Церковь Долорес

В воздухе повис запах сожжённой резины и пороха. Руки уже начинали болеть от постоянного напряжения и долгого прицеливания из тяжёлого пистолета. На время град пуль прекратился, и им с отрядом удалось оторваться. Чёрт возьми, если бы ему сказали изначально, что этих сукиных сынов будет не 20-25 человек, как должно было быть по словам информаторов, а целых, мать твою, 50, то он бы подумал ещё раз, прежде чем суваться в логово врага с минимальным отрядом из всего штаба.

Если вы спросите, какого хуя тут происходит, почему по ним только что стреляли и что вообще произошло, то я вам отвечу, что Дазай — чёртов придурок. Даже несмотря на то, что его считают лучшим стратегом со времён основания мафии, иногда он совершает настолько феерические проёбы, что с ума можно сойти.

Неделю назад Огай передал Осаму поручение — некая группировка не так давно начала терроризировать их склады: то мимо камер пройдут, то ошиваются рядом, когда идёт перевозка груза и прочее. Задание звучало просто: убить и показушно разделать пару-тройку человек, а потом выкинуть трупы где-нибудь в лагуне, чтобы другие мелкие сошки знали своё место и не лезли на территорию Портовой мафии. Личные информаторы мафии выяснили, что эта мелкая группировка — обычная банда низшего слоя, которая решила позариться на большой куш. На склад всегда приходило не более десяти человек из неизвестной группировки, а так как их, вероятнее всего, было больше, исполнителя заверили, что это обычные мелкие бандиты, возомнившие из себя крутых портовых гангстеров. Только откуда у такой мизерной группировки так много человек и такое хорошее оружие, что они даже где-то гранатомёт достали, этого Осаму уже не понять, да и его, если честно, это не особо волнует в данный момент. Главное, чтобы они этот самый гранатомёт не решили применить в действии. Сейчас их основная цель — остаться в живых. Отряд под номером H8 был самым меньшим по количеству бойцов, которых насчитывалось около пятнадцати. Все они были профессионально натренированны, мастерски владели оружием и имели, само собой, само это оружие высшего класса; но даже они не способны выстоять против пятидесяти разъярённых тайцев, которые мало того, что тоже имеют автоматы и пистолеты, причём, что очень удивило Дазая, даже не какие-то пневматические игрушки для деток из дошкольных классов, а реальное оружие, так они ещё и бомбами не умеют пользоваться: швыряют их направо и налево, как фантики от конфет, даже не прицеливаясь. По итогу вся та местность, на которой происходила перестрелка, была полностью в ошмётках земли и разрушенных бетонных блоках.

В их распоряжении на данный момент всего две машины — чёрные затонированные минивэны. Они уже успели потратить практически все патроны и гильзы, когда начали обороняться от настигшего их внезапно града пуль со стороны врага, у них в запасе есть несколько дымовых шашек и гранат. Троих из его подчинённых успело зацепить, из-за чего им прострелило ноги: одному пуля попала в ляжку, другим двоим в верхнюю часть мышц голени. Если ещё учесть тот факт, что за ними гонятся по меньшей мере четыре машины врага, то они в полном дерьме.

— Босс, что нам делать? — донеслось до Осаму со стороны водителя. Чейз, один из бойцов, которые присутствовали на операции, боязливо покосился в сторону исполнителя, что после обстрела по их тачкам сидел тише воды, ниже травы.

Дазай мотнул головой. Нет, сейчас они в максимально дерьмовом состоянии; даже если они попытаются остановиться в каком-нибудь более-менее людном месте, их тупо не возьмут ни в один мотель. Да и сама ситуация была не сок и не фреш: им надо было где-то затеряться — хоть в потоке машин, хоть в людном месте, — но они, мать твою, сейчас находились в каком-то лесу, да и быть в людном месте не значит, чтобы быть на глазах у этих самых людей. Если жители увидят трёх амбалов с простреленными ногами, а остальных с грёбанными автоматами за спиной и бронежилетами на теле, то они явно не подумают, что они просто устраивали небольшой пикник, а потом решили поиграть в лазерные стрелялки. Информаторы Осаму вычислили, где прячутся эти любители позариться на чужое добро. Это оказался амбар, который находится примерно в четырёх часах езды от самой Йокогамы. Если вы спросите, а какого хера он так далеко и зачем вообще арендовывать какой-то амбар как можно дальше от того пункта, который вы, собственно, решите ограбить, то Осаму вам ответит: хуй знает. Может, они так хотели перестраховаться, но это всё равно для исполнителя выглядело как какая-то дикость. В Йокогаме полным-полно различных заброшенных складов, подвалов, даже клубов и баров, в которые копы уж точно не сунутся.

Дазай подошёл к Чейзу, пристально смотря на дорогу. Они ехали сейчас через какой-то лес: высокие деревья по бокам от дороги возвышались над ними, закрывая собою яркое солнце, которое уже медленно подбиралось к закату. Знаете, это такое время суток, когда закат будет уже совсем скоро, но небо всё ещё такое же голубое, а высокая температура на термометре всё ещё заставляет тебя хотеть откинуться раньше времени или хотя бы пойти и окунуться лицом в снег. Тут уже каждому своё.

— Мы сейчас в невыгодном положении. Чужаков мы скинули с хвоста, но это ненадолго. Я уверяю, они хорошо освоили эту местность, чтобы знать, где мы и какие тут есть пути отхода. Стоит найти какой-то заселённый пункт. Трое из нас словили пули, а наши припасы на исходе. Надо найти какой-нибудь мотель или одинокий домик, но небольшая деревушка тоже сойдёт. Мы не сможем сейчас противостоять им в открытую.

Чейз на слова начальника лишь натянуто кивнул и продолжил дальше движение. Было бы хорошо сейчас хотя бы посмотреть, где они находятся, но тут не ловит сеть и отсутствует связь, так что они даже не смогут предупредить в штабе, что у них произошло ЧП.

Их спокойная идиллия могла продолжиться ещё подольше, если бы в отражении зеркал заднего виденья Осаму не заметил приближающиеся к ним машины.

— Блядь, набирай скорость, — недовольно проговорил Дазай, оставаясь при этом абсолютно спокойным. Как же его умотала вся эта ситуация. Исполнитель уже поклялся сам себе, если ему сегодня удастся выжить — он лично на кол посадит тех кретинов, которые доставили ему неверную информацию.

— Симада, — беря рацию в руки, сказал Осаму.

— Да, босс? — отозвался Симада — водитель соседней машины и один из бойцов отряда.

— Прибавляй скорость и старайся равняться на нас. Они опять поймали наш след, если найдёшь населённый пункт, то сворачивай туда.

— Есть, босс.

— Конец связи, — исполнитель повесил рацию и стал наполнять магазин патронами. Времени нельзя терять, если сейчас окажется, что у этих подонков ещё и тачки с каким-то встроенным супер-пупер ускорением, то Дазай вообще не удивиться, а лишь закатит глаза и пробормочет себе под нос пару ласковых в их адрес.

— Дави на газ, Чейз, здесь нет ни одной машины. У тебя свобода действий и скорости.

Услышав приказ босса, мужчина вжал педаль в пол, и машина поехала ещё быстрее. Через пару минут они сумели всё-таки оторваться, а затем, сделав пару поворотов, вражеские машины их окончательно потеряли.

