перерезает его горло до того, как жертва издаёт хоть звук.
Тачихара залезает в комнату следом, шёпотом бурча что-то про грязь, и вместе он и Гин выходят в коридор.
В замке тихо: либо потасовка на улице не привлекла внимания, либо стража внутри уже обо всём знает – не стоит спускать со счетов эльфийские способности к магии – и сейчас ассасинам готовится грандиозная ловушка.
Так или иначе, в коридоре тихо, и Гин на секунду впадает в ступор, не зная, что дальше делать; этим пользуется Тачихара: выходит вперед, озирается – и поворачивает направо, к холлу с лестницами. Следуя за напарником, Гин примерно прикидывает, что может случиться дальше: внутри уже должна находиться как минимум верхушка Тёмного Братства, включая Мори, но слишком тихо, чтобы понять, есть ли здесь кто-то кроме только что проникнувших в дворец ассасинов; не слышно ни взрывов магии разрушения, которую так любит Чуя, ни яростных криков дремор, призванных Коё, не видно сражающихся друг с другом солдат, попавших под чары Юмено.
Гин думала, что раз король знает о покушении, то проинформированные об этом солдаты должны были устроить ассасинам мясорубку, но, видимо, ей стоит больше доверять Мори.
Ситуация проясняется, когда Гин в темноте чуть не спотыкается о первый труп, после провожая взглядом кровавую дорожку, ведущую на ступеньки. Она почти что видит, как внешне милая Коё с улыбкой на лице вырезает стражников одного за другим, без проблем продвигаясь вперёд.
Тачихара уже было делает шаг вперёд, как Гин его останавливает; из темноты вприпрыжку выходит Юмено, мурча что-то под нос, не обращая на ассасинов внимания, проходит мимо, лишь на ходу бросая:
– Мори попросил заняться западной башней.
Объяснений не надо, и так понятно, что в любом дворце есть тайные ходы, через которые может нагрянуть подмога; скорее всего, Огай не повёл по ним Братство лишь потому, что боялся крупных стычек, но заранее просчитал, как можно воспользоваться ситуацией.
До башни добираются за какие-то пару минут, и Гин вонзает кинжал в грудь первому же стражнику, который показывается у выхода в коридор, – и врывается в толпу. Кинжалы пляшут в руках, перерезая глотки, сухожилия и ремни доспехов, ноги пляшут сальсу на камнях и трупах; движения отточены; бросить кинжал, прервать заклинания мага; вспороть брюхо воину, проскользнуть под рукой противника, достать кинжал, вонзить в спину; одновременно убить нападающих по бокам, оттолкнуть того, кто спереди, и следующим движением прервать его жизнь.
Гибель первого десятка знаменует взрыв этажом выше – Чуя вступил в бой, с ним, наверняка, Мори и Каджи, а король, предчувствуя свою смерть, подготавливает сильнейшие защитные заклинания.
Раз, два, три – одного за другим Гин убивает противников, и кровь уже давно промочила перчатки.
Раз, два, три – стрелы свистят над головой, прикрывая; чуть не попав, сбоку проносится огненная стрела, и в следующий момент наколдовавшего её мага пронзает стеклянная стрела.
Раз, два, три – подмога стражи наступает из восточной башни, но на этот раз первый убитый за Мичидзо.
Вместе со стрелой Тачихары, что вонзилась в лоб очередного противника, во дворец ворвались и ассасины, роем муравьёв расползаясь по дворцу; Гин вонзает кинжал в глаз одного противника, разворачивается, бьёт в горло другого – и отступает, позволяя незнакомым ей собратьям добить оставшихся, а сама бросается на новоприбывших солдат. Там уже суматоха, но Гин спокойно вливается в неё, идёт по головам и всего несколько манёвров позволяют ей зайти в тыл.
Раз, два, три – несколько магов падают от ударов в спину. Пара солдат успевает развернуться – их сносит точным ударом в грудь, а затем лезвие вонзается в череп.
Гин кружится волчком, не обращая внимания на месиво вокруг.
Гин вонзает кинжалы в плоть, ощущая спокойствие.
«Да обретёшь ты освобождение в Пустоте».
Хиротсу заходит последним; с громким хлопком за ним закрываются двери, и Рюро подходит к стене, проверяя целостность каких-то рун. На глаз – иллюзия, но Гин, лишь мельком обратившая на это внимание, плохо разбирается в магии.
Последний противник оказывается сражён огненной стрелой, но Гин не сразу опускает кинжалы. Сверху, там, где должен находиться слышащий, всё ещё раздаются звуки боя – неравного, громкого – тогда как в самом замке воцаряется тишина. Ассасины стоят, тяжело дыша, не обращая внимания на свои раны – и ждут.
Гин прислоняется к стене, чувствуя, как саднят царапины на правом плече и как стекает кровь из ране на икре; краем глаза замечает, как мимо проплывает трэлл – Коё всё же призвала его, только почему-то не дремору, а куда более тихого огненного артронаха, который и нанёс финальный удар.
Сама же Коё стоит у лестницы, что ведёт на этаж к покоям короля, и ждёт, прикрыв глаза; она почти не ранена, если не считать небольшой царапины на плече, и её тонкие изящные пальцы слегка постукивают о рукоять катаны.
Тишина возвращается, когда Гин отсчитывает десятую минуту. Обволакивает мягким одеялом всё вокруг, спокойствием проникает в душу и дымом застилает разум. Гин даже не сразу понимает, что происходит, а потом приходит осознание: всё закончилось. Их время истекло.
Первой вперёд ступает Коё. За ней следуют не всё: кто-то из ассасинов медленно сползает по стене от усталости, кто-то оседает на пол, чтобы перевязать раны, кто-то просто ложится, чтобы заснуть.
Гин идёт сразу за Хиротсу, не зная, куда их ведут. Они минуют покои короля, двери которых распахнуты, его кабинет, несколько спален; повсюду трупы: солдат, прислуги, знати; Гин отворачивается, когда видит несколько тел слишком маленьких, чтобы принадлежать взрослым.
Помещение, куда заходит Коё, похоже на приёмную с обеденным столом, коврами, креслами и высоким, украшенным камнями троном. На нём восседает король, как всегда величественный, в расшитых золотом одеяниях, с зачарованными кольцами на пальцах и такими же амулетами на шее – но без короны; видимо, её ему заменил меч, что пробил грудь и трон, и пригвоздил короля к его месту навечно.
Корона тем временем была в руках у Мори, и то, как он держал её в руках, расставляло всё на свои места.
Тёмное таинство.
Контракт.
Сбор всего братства Саммерсета.
Восторг слышащего.
Срочность операции.
И даже заклинания на стенах, призванные не выпустить из дворца ни единого звука.
Чуя, до этого стоявший у окна, медленно преклонил колено. Коё последовала его примеру, как и Каджии; медленно осел стоящий рядом Тачихара, и Гин не могла не последовать его примеру. Как будто преклонение перед слышащим было ей в новинку – пусть сейчас и были несколько другие обстоятельства.
Король умер.
Да здравствует король.