Холод сковал барда, пробираясь до самых костей и вызывая табун мурашек. Чем дальше он бежал от мясника с оружием на другой конец города, тем чаще мелькали плющи с розовыми цветками, чей ядовитый запах начинал незамедлительно одурманивать разум.
— Ты зашёл слишком далеко со своими песенками!
— А я думал, на правду не обижаются!
«Всё-таки не стоило шутить над ним в этот раз...» — со злостью думал бард и в очередной раз увернулся от пули.
— Ты покойник, Луис!
Он лишь горько усмехнулся.
В глазах двоилось. Дыхание стало тяжёлым. Луис спотыкался на ровном месте. С каждым падением он всё с большим трудом поднимался и нёсся вперёд. Он перестал чувствовать ноги, игнорировал нарастающую боль в области сердца и раздражающий, на грани слышимости рядом с ухом, шёпот.
Почему-то именно в этот момент внутренний голос советовал опуститься на четвереньки и продолжать мчаться.
Мужчина нервно сжал челюсти и заскрипел клыками.
Его старые ботинки громко шлёпали по лужам, намокшая от дождя одежда неприятно липла к меху на теле, а небольшой синий камешек на золотой цепочке звонко ударялся о пуговицы.
Мясник что-то кричал ему и сделал несколько выстрелов из ружья мимо мужчины, не сводя глаз с фигуры барда. Он не сбавил скорости. Сердце бешено билось в груди.
Он изо всех сил ускорил бег и резко свернул за угол между старых покосившихся домов, а затем стал лисой петлять, путать следы, не давать возможности найти и поймать его.
Ещё один выстрел. И снова не в цель.
В конце концов мясник потерял его и через полчаса бросил попытки найти беглеца — сколько он ни пытался схватить этого барда, тот всегда выходил сухим из воды.
Теперь улыбка, даже оскал, Луиса стала более расслабленной и довольной. И снова за ним была маленькая победа, если её так вообще можно назвать.
Он прижал руку груди, пытаясь восстановить дыхание и успокоить сердцебиение; его лицо, полностью покрытое серой шерстью, с сжатыми клыками и дугообразными рогами, на несколько секунд исказилось от боли. Поправил спутавшиеся тусклые чёрные волосы, а позже огляделся — вокруг ни души, всё как будто в тумане.
На улице было слишком тихо. Столь непривычное безмолвие угнетало его, заставляло чувствовать себя беззащитным, маленьким человеком, силком вытащенным в этот пугающий и угрюмый мир. Ему не хотелось здесь долго задерживаться, слишком подозрительным всё было, даже несмотря на то, что он прекрасно знает эту часть Вилльмодита[1].
Всё то время, пока он шёл, ему постоянно казалось, что на него обращены десятки глаз неизвестных, прячущихся в тени. Они будто стремились прожечь одинокую фигуру барда, превратить его в горстку пепла, а затем ветер унёс бы его прочь. Однако каждый раз, когда Луис оборачивался, то никого не было. Он мог бы списать всё на то, что это мозг так издевается над ним, но его интуиция подсказывала — кто-то тут есть, кроме мужчины.
Луис остановился напротив одного относительно хорошо сохранившегося дома. Это было старое гнездо некогда живших здесь охотников, которые гордо носили фамилию «ле Гюм», а позже остались забытыми всеми. Скромное здание, полностью обвитое плющом с обманчиво нежными и притягательными розовыми цветками, издалека сильно похожие на сирень. Бард насторожился — эти бутоны, славившиеся своим сильным ядом, отравили львиную долю города.
Рядом с домом стояла одинокая и разбитая тележка, вещи в ней были накрыты тканью; на колёсах торчали стрелы с жёлтым оперением. Он нахмурился и перевёл взгляд на расколотое сидение, на котором лежала чёрная треуголка.
Луис подошёл ближе к тележке и отметил свежие царапины на ней. Он аккуратно приподнял ткань и увидел, что все вещи остались нетронутыми и поверх них лежало бежевое пальто с красным воротником. На земле валялось ружьё с порванным ремешком.
И тут со стороны дома раздался болезненный стон, и со скрипом открылась дверь.
Навострив уши, он медленно повернул голову в сторону дома охотников и замер.