— Чейз, сбавляй скорость, впереди церковь, — и вправду. На горизонте, примерно в трёхста метрах от них, стояла одинокая церковь. Когда они поворачивали, то из-за смены местности возвысились на огромном холме, где было уже не так много деревьев, как в том лесу. Церковь была тёмно-серого, почти чёрного цвета, а витражи играли в лучах света яркими бликами. Даже с такого далёкого расстояния Дазай мог сказать, что она была просто огромной, а на территории, которая была ограждена высоким забором, стояло ещё какое-то здание, тоже сильно напоминающее церковь, только побольше.

Подъезжая и останавливаясь около здания, Осаму вытянул голову из приоткрытой двери машины. Как он и понял: церковь была просто огромна, что ввысь, что по территории.

— Выгружаемся! — громко крикнул исполнитель, окончательно вылезая из транспорта. В его руках всё так же находился пистолет, который он успел зарядить в машине. Бойцы стали один за другим выбираться из тачек, подходя ближе к церкви.

На калитке не было замка, но и сама она не была распахнута.

Проходя на территорию, Дазай ещё раз огляделся: на небольших клумбах, которые были вырыты прямо вплотную к зданию, росли белоснежные лилии, которые буквально, исполнитель был уверен, наблюдали за ним, как настоящие люди. Хотя, если учесть то, в какой ситуации сейчас находится исполнитель вместе с отрядом, то вполне можно посчитать реальным тот факт, что это лишь простая паранойя.

Некоторые из отряда останавливались перед калиткой, чтобы перекреститься и поклониться, прежде чем войти. Кто-то помогал раненным, держа их под руки и придерживая за поясницу. Пострадавшие бойцы даже не простонали и не пискнули от боли, хотя в их телах сейчас находился в прямом смысле кусок свинца.

Подойдя к двери, Осаму постучал. Сначала один раз, потом второй, на третий же раз дверь ему всё-таки открыли.

В лучах яркого солнца к ним вышла очень красивая девушка. Её апостольник полностью прикрывал, Дазай на сто процентов был уверен, мягкие и нежные волосы. Лицо было абсолютно симметричным: аккуратный носик, лишь чуть-чуть вздёрнутый, немного пухлые губы, будто налитые цветом только-только спелого яблока, кожа нежная, ровная и без единого изъяна, но её глаза — это был отдельный мир. Голубые омуты скрывали в себе сразу всё: невинность, святость и полную чистоту. В них можно было застрять, всеми конечностями погрязть в этой пучине, но, что самое страшное, даже не захотеть выбраться из неё. Всегда самое страшное оружие — это женщины. Они пленяют, подчиняют, заставляют тебя жить чужой жизнью, гореть не своими страстями, но самое страшное, что ты этого даже не поймёшь сам. Нет, исполнитель, само собой, видел много красивых девушек, но ни одна из них не могла сравниться с той, что стояла сейчас в дверях святого места.

— По голове себе постучи, кретин обдолбленный! Чего вам надо? — удивление проскочило на лице Дазая, когда эта милая леди, в чёртовом апостольнике и с крестом на... абсолютно плоской груди, заговорила низким басом. Хотя исполнитель должен признать, что с таким голосом лучше всего идти на какую-нибудь другую деятельность. Секс по телефону, например...

Что ещё больше поразило мужчину, так это не то, что перед ним, в грёбанном костюме монашки, стоял другой мужчина, причём весьма красивый и с до жути сексуальным голосом, а то, что, какого-то хера, с ним обращается человек, служащий в церкви и носящий чёртов костюм монашки, как с каким-то мудаком, причём очень не по-христиански.

За своей спиной исполнитель уловил пару удивлённых вздохов со стороны отряда.

— Эээ... Прошу прощения за беспокойство, но нам очень сильно нужна помощь Господа, — на устах Осаму расцвела лукавая улыбка, под которой он попытался спрятать всю сконфуженность буквально от всего. — Думаю, он ведь не откажет нам, простым смертным, в помощи.

Незнакомый мужчина в чёртовом костюме монашки опёрся плечом на массивную дверь церкви и уставился на Дазая, а потом, обведя глазами членов отряда, которые сами были в небольшом шоке, снова посмотрел на исполнителя, приподнимая бровь и усмехаясь.

— Бога здесь нет. У него отпуск, щас катает на мальдивах. Если надо будет, могу дать вам его номер, — произнёс неизвестный, доставая что-то из карманов длинной юбки в пол, и это оказалась... пачка сигарет? Чёрт возьми, это что вообще за церковь такая?

Мужчина же, в свою очередь, спокойно достал зажигалку следом. Вынудив сигарету, он молча чиркнул огоньком и поджёг кончик, убирая зажигалку и пачку обратно в карман. За всем этим абсолютно молча наблюдали и бойцы отряда, и сам Дазай. Никто даже и сказать ничего не смог, так как каждый был сбит с толку не меньше другого.

— Но нам нужна помощь.

— Ищете спасение — идите в церковь, — затягиваясь, сказал неизвестный.

— Но вы и есть церковь.

В эту же секунду глаза оппонента округлились и он посмотрел вниз, оглядывая самого себя с ног до головы и вспоминая, что на нём, между прочим, прямо сейчас надета форма богослужителя, а он сам находится в идиотской церкви с сигаретой в руке.

— Блядь, — ругнулся он себе тихо под нос, отворачивая голову и сжимая челюсть, зажмуривая при этом глаза. — Забыл, — поглядев ещё пару секунд на свою зажжённую сигарету, он снова оглядел бойцов, которые, на этот раз, постарались хотя бы для приличия немного улыбнуться. Мало ли, вдруг сейчас и на хуй пошлёт. Мужчина вновь пессимистично посмотрел на Осаму и буквально просканировал его своим острым взглядом. — Вы же не отъебётесь.

— Робби, созывай сестриц, к нам гости, и некоторым точно понадобится стальная рука Йосано, чтобы вытащить пару железяк из них, — выкрикнул мужчина, поворачивая голову во внутреннюю часть церкви. Он ещё пару секунд перекидывался фразами с некой Робби и повернулся обратно к ним. — Загоняйте машины на территорию или же отгоните их от входа. Вы же прекрасно понимаете, что наша помощь будет не бесплатной.

В этот самый момент маска беспечности и полного спокойствия рухнула с лица Осаму и разбилась на мелкие кусочки.

— Что? Но вы же церковь!

— Вот именно. Мы церковь, а не больничная палата или санаторий. По стандартам церкви я вообще должен вам сейчас молитву прочитать, дать окроплённый воды с собой и сказать: «Ну, с Богом». Но я же так не делаю. Бог вам, знаете ли, пули не вытащит и раны не зашьёт.

— Да но...

— Никаких но. Скажи спасибо, что я вообще тут с тобой распинаюсь, а не выставил за порог сразу после того, как ты открыл свой поганый рот. Медикаменты тоже не мало стоят, да и проживание недёшево, — закатив глаза так, что те, как показалось Осаму, могли бы по воле случая выпасть из орбит, мужчина недовольно цокнул.

— Хорошо, я понял, — закатывая глаза в ответ, пробурчал Дазай. — Сколько это бу-

Не успел Осаму договорить, как со стороны трассы послышался скрежет шин, и тот же запах сожжённой резины вновь поднялся в воздухе. Дазай ещё никогда не думал над тем, чтобы устроить перестрелку в церкви прямо перед её богослужителем.

— Дерьмо.

— Дерьмо, — сказал одновременно с ним мужчина. — Быстро заводите всех раненных в церковь!

Отряд бойцов, буквально только что услышав приказ, резво зашевелился. Раненных подчинённых стали заносить в здание, в то время как сам Осаму пристально наблюдал за тем, как неизвестная группировка останавливается около калитки.

— Молодые люди, Бог ни в коем случае не приветствует насилия! Давайте же решим все конфлик-

Голос богослужителя вдруг резко прервал звук выстрела, и одна пуля полетела в его сторону. Ещё бы чуть-чуть и она буквально влетела бы в его шею, но сам патрон попал в ребро массивной двери, застревая в нём и оставляя глубокое углубление в древесине.

Наступила гробовая тишина.

— Ублюдок, — послышалось со стороны мужчины, когда он ошарашенными глазами посмотрел на дыру, проделанную в дубовой двери.

— Накахара-сан, что-то случилось? — в ту же секунду из недр церкви вышли несколько сестёр в точно таких же монашеских костюмах, но Дазай в этот момент смотрел лишь на одно — нет, ни на красивых девушек-монахинь, ни на врага, который уже начал огонь, — он смотрел на палитру эмоций названного Накахары, а там было на что посмотреть: растерянность, злость, гнев, уныние. Но в следующую же секунду в его глазах выступила решительность.

Мужчина резво поднял длинную юбку и достал откуда-то из-под неё два пистолета — Glock 18, подняв руки с оружием в них, мужчина направил оба дула на противников. Девочки, заметив это, тоже начали доставать своё оружие: кто-то тоже из-под юбки, кто-то из-за шиворота воротника, некоторые вытащили свои из переносной кобуры.

— Мальчик, — обратился Накахара к Дазаю. — Беги-ка ты отсюда в церковь, там помощь Господа тебе обеспечена, — мужчина игриво, даже как-то нахально, подмигнул Осаму, прежде чем его лицо вновь стало серьёзным.

В эту же секунду раздались выстрелы. Их было много и они не имели никакого темпа или ритма. Весь шум смешался в одном потоке. Всё было настолько хаотично, что это сеяло хаос на территории священной земли. Дазай, как ему и сказали, скрылся за спинами монахинь и направился вглубь церкви, даже не оборачиваясь — это было незачем. Первый шок от всей ситуации уже прошёл — их встретил мужчина, поправочка*, невероятно сексуальный и явно охуевший мужчина, в костюме монашки; он прямо в дверях церкви начал сквернословить, что, между прочим, является грехом, курить, так у него ещё оказывается где-то под юбкой был спрятан глок. Затем его ещё назвал мальчиком мужчина, который был меньше его на целую голову. Боже, сегодня день каких-то потрясений. Сначала неизвестная организация, теперь церковь. Осаму уверен, если Бог действительно есть, то он прямо сейчас сидит у себя где-то наверху и курит травку, слушая джаз на полную громкость и запивая всё текилой: потому что Дазай действительно не может объяснить, какого хуя сегодня не день, а какой-то сон обдолбленного сурка!

Выстрелы на улице эхом отдаются в огромном помещении церкви, но исполнителя они уже перестали беспокоить. Вдалеке, справа от скульптуры распятого Иисуса, находилась на распашку открытая дверь, она была такой же, как и входная: высокая, дубовая и наверняка тяжёлая, точно такая же дверь была и слева от статуи, но та уже была закрыта.

Проходя через все ряды лавочек, Осаму мельком осматривал помещение. Стены нейтрального цвета, где-то сверху краска уже обшарпалась и облезла. Огромные витражи пропускали через себя солнечный свет, но слегка затемняя его, из-за чего в помещении всё равно стоял небольшой полумрак. Где-то под потолком, как заметил Дазай, пролетали белые голуби, которые попали сюда, вероятнее всего, через открытую дверь.

Если вы думаете, что исполнителя хоть как-то смущает перестрелка за его спиной, то вы глубоко ошибаетесь. Единственное, что сейчас смущает Осаму во всей это ахинее, так это то, что прямо сейчас там ведут перестрелку адовы богослужители этой, блядь, церкви! На остальное ему, если честно, как-то плевать. Нельзя сказать, что он был способен доверять тем людям, которые считают, что их жизнью правит какой-то мужик, сидящий на небесах и создающий таких существ, как муравьедов. Нет, ну вы видели их? Нахера они вообще нужны? Да ещё и страшные, жуть! Но, в любом случае, сегодняшний день настолько умотал исполнителя, что он был готов доверить свою жизнь даже этому самому муравьеду.

Выходя из церкви через заднюю дверь, перед Дазаем встаёт такая картина: ещё одно здание, похожее на церковь, стоит на заднем дворе, вокруг растут красивые цветочки и прочее фуфло, но смутило его вовсе не это. На другой стороне от него стоял совсем крохотный полуразваленный сарайчик, около которого собрались ещё четыре сестрицы. Прижавшись ушами к хрупким стенкам сарайя, все они внимательно слушали, что происходит внутри, но сами не заходили.

— Извините, — подходя к ним, крикнул Осаму, — юные леди, вы случайно не знаете, где находятся мои бойцы, я должен удостовериться, что они все живы и относительно здоровы.

Одна из девушек повернулась лицом к Осаму и сказала:

— Раненные здесь, они все втроём сейчас у сестрицы Йосано, вместе с ней ещё сестрица Коё.

— С ними всё будет хорошо? — нельзя сказать, что Осаму так сильно волновала смерть подчинённых, вовсе нет. Он всегда достаточно холодно и реалистично относился к ней — все мы умираем, это неизбежный процесс. Нет смысла рвать на себе волосы и метаться, когда ты уже знаешь, какой тебя ждёт итог. Исполнитель никогда не понимал всех этих переживаний насчёт смерти подчинённых — они знали, на что шли; ты знал, на что шёл, когда брал на себя ответственность. Есть ли смысл утопать в унынии, когда ты осознавал весь итог ещё в самом начале? Потеря для Дазая скорее значит то, что он где-то просчитался, это, скажем так, физический показатель твоего недочёта, а исполнитель не любил признавать, что его планы могут пойти не под тем углом.

— Конечно! Можете даже об этом не переживать. Йосана-сан лучшая в своём деле, — остальные девочки лишь тихо покивали головой, рассматривая Осаму со всех сторон. Он почувствовал себя, будто находится в цирке.

— Чудно. Тогда я вынужден откланяться. Не подскажите, где остальные мои подчинённые?

— Они в монастыре, — указывая на то самое здание, похожее на церковь, сказала одна из сестриц.

— Благодарю, — Дазай слегка поклонился девушкам, как и они ему, и поспешил уйти в здание.

Осаму даже не знает, как оценивать сегодняшний день. Вроде и миссию завалил, просчитался и прочее, а вроде своими собственными глазами увидел то, как богослужители стреляют в людей за то, что те сами посмели выстрелить в их церковь.

Исполнитель думает, что это будет самый интересный отчёт, который он когда-либо писал.

***

После того как он зашёл в монастырь, его встретила взрослая и уже даже слегка состарившееся женщина. Вместо привычного чёрного одеяния на ней было одето белое. Носогубные складки уже отчётливо виднелись на немного потемневшей коже, а парочку седых волос торчали из-под платка.

На её груди весел огромный крест, на котором был изображён распятый Иисус. Сам крест был выполнен или из серебра, или из белого золота, но что больше поразило Осаму, так это то, что на всех четырёх концах креста переливались огромные бриллианты. С каких пор монашки так много денег спускают на обычные побрякушки? Хотя, если так посудить, женщины всегда остаются женщинами. Как говорится: бриллианты — лучшие друзья девушек.

— Добрый вечер, Дазай-сан, — подойдя к исполнителю, женщина низко поклонилась ему в знак уважения, мужчина сделал то же самое.

— Добрый. Не сочтите за грубость, но мы с вами раньше пересекались? — обворожительно улыбнувшись, спросил Осаму.