В паре метров от него стоял сгорбившийся мужчина, по всему телу покрытый чёрными перьями, отливающими синевой, кроме лица и ключиц. Тёмные волосы небрежно лежали на его плечах. Меж его бровей залегла глубокая морщинка, делая его взгляд суровее; в холодных лазурно-голубых глазах мелькали янтарные крапинки. На лопатках виднелись два неровно обрубленных отростка, вместо которых, похоже, должны были быть крылья. Ниже спины трясся длинный вороний хвост. Но и сейчас, несмотря на то, что он выглядел слабо и изнеможенно, тот представлял опасность и мог вытворить что угодно. Луис бросил взор на сжавшиеся кулаки мужчины и сделал шаг назад, сохраняя молчание и перебирая возможные варианты побега.
Затем мужчина шелестящим голос отчеканил:
— Мне... нужна ваша помощь, — и, подойдя ближе, медвежьим капканом вцепился в плечи барда, едва стоя на ногах.
— Как к Вам обращаться? — осторожно спросил бард, похоже, заведомо зная ответ и осознавая, что с появлением этого егеря весь относительно мирный уклад жизни может полететь к чертям собачьим.
— Гастон ле Гюм, — всё так же гордо и отчасти величественно мужчина произносит своё имя, как и годы ранее.
Зелёные бардовские глаза недобро загорелись.
— Луис. Я бы протянул Вам руку, но... — он открыл рот, как вдруг зазвучала труба, а затем, вспомнив про комендантский час, повернулся к мужчине. — Месье Ле Гюм, Вам необходимо прям сейчас зайти в дом — сейчас начнётся патрулирование улиц, и Вас могут схватить ночные псы...
— Чего? — лицо егеря сморщилось. — Какие ещё псы?
— На все вопросы Вы получите ответы завтра. А пока я могу вызвать Вам врача и...
Егерь подозрительно прищурился и сильнее сжал чужие плечи. Не верил. Подсознательно чувствовал подвох, сомневался в достоверности происходящего и с трудом принимал решение.
— А если вы как они?
— Что?
— Втираетесь в доверие. Заманиваете в свою ловушку. Нападаете. Как все, — злобно прошептал он с совершенно безумными глазами и по нему было видно сожаление о том, что вообще обратился за помощью. — Вы ведь такой же зверь, как все остальные, — под конец предложения Луис едва разбирал слова.
— Возможно, но не меньше, чем вы, — бард оглянулся, слыша вдали крики стражи, хватка стала болезненной, — и... прекратите, пожалуйста, так сильно держать меня, иначе порвёте рубашку.
— Жалко, что ли? — послышался смешок. Ле Гюм стал нагло разглядывать внешность Луиса, отмечая неопрятный и помятый вид, неухоженный мех и недовольно поддёргивающийся волчий хвост. — Нет, вы не отличаетесь от них. Хотя...
Бард нахмурился.
— Пусть и пытаетесь казаться другим, — в ответ егерь фыркнул и проигнорировал просьбу. Сквозь маленькие отверстия из-за длинных когтей на плечах Луиса появились ранки. — Я видел Вас на площади... пару дней назад. Выставляетесь только шутом с деревяшкой на потеху публике, когда как ничего из себя не представляете, — он криво ухмыльнулся. — Вы чем-то похожи на моего одного знакомого этим взглядом великого спасителя... он был отвратителен.
— Месье... — зрачки барда расширились.
Егерь резко замолчал и побледнел.
— Месье, Бога ради, отпустите меня, — Луис попытался освободиться. — Чем дольше мы стоим на улице и упрямимся, тем быстрее нас заберёт стража. Я не шучу... месье? Да что с вами?
«Merde[2]! Он не в себе! Чертовы цветы...» — бард бросил недовольный взгляд на розовые бутоны.
Ле Гюм качнулся вперёд и, продолжая хвататься за плечи Луиса, опустился на колени, уже не в силах стоять на ногах. Бард растерянно и отчасти напугано держал его за подмышки и не мог придумать, что делать с мужчиной. В голове проскочила гадкая мысль бросить его здесь на улице на растерзание псам и забыть о нём, как о ночном кошмаре, но позже вместо неё появилась другая, любопытная и, может, полезная в будущем.
— Только посмей всё испортить, — прошипел Луис.
Он с лёгкостью поднял егеря и, не теряя ни секунды, отнёс в дом.
* * *
Открыв глаза, Гастон обнаружил себя лежащим на ветхом диване и укрытым по самый подбородок затрёпанным одеялом. Он попытался встать, но конечности едва слушались. Они словно окаменели, как у трупов. На душе было отвратно, а в голове мысли летали подобно пчелиному рою — вразнобой все и сразу, как будто кто-то специально перемешал их всех и раздавил зачатки чего-либо вразумительного.