— Ох, грозу всей Йокогамы грех не знать! Все в этой церкви наслышаны о вас и прекрасно знают в лицо. Работа вынуждает.

— Не припомню, чтобы мафии нужна была когда-то помощь священника. А за наши грехи мы в любом случае все поголовно попадём в Ад, сколько бы очищений мы не совершили над нашими душами, — лукаво произнёс Дазай, подставляя к подбородку руку, всем видом показывая, что он явно о чём-то задумался.

— Признаться честно, я была удивлена, что такой молодой юноша уже станет потенциальной угрозой, — глаза женщины в умиротворении прикрылись, а кончики губ слегка приподнялись в подобие улыбки.

Дазай решил благополучно проигнорировать эту фразу. То, что эти люди явно не являются приверженцами религии, Осаму уже давно понял, но он так и не смог вспомнить, когда они действительно могли сотрудничать с кем-то, кто прикрывается богослужением в церкви. Вместе с женщиной они направлялись прямо по коридору: в помещении стоял запах ладана и какого-то железа, стены, в отличии от церковных, были изрисованы в стиле фреско, в громоздких подсвечниках догорали свечи, а воск в некоторых местах уже постепенно начинал капать на кафельный пол.

— Прошу прощения, сестрица-

— Мари. Сестрица Мари.

— Да, сестрица Мари, вы сказали, что все в церкви знают меня в лицо, но, мне кажется, тот мужчина не очень осведомлён о том, кто я, — тихо сказал Дазай, рассматривая расписанные стены.

— Ах, вы про Чую! — заметив недоумённый взгляд со тороны исполнителя, Мари решила пояснить. — Тот мужчина, который ещё глок достал, его зовут Накахара Чуя. Вы не обращайте внимание на его поведение, он всегда такой, как бы сказать... немного бесстрашный. Он не так давно у нас, буквально только 8 месяцев. Я даже не уверенна, что Мори-доно о нём в курсе, — Дазай заинтересованно глянул на неё. — На нас тогда напали, а он появился буквально из неоткуда, начиная стрелять по врагам со спины.

— Как подло! С каких пор кодексом чести стали так пренебрегать? — на самом деле, Осаму ни черта не удивился этому. Он и сам был таким. Кодекс чести всегда был для него чужд, и он никогда не понимал, почему нельзя стрелять в своих врагов со спины. На войне все средства хороши, а понятия о человеческой морали тебя погубят, если ты будешь постоянно играть в главного героя какого-то боевика.

— Я ему тоже это сказала, — тише произнесла женщина, чем говорила до этого, — он сказал, что кодекс чести — лишь простая глупость, которую придумал человек, желая стать в глазах других людей выше и лучше. Не думаю, что я правильно поняла трактовку его слов, но это неважно. Мы тогда приютили его, так как с его помощью мы смогли отстреляться, ещё и трупы помог убрать. Потом он остался на день, неделю, месяц, вот и остался здесь. Девочки в нём души не чаят. Признаться честно, я сама не знаю, откуда он. Ему всегда удаётся улизнуть от темы. Но он правда хороший.

Дазай старался внимательно слушать все слова Мари.

— Только не говорите ничего Мори-доно, — слезливо попросила женщина. Когда Осаму посмотрел ей в лицо, то в её глазах стояли чуть ли не вселенское отчаяние и буквально мольба. — Чуя хороший парень, да и рот на замке умеет держать.

Исполнитель на просьбу Мари лишь хмыкнул. Да уж, будет очень грустно, если такой бриллиант вдруг так грустно помрёт от трёх пуль.

Дойдя до неизвестной двери, они остановились.

— Вашими бойцами мы займёмся, а вам следует отдохнуть. Мы всё передадим Мори-доно, как только появится возможность, — слезливый тон, которым она говорила буквально секунду назад, резко сменился на сталь. Он стал твёрдым, чётким, не терпящим отговорок.

— Благодарю, сестрица Мари, — напоследок поклонившись, Дазай скрылся за дубовыми дверьми. — Я постараюсь прикрыть вас, — тихо проговорил он в пустоту комнаты.

***

— Слушаю.

— Мори-сан. Это я — Накахара.

— Чуя, рад тебя слышать. Знаешь, я не могу связаться с Дазаем. Сегодня он уехал на миссию, база врагов находится приблизительно в вашей местности.

— Врагов было слишком много, Осаму нашёл нас. Мы помогли им отстреляться.

— Хорошо, я понял. Что насчёт твоего задания? 8 месяцев уже прошло.

— Сегодня Мари всё-таки дала мне ключ от подвала, где находится вся нужная информация. В полночь я спущусь туда и вставлю флешку, наши хакеры должны будут успеть перекачать все данные в течение получаса, иначе потом код сменится.

— Хорошо, — послышался тяжёлый выдох босса. — Ты сможешь быть на связи?

— Да, я буду с вами на связи.

— Передай Дазаю, что завтра рано утром за ними придёт подкрепление.

— Как скажете, Мори-сан.

— Вот и славно. Не смей оставлять никого в живых.

— Будет сделано, Мори-сан.

Послышались протяжные гудки. Звонок завершён.

***

— Чейз, ты меня слышишь?

На том конце рации послышался тихий шорох, прервавшийся шёпотом человека:

— Да, босс, я на связи.

Дазай отошёл от огромного окна, из которого до этого рассматривал вид на тёмный лес. Осаму, прежде чем продолжить, внимательно оглядел комнату: камер вроде нет, как и явной прослушки.

— Рядом с тобой кто-то есть?

— Да, все наши тут.

— Я понял. Вы ели что-нибудь сегодня, что вам давали те монашки?

— Нет, босс. Они предлагали, но мы все отказались.

— Фляги с водой при вас?

— Да, босс.

— Хорошо, это чудно, — откинув голову назад, Дазай вперился взглядом в потолок. Надо что-то делать. Они явно в ловушке. Осаму имеет доступ ко всем базам данных, договоры с различными организациями заключает именно он, Огай же просто всё подписывает и вносит какие-то свои корректировки. Осаму бы точно знал, что они сотрудничают с кем-то, кто прикрывается богослужением. — Не ешьте и не пейте ничего из их рук, фляги держите при себе. Ждите дальнейших моих указаний. Донеси это до всех, кто мог меня не услышать.

— Будет сделано.

— Хорошо, конец связи, — отключив рацию, Дазай подошёл к своему пиджаку, который лежал на маленькой софе, стоящей в углу комнаты. На самом деле, само помещении выглядело очень, по меркам исполнителя, необычно. Все стены были исписаны в том же стиле фреско, что и остальные в монастыре. Посередине комнаты стояла огромная деревянная кровать. На спинке кровати были вырезаны различные узоры: цветы, морды животных, просто необычные и странные картинки. По всей комнате были расставлены золотые подсвечники, в которых горели церковные свечи. В комнате преобладало очень много золота. Подсвечники, какие-то вставки на мебели, даже люстра, которая служила чисто как предмет декора, была выполнена из золота, а на её концах переливались бриллианты и драгоценные камни. Сплошные понты, мерзость!

В следующую секунду в комнате раздался протяжный сдавленный скрип двери. Осаму вмиг замер, впиваясь взглядом в свой пиджак, из-под которого выглядывало дуло пистолета. Тело в один момент напряглось и натянулось, будто струна от скрипки. Плечи онемели, а мозг начал лихорадочно продумывать пути отхода. Выпрыгнуть в окно в любом случае не получится, хотя, если просто проломить стекло, то вполне реально. Послышался резкий щелчок: исполнитель перезарядил пистолет.

— Убить меня и так быстро? Не расстраивай меня, Дазай, — хриплый голос мужчины раздался за спиной Осаму. Исполнитель тут же облегчённо выдохнул, разворачиваясь лицом к гостю и бросая пистолет обратно на софу.

— Можно было и постучать. Я даже не слышал, как ты подошёл к двери.

— Ну, — закрывая дверь до щелчка, Накахара повернул замок, запирая дверь, — я умею быть тихим, когда это надо.

— А сейчас это было надо? — фыркнул Дазай.

— Лишь для того, чтобы увидеть то, как ты пытаешься быстро продумать пути отхода, — окуная руки в карманы юбки, Чуя достал достал пачку сигарет. Пока он доставал зажигалку, Накахара жестом предложил Осаму покурить вместе с ним, протягивая пачку сигарет.

— Не курю.

Чуя на это хмыкнул, пожав плечами.

— Признаться честно, — речь вышла слегка неразборчивой, потому что сигарета была зажата между зубов мужчины, — в какой-то момент я подумал, что ты и впрямь сейчас развернёшься и выстрелишь.

Поднося огонь к кончику сигареты, Накахара зажёг его, моментально затягиваясь и выдыхая дым в потолок.

— Будь на твоём месте кто-то другой, я бы это и сделал, — поведя плечами, исполнитель всё-таки сдвинулся с места, подходя к одному краю кровати и садясь на матрац.

— А я чем-то отличаюсь от других? Неужели великий и неповторимый дьявольский вундеркинд считает меня особенным? — ехидно спросил Чуя, на этот раз не выдыхая дым, как струйку, а позволяя тому медленно развеиваться из его рта, пока он говорил.

— Не пытайся добавить отсебятины в мои слова, Чу-у-я, — мягко растягивая имя мужчины, Дазай откинулся спиной на пуховые подушки и, прикрыв слегка глаза, внимательно наблюдал за гостем. — Ты что-то хотел? Не просто же так ты решил потревожить меня. Только давай побыстрее, — отмахиваясь, как от какой-то назойливой мухи, рукой, устало проговорил Осаму, — я уже собирался спать ложиться.

Накахара, тихо хмыкнув, стряхнул пепел с сигареты прямо на пол.

— Я связался с Мори-саном.

В эту же секунду Дазай раскрыл обратно глаза и прищурился, пытаясь выискать в оппоненте хоть грамм лжи.

— Каким образом? Тут не ловит связь.

— У меня есть личный телефон, с помощью которого я связываюсь с Огаем.

Осаму тяжело выдохнул, отводя взгляд с Накахары.

— Продолжай.

— Мори-сан рано утром пришлёт за вами подмогу. А пока вы останетесь здесь.

Дазай так ничего и не сказал, продолжая дальше смотреть куда-то в стену и думать о своём, периодически хмурясь и прищуриваясь.

— Мафия с вами не сотрудничает.

— А я не служу церкви Долорес. Мы говорим очевидные вещи.

Исполнитель перевёл свой взгляд обратно на Чую, пока тот, смотря ему прямо глаза, тушил свой окурок ботинком на кафельном полу.

— Либо до меня не доходит, либо всё гораздо сложнее, чем я думал.

Чуя тихо хмыкнул себе под нос, направляясь к исполнителю.

Накахара медленно, словно кошка, подобрался к постели, аккуратно опускаясь на неё.

— Не стоит доверять всему, что тебе говорят, Дазай, — его рука потянулась к апостольнику на его голове. Тонкие пальцы, в отличии от всех сестриц в церкви, обтянутые в чёрную ткань, слегка подцепили краешек платка, прежде чем снять его и откинуть куда-то в сторону. Длинные рыжие локоны, доходившие практически до лопаток, огненным водопадом стали разливаться по спине мужчины. Некоторые огромные пряди завивались в крупные и еле заметные завитки, а те, что поменьше, могли завиться в полноценную кудряшку. Чуя слегка потряс головой и запустил пальцы рук в корни волос, дабы расправить их, так как из-за апостольника они сильно примялись. Рыжие волны разливались и отдавали золотом, сверкая в огне церковных свечей. Осаму пристально смотрел за этим, стараясь не упускать ничего. Если хоть попробовать сказать, что Дазаю не захотелось вдруг схватить этого дьявола за волосы, запустить свои длинные пальцы ему в корни и начать перебирать отдельные пряди между своими холодными фалангами, а потом страстно поцеловать его в губы цвета спелого яблоко, — значит безоговорочно солгать. 

— Не переживай, своим бойцам я уже передал, чтобы они не ели и не пили ничего из рук сестёр до завтрашнего дня, — поднимаясь с кровати, Осаму медленно начал расстёгивать пуговицы на своей рубашке одну за другой. Да, может, ему и предоставили чистые бинты, когда он уходил в купальню, но новой и чистой одежды ему никто не предоставит. Это вам, знаете ли, не отель высшего класса. Поэтому придётся спать без одежды, если не полностью нагим. — Но, что меня действительно напрягает, — разворачиваясь к оппоненту лицом, глаза Дазая вмиг пересеклись с голубыми омутами, в которых язычки пламени задорно играли где-то на периферии радужки и зрачков, что расширились до гигантских размеров, — кто ты такой во всей этой истории? 

Взгляд Накахары опустился с глаз прямо на расстегиваемую белую рубашку. Из-под ткани уже были заметны такие же белые, как и на запястьях, бинты, которые покрывали грудь Осаму, перекрещиваясь между собой. На подтянутом бледном животе виднелся небольшой ножевой шрам, который Дазай явно не мог сам себе оставить, если только он не грёбанный мазохист. Что больше всего привлекло внимание Чуи, так это татуировка — небольшая надпись, окутанная красной лентой, которая словно развивалась на ветру. Признаться честно, эта лента очень смутно напоминало мужчине некий атрибут, который он видел когда-то на шее Мори. Шарф. Неизвестные, как он смог разглядеть, цифры были обмотаны красном шарфом главы мафии. 

— Никогда не думал, что член исполнительного комитета Портовый мафии будет устраивать для меня личный стриптиз, — игриво заметил Накахара, пока на его губах появлялась довольная, почти блаженная, улыбка.

Осаму на это фыркнул. 

— Не увиливай от темы, грешник. Кто ты такой? 

Чуя закатил глаза. Руки мужчины вновь потянулись к подолу юбки. Сейчас он мог бы так гениально поднять свой подол, вытащить оттуда один из своих глоков и пустить Дазаю пулю чётко в лоб. Да, это был бы хороший план — приворожить одного из исполнителей, а потом пустить ему свинец в черепушку. Осаму прикинул, что Накахара, вполне себе вероятно, мог бы быть каким-нибудь стрелком или заказным киллером, если уж на то пошло. Но вместо ожидаемого пистолета мужчина, поднимая края одеяния, демонстрирует Осаму блядские, чёрт возьми, гартеры. К кожаным ремешкам были приделаны две кобуры с внешней стороны бедра. Вот откуда Чуя доставал пистолеты, когда по ним начали стрелять. На самом деле, Осаму, возможно, даже не удивился, если бы мужчина имел какую-то сверхспособность, как в мультиках, когда персонажи достают всё из-за спины. В такие моменты он действительно не понимает, какой логикой руководствуются художники-мультипликаторы, когда рисуют это. 

Доставая со внутренней стороны бедра какое-то удостоверение, Накахара элегантно поднялся с кровати, рукой одёргивая подолы юбки, чтобы те упали обратно на землю, закрывая его ноги. 