Чертыхнувшись, егерь с большими усилиями перевернулся на бок и наконец смог рассмотреть помещение, в котором находился. Это был давно заброшенный и очень знакомый дом — он точно не помнит. В почерневших каменных стенах проглядывались небольшие отверстия, точно по ним стреляли из ружья; все окна были выбиты до основания, только осколки лежали на полу вперемешку с пеплом и деревянными щепками от некогда целой мебели. Мужчина устремил свой взгляд на вверх и увидел, что второго этажа почти не было и его части были разбросаны по всей комнате.
По комнатам чинно гулял морозный ветер и пытался затушить огонь в покосившемся камине, который хоть и немного, но сохранял подобие тепла в доме.
Гастон дрожащими руками приподнялся, у него хватило сил на то, чтобы просто сесть и облокотиться об спинку дивана.
Он уставился на своё фамильное кольцо с рубином и гравировкой его фамилии «Ле Гюм», на его золотом ободке остались кровавые фрагменты, а через весь камень шёл неровный скол. Кольцо, которое ныне лишний раз напоминало о предательстве его рода и целого города. Ему никогда не приходило в голову, что он когда-либо будет выглядеть таким жалким и поломанным человеком, позорящим честь своей семьи, проигравший человеку, имевшему больше власти над кем-либо в этой стране. Вернувшись в город, мужчине пришлось признать, что теперь, после того позора, вновь добиться уважения и почёта будет стоить огромных сил; пусть его не узнавали сейчас, но станут восхищаться им, когда придёт время. Как раньше, когда всё было так просто и непринуждённо.
Мужчина попытался сосредоточиться на любом объекте дома и временно успокоить свои мысли, но они так и не умолкали. Его сейчас всё беспокоило: от страха быть убитым более сильным противником, если таковой находится рядом с ним, до представления своей жизни после случая, произошедшего несколько часов назад. До момента пробуждения он был уверен, что всё это — глупая и ироничная шутка над ним. Он не готов и даже не собирается принимать его новую роль в данной партии, которую ему так любезно поручила одна давняя знакомая.
Он потряс головой и резко отвернулся к окну. Несколько длинных прядок тёмных волос упало на его посеревшее лицо, которое только начинало обрастать по бокам маленькими чёрными перьями, отливающими синевой. Постепенно его накатывало раздражение. Крылья носа раздувались, губы были поджаты, соединяясь в тонкую ниточку.
Мужчина нервно прикрыл глаза и задремал, невольно прижав хвост.
И в это время солнце уходило за горизонт. Где-то недалеко, как казалось ле Гюм, от него раздражающее щебетание горожан усилилось.
Рядом послышался тихий хрипловатый бас, так и звавший к себе. Хозяин этого голоса словно обращался к каждому сердцу человека, заглядывал в его глубину, и между слов ненавязчиво хотел что-то донести до своего «несмышлёного» слушателя. Он зачаровывал, увлекал за собой, обнимая своими невидимыми руками и будто пытался спрятать ото всех в своём тепле. Егерь закрыл глаза и представил, как незнакомец сначала аккуратно и неспеша приближается к нему, боясь спугнуть, пытается завоевать его доверие, незаметно давит на его слабости, а затем смелеет и полностью околдовывает, заставляя забыть обо всём на свете.
Ле Гюм вслушивался и никак не мог вспомнить, кому принадлежит этот колдовской голос. В памяти вспыхнул образ незнакомого мужчины-существа с глубокими изумрудными глазами, заглядывающими в самые тайные уголки души. Кажется, он представился неким Луисом.
Гастона клонило в сон, и на грани создания он подумал, что не хотел бы, чтобы незнакомец замолкал.
На улице начало крапать, пока ещё маленькие капли дождя падали на старые доски крыши, грозившие обвалиться в любой момент. Зарождающийся ритм ударяющихся капель, который со временем стал более ровным и монотонным, успокаивающим и медленно убаюкивающим егеря.
Перед тем, как полностью провалиться в сон, он почувствовал, как кто-то заботливо укладывал его на спину и кутал в одеяла, о чём-то ворча себе под нос и почти невесомо распрямляя маленькие перья на лице мужчины.
[1] франц. яз. Ville maudite. Переводится как «проклятый, чёртовый и/или бл*дский город». В каноне КиЧа 2017 г. город назывался Вилльнёвом (Villeneuve) — «новым городом». Далее по сюжету фф будет понятно, почему название поменялось.
[2] перевод с франц. яз. дерьмо