Чуя медленно стал обходить кровать, подходя всё ближе к Осаму. Кто-то мог бы охарактеризовать его как спокойного, абсолютно расслабленного в данный момент человека, но Дазай не кто-то. Исполнитель назвал бы его скорее ждущим. Да, именно. Ждущим подходящего момента для того, чтобы напасть. Как дикий лев из Сафари, который ходит далеко от своей жертвой, отчаянно делая вид, что он тут не при делах. Но этот лев — хищник, — он ждёт, когда жертва потеряет бдительность и нападает. В глазах Чуи всё так же плескались языки пламени, только теперь Осаму казалось, что в этих двух айсбергах застыл целый Ад. 

Руки исполнителя так и остались висеть вдоль тела, пока сам он был полностью открыт перед мужчиной. 

Раскрыв неизвестное удостоверение, Накахара протянул его Дазаю. 

— На, читай. Я не удивлён, что ты даже не знаешь обо мне. 

Взяв в руки удостоверение, Осаму глянул на него. 

Имя, фамилия: Чуя Накахара.

Дата рождения: 29.04.2000 

Специальность: тайный спецагент, информатор. 

Принадлежность: Портовая мафия. 

— Хм, я никогда не видел тебя в наших базах данных, — закрывая удостоверение, Дазай начал внимательно рассматривать его. Вроде настоящее.

— Читай внимательней, гроза Портовой мафии, — фыркнул Накахара. — Тайный спецагент на то и тайный, что моих данных нет ни в одной базе. Скажу тебе больше, я даже не числюсь как вообще существующий человек. 

Осаму поднял взгляд с удостоверения на Чую, прищуриваясь. Да, исполнитель знал о такой махинации, но её очень редко использовали. Сложно будет передвигаться по странам, да и просто выезжать за границу города. А если ещё и копы настигнут, то вообще сказка.

— Как же ты перемещаешься по странам? В подпольном мире уже давно перестали так делать. Слишком муторно. 

Накахара на это хмыкнул.

— Я международный. К тому же информатор. А ещё я являюсь гражданином двух стран: Франции и Японии. Туда, куда я летаю, мне всегда доступ открыт. Например: США, Италия, Россия. Там я как свой хожу. Сложная схема, откровенно говоря, но рабочая. 

— Неплохо. Я бы сказал, что удивлён, но не стану этого делать, — покачав головой в знак одобрения, Осаму отложил удостоверение на тумбочку, что стояла позади него около кровати.  

— Тц, — фыркнул Чуя. — Гордый мудак.

Разворачиваясь обратно, Дазай встретился взглядом с голубыми глазами напротив. В них было всё: похоть, страсть, вожделение. От той невинности, про которую сначала подумал исполнитель, не осталось и следа. Её не было. В его глазах играли черти, дьявол там умирал и каждый раз воскрешался вновь. В них можно было увидеть целый мир, где время не имеет значения, а человеческая мораль давно сгнила где-то под плинтусом. 

— Знаешь, я думаю, любить тебя было бы страшным грехом.

— Мы же оба понимаем, чего хотим. Так что нас останавливает?

— Это же церковь, — сказал Дазай, наблюдая за тем, как руки в перчатках тянутся к распахнутому воротнику его рубашки. 

— И что? Бога нет дома. 

Повисло недолгое молчание.

— Тогда ничего. 

Этих слов хватило. Всё это время, пока они отчаянно оттягивали ситуацию, шёл отсчёт бомбы замедленного действия. Было достаточно всего пару слов, чтобы она наконец взорвалась. 

Чуя моментально схватил его за воротник белоснежной рубашки и притянул к себе. Их губы столкнулись в страстном, невероятно желанном поцелуе. Губы Накахары были горячими, как языки пламени церковных свечей, а губы Осаму — холодные, как сталь его собственного пистолета. Язык Чуи медленно, лишь кончиком прошёлся по нижней губе исполнителя. Дазай тут же разомкнул губы, впуская в рот чужой язык. Пальцы одной руки исполнителя, как он и желал, сразу же зарылись в корни огненно-рыжих волос, слегка оттягивая их и массируя кожу головы; вторая рука легла на бедро богослужителя, слегка сжимая его через плотную ткань юбки. Накахара же, в свою очередь, одну руку в перчатке положил Осаму на загривок, притягивая к себе ближе, а другую — на кромку ремня. Пальцы второй руки немного, лишь на две фаланги, пробрались под брюки, очерчивая талию исполнителя. 

А Дазай таял, он буквально плавился под прикосновениями пальцев в перчатках. Наверное, он бы сейчас приказал потребовал Накахару снять их, если бы его рот не был занят его же языком. 

В один момент они резко оторвались друг от друга, смотря прямо в глаза. Они оба: взъерошенные, до жути румяные от недостатка кислорода, с пеленой в глазах, что полностью затмевает всё сознание, заставляя разум отключиться окончательно. Дороги назад больше нет. Все мосты сожжены, осталось только идти вперёд. Они хотят друг друга, жаждут и возжелают. 

На это раз поддался вперёд исполнитель, накрывая чужие губы своими и перенимая инициативу на себя. 

Руки Накахары исчезли с загривка и талии, но лишь для того, чтобы наконец-то скинуть с плеч Осаму белую рубашку. 

Когда верхняя одежда была скинута, Чуя вновь оторвался от чужих губ, но лишь для того, чтобы усадить Дазая на перины. Нога богослужителя уместилась рядом с внешней стороной бедра Осаму. Накахара сверху вниз наблюдал за этим божественным искусством: распухшие губы, огромные зрачки, взъерошенные пряди каштановых волос и желание. Желание в его глазах. Если бы Чуя мог, он бы потратил часы, сутки, хоть года на то, чтобы рассказать Дазаю, насколько он красив. Сейчас у них этого времени нет, но оно будет, обязательно будет. Чуя не упустит это.

Вновь припав губами к чужим, Накахара медленно начал спускаться ниже. Сначала подбородок, затем челюсть, а потом, повалив исполнителя на спину, Чуя оседлал его бёдра, продолжая целовать уже верхнюю часть шеи, которая ещё не была скрыта под бинтами. Мурашки удовольствия мелко бегали по коже Осаму. Накахара желал зацеловать его всего, каждый кусочек кожи был поцелован сладкими губами. Чуя не торопился, вовсе нет. Такое ощущение, будто у них было время всего мира, словно ничего, кроме них двоих, не имело значения.

Руки Дазая в этот момент уже успели пробраться под юбку. Они оглаживали ляжки Чуи, проползая ближе к бёдрам и спускаясь обратно, забираясь фалангами под ремешки гартер. Его холодные пальцы очень хорошо контрастировали с тёплой, практически горячей кожей богослужителя. Он медленно очерчивал силуэты кобур, большим пальцем мягко поглаживал нежную кожу, пока остальные сжимали её в железных тисках. Не так, чтобы остались синяки, но достаточно для того, чтобы явно уловить желание ощущать. Ощущать близость тела, его температуру, чувствовать вкус самого желания где-то на языке.

Накахара тоже желал. Полностью, целиком и без остатка.

Отрываясь от тела, Чуя слегка сполз вниз, стараясь дотянуться до тумбочки. Сначала Дазай подумал, что он хочет достать смазку, но затем, увидев в его руке нож, практически довольно хмыкнул.

— Прости, радость моя, но я не практикую БДСМ. Не люблю боль, — игриво напомнил Осаму. Он даже не нервничал насчёт того, что буквально незнакомый человек, пусть и из одной с ним организации, может убить его прямо сейчас. Умереть во время секса — не очень радостно; умереть во время того, пока твоё тело расцеловывает чёртов Бог — вполне себе неплохо. 

— Заткнись, — с ухмылкой на лице проговорил Чуя. Шутка засчитана, придурок. — Я не хочу отыметь тебя, а потом собирать с кровати все эти повязки.

— У меня нет с собой бинтов.

— Я принесу тебе другие и помогу их затянуть.

Исполнитель довольно хмыкнул.

— С этого и надо было начинать, — схватив Чую за лопатки, Дазай вновь притянул его для поцелуя. Осаму целовал не как Накахара: он целовал медленно, нежно, Чуя даже бы сказал любовно. В то время как сам он: страстно, горячо, жарко, чуть ли не жадно. 

Вновь оторвавшись от чужих губ, богослужитель начал разрезать белоснежные бинты и сбрасывать куски марли на пол.

Руки Осаму, выбравшись из-под кожаных ремешков, поползли выше. Чуя бы даже не заметил ничего, если бы исполнитель, хитро улыбаясь, не провёл бы буквально кончиками пальцев по уже вставшему члену. Накахара так и замер с ножом в руке и марлей в другой. В это время Дазай, сквозь ткань нижнего белья, медленно поглаживал его член, периодически надавливая на него. Несколько пальцев пробрались под кромку белья, медленно оглаживая вздувшиеся венки, ощущая на кончиках фаланг естественный предэякулят.

— Ублюдок, — едва слышно пробормотал Чуя. В следующую секунду раздался первый, больше похожий на утробный рык, стон. 

Осаму всё больше улыбался, и каждый раз улыбка становилось всё приятней и даже льстящий Накахаре. Дазай наслаждался. Наслаждался им, его реакцией, эмоциями, телом. Это льстило и грело где-то внутри. 

Потеряв всякое терпение, Чуя мигом расправился с остальной марлей, откидывая её в сторону вместе с ножом и припадая губами к шее. Он целовал, кусал, лизал. Будто потерял контроль над всей ситуацией, позволяя вести желанию, а не разуму. 

Накахара оставлял ярко-алые засосы на бледной коже исполнителя. Она казалось такой тонкой, будто хрустальной — надави хоть чуть-чуть сильнее, и хрусталь лопнет. Мужчина наблюдал за тем, как пятна распускались на чужой коже алыми бутонами. Он бы мог смотреть на это вечно. Чуя мог бы быть самым лучшим художником в мире, творить искусство на этой коже, покрывая её вновь и вновь новыми поцелуями.

Осаму, почувствовав чужие губы, что всё продолжали целовать его тело, тихо простонал от таких ласк. 

Признаться честно, сначала Дазай не хотел снимать бинты. Он в принципе снимает их редко, даже когда остаётся наедине с самим собой, не то что с другим человеком. Даже Огай никогда не видел своего кохая полностью без бинтов. Но, знаете ли, Чуя другой. С ним проще. Абсолютно во всём. Доверить свою жизнь, позволяя тому отстреливаться на пороге церкви? Хорошо. Поверить ему, когда он, неизвестный Осаму человек, лишь скажет и покажет, возможно фальшивое, удостоверение? Ради Христа. Отдаться ему душой и телом, оголяя все свои, по мнению Дазая, омерзительные шрамы, полностью передать контроль ему над всей ситуацией? Да, он сделает это, пусть только Чуя никогда не перестанет смотреть на него так, будто сам Осаму является самым драгоценным, что он когда-либо держал в своих руках.

Пробираясь всё ниже, Накахара начал аккуратно расстёгивать ремень, отбрасывая его в сторону. Затем брюки. Звук молнии разрезал череду тяжёлых и нетерпеливых вздохов обоих. Приспустив штаны, а потом и вовсе сняв их вместе с нижнем бельём, Чуя слез с исполнителя и встал около кровати, рассматривая свою картину.

Осаму лежал на белых хлопковых простынях, смотря прямо ему в глаза: весь раскрасневшийся, с засосами на шее и груди, со своими личными шрамами и абсолютно нагой. Чёрт возьми, если за такое Чуе будет суждено попасть в Ад, он будет готов вариться в своём котле тысячелетиями, лишь бы видеть такую картину перед собой каждый день до дня собственной смерти. 

Руки Накахары потянулись к своему лицу. Чуя медленно схватил кончик перчатки на указательном пальце зубами и потянул, оголяя белые кисти рук и тонкие фаланги пальцев. Дазай пристально смотрел на него, не смея отводить взгляд. Сам Чуя смотрел на него точно так же, периодически проходясь глазами по всему телу, но по итогу вновь возвращаясь обратно к глазам. 

Сняв вторую перчатку и откинув их в сторону, где валялись брюки с ремнём и рубашка Осаму, Накахара потянулся рукой к тумбочке, доставая оттуда какое-то масло. И, судя по запаху, кокосовое. 

Выливая на пальцы масло, Чуя сел обратно уже между согнутых ног Дазая. Подставляя первый палец ко входу, Накахара приподнялся и приблизился к лицу исполнителя, беря того за подбородок и легонько, почти невинно, целуя того в опухшие от долгих поцелуев губы.

— У тебя ещё есть шанс. Попроси меня остановиться, — заглядывая Осаму в глаза, сказал Чуя, внимательно выискивая хоть один признак сомнения или страха в чужом лице. 

Руки Дазай потянулись к лицу Накахары, вновь вплетая в корни волос свои длинные пальцы.

— Только попробуй остановиться, я тебе этого не прощу, — уверенный блеск в карих глазах, что сейчас больше походили на две чёрные дыры в центре всей галактики. Они засасывали тебя, не давая и возможности на спасение. 

Чуя вновь поцеловал его.

— Будет больно — скажи. 

Накахара медленно вошёл одним пальцем, наблюдая за реакцией партнера. Фаланга за фалангой. 

Губы богослужителя вновь изучали рельефы другого тела. Приближаясь ближе к соскам, Чуя обвёл языком очертание ореола, прежде чем взять сам сосок в рот, медленно посасывая и лишь слегка, чтобы не было больно, прикусывая зубами, тут же отпуская и целуя их.

Дазай в этот момент откинул голову назад и, зажмуриваясь, закусил губу. Нет, ему не было больно, скорее непривычно. Но Осаму не был смущён, вовсе нет. Он был полностью открыт перед Чуей, а потому абсолютно не смущался. «Это же Чуя», — билось в голове исполнителя, будто одна эта простая фраза могла объяснить всё, что он сейчас позволяет вытворять со своим телом. 

Завидев сначала реакцию партнера, Накахара слегка напрягся, уже собираясь вытащить палец, как заметил, что плечи Дазая быстро расслабляются, а с его губ слетает какой-то даже облегчённый выдох. Окончательно убедившись, что Осаму вполне себе комфортно, Чуя приподнялся над ним и сел обратно на колени между его ногами. 

Прибавляя к первому пальцу второй, Накахара услышал со стороны Дазая тихое, едва слышимое мычание. 

Приблизившись губами, Чуя аккуратно поцеловал коленку Осаму. Беря в свободную руку чужую щиколотку, Накахара поцеловал сначала выпирающую косточку, а потом медленно, проходясь губами по верхней части голени, подобрался вновь к коленки и, идя дальше, добрался губами до бедренной косточки.

Дазай на секунду задержал дыхание: вот Чуя, буквально выглядящий как Бог, сейчас сидит между его ног, трахает его собственными пальцами и целует его ноги, как какое-то сокровище. Только от этого зрелища можно было уже кончить. 

Накахара тем временем медленно поцеловал сначала одну бедренную косточку, а затем и вторую, аккуратно проходясь по ним языком и лишь легонько прикусывая на них натянутую кожу. 

Затем Чуя переместился выше, прокладывая себе дорожку поцелуев до пупка, прикусывая кожу под ним и тут же зализывая вновь. В этот же момент он добавил третий палец и начал растягивать Дазая, раздвигая пальцы в имитации ножниц. Осаму издал на это тихое шипение, но, завидев моментальную реакцию со стороны партнера, тут же покачал головой в знак одобрения. 

Накахара вновь приблизился к лицу Дазая, заглядывая в его глаза и целуя его в губы. Язык Осаму тут же ворвался в его рот: он проходился по нёбу, по ряду ровных зубов и сплетался воедино с чужим.

Чуя начал медленно двигать пальцами, развивая амплитуду с каждым разом всё больше и больше, пока в один момент Осаму вдруг резко не распахнул глаза, а с его уст не слетел первый полноценный и громкий стон, который Накахара поймал и заглушил своим ртом. 

Поняв, что нашёл нужную точку, Чуя начал вбиваться в неё пальцами, проходясь другой ладонью по впалому животу партнёра. Кожа под его руками казалось ещё более нежной, чем она казалось в перчатках. Она была мягкая и чуть ли не шёлковая. Ни один шрам не мог её испортить, ни одно пулевое, ножевое или какое-либо ещё ранение не могли опорочить это тело.

А Дазай стонал. Стонал громко, абсолютно не сдерживаясь. Его пальцы комкали белые простыни, а под поясницей, наверняка из-за того, что он так отчаянно выгибался, забились несколько складок ткани. 

Чуя смотрел на это. Смотрел, наслаждался, желал. И причиной всех этих стонов, метаний и закатывающихся глаз являлся лишь он. 

Вновь пригнувшись над партнёром, Накахара огладил его по щеке, заставляя глаза, покрытые пеленой похоти, посмотреть на него.

На губах Чуи была мягкая, даже нежная улыбка. 

— Ты очень красивый, Осаму, ты ведь знаешь это? — тихий голос, понизившийся ещё сильнее, чем он был этого, мягко прошептал Дазаю на ухо. 

Исполнитель бы удивился, округлил глаза и попросил бы Накахару никогда не говорить эти слова так, будто он действительно лучшее, что случалось с ним в его жизни — словно он действительно что-то значил для него. Но он промолчал.

Чуя, поняв то, что партнёр уже вполне привык, отодвинулся вновь и приподнял юбку. Вытаскивая член из-под нижнего белья, Накахара обильно обмазал его маслом и приставил ко входу.

Дазай сначала хотел возмутиться по поводу того, что его удовольствие так резко оборвали, но потом, увидя, как Чуя удобно пристраивается обратно, всё понял и даже затаил дыхание. 

Накахара вновь пододвинулся к лицу партнёра, улыбаясь, как самый настоящий хищник, смотрящий на жертву, загнанную в угол. 

— Детка, постарайся не кричать так громко, — и, примкнув к губам исполнителя, Чуя быстро, но аккуратно вошёл практически во всю длину, стараясь с первого раза попасть по простате. Вскрик Осаму раздался в комнате и тут же потонул в поцелуе. 

Накахара остановился, давая Дазаю всё-таки привыкнуть, а сам продолжил целовать его. 

Осаму ещё немного просто лежал, стараясь не сильно зацикливаться на боли, а лишь на губах цвета спелого наливного яблока, которые прямо сейчас целовали его. Когда боль слегка поутихла, Дазай вильнул бёдрами, давая понять, что Чуя уже может двигаться. 

Накахара оторвался от чужих губ и взял бёдра Осаму в свои руки, слегка сжимая их.

— Сделай уже это, чёрт тебя подери, — лишь успел едва слышимо сказать Дазай, прежде чем Чуя, довольно хмыкнув, начал вбиваться в него под разными углами, пока наконец-то не нашёл тот самый комочек нервов. 

Осаму извивался под ним, громко стонал и закатывал глаза на особо глубоких толчках. Шлепки бёдер об его ягодицы раздавались в комнате, перемешиваясь с тяжёлыми вздохами, громкими стонами и едва слышимыми постанываниями со стороны Накахары.

Взглянув вверх, Дазай только и мог, что стонать ещё громче от физического и эстетического удовольствия: Чуя, который действительно является если не Богом, то чем-то очень приближенным к нему, сидит сейчас и трахает его до ярких вспышек перед глазами. Накахара одет в монашеский костюм, его ляжки обвивают кожаные ремешки гартер, на которых прикреплены две кобуры, а об его грудь при каждом толчке бьётся серебряный крест, на котором изображён распятый Иисус. Осаму подумал, что от такого застонал бы каждый. 

Его член уже изнывал, и Чуя, обхватив член Осаму двумя пальцами наподобие кольца, стал активно ему дрочить, стараясь делать это в темп толчкам.

Дазай заметался только больше. Его пальцы на ногах поджались, а на руках хаотично перебирали одежду на спине Чуи, который вновь навис над ним. 

Ещё через пару толчков Осаму наконец кончил, сжав член Чуи в себе, а Накахара, сделав ещё несколько толчков, излился следом.

Дазай, в попытке вернуть дыхание обратно, расслабленно выдохнул. Чуя упал на него следом, перед этим выйдя из тёплого тела, стараясь отдышаться и прийти в себя. 

Осаму вновь запустил свои длинные пальцы в волосы Накахары, медленно перебирая их и наблюдая за тем, как некоторые свечки уже начинают догорать, а воск обильными каплями течёт с подсвечников.

Чувствуя горячую сперму на внутренней стороне бедра, Дазай лишь устало прикрыл глаза.

Плохой день всегда должен заканчиваться хорошим сексом. Это такое правило, которое законом неписано, но его обязан знать каждый.

Ощущая, как Чуя приподнимается над ним, Осаму вновь взглянул на него. Накахара выглядел так затрахано и так красиво, что исполнитель просто не мог удержаться и не поцеловать его в уголок губ.

— В следующий раз я буду сверху, — заговорщически сказал Осаму, кладя свою руку на округлые ягодицы Чуи, спрятанные под длинной юбкой, и медленно их поглаживая, а после вновь закрывая глаза.

Накахара на это лишь тихо фыркнул и с довольной улыбкой кота закатил глаза. 

— Буду ждать.

Повернув голову в сторону, Дазай глянул на настенные часы, которые висели напротив постели. Чуя вновь лёг обратно на исполнителя, удобно устроившись у него на груди.

— Скоро полночь, — тихо прошептал Осаму в тишину комнаты.

Накахара вмиг поднялся с него и ошарашенными глазами посмотрел на время.

— Чёрт, мне пора! — окончательно вставая с Дазая, Чуя, поправив нижнее бельё, опустил подол юбки и направился в сторону двери.

— Сбегаешь от меня? — с ухмылкой спросил Осаму, стараясь скрыть некую обиду, которая постепенно разрастается где-то в груди.

— Прости, детка. Работа вынуждает, — отпирая дверь, Накахара обернулся назад и многозначительно улыбнулся. — Надеюсь, тебе хватит сорока минут на то, чтобы отойти. Когда я приду, буду ждать второго захода.

На губах Осаму расцвела нежная и, пожалуй, самая искренняя улыбка.

— Обязательно.

После этого Чуя ушёл, подмигнув Дазаю на прощание. Но потом он вернётся, обязательно вернётся. И они будут заниматься любовью всю ночь напролёт, пока в витражном окне будет блистать полная луна.