— Небо плакало и рождались звёзды. Тысячи тысяч. А небо плакало и тянулось руками-туманами к земле.
Неа перебирает его волосы пальцами и улыбается мягко-печально – тягучая нежность и тень ностальгии, карамель и соль. И Трайд не хочет знать, что там, за золотой завесой мандариновых глаз. Трайд прикрывает шторами-веками глаза и млеет от мягких касаний. Трайд слушает всё, что Неа решит ему рассказать. А Неа этим бессовестно пользуется.
— Когда мир только решил появиться, он был безумно красивым. Ты даже представить себе не можешь. Как же жаль, что тогда мы был совершенно один и никто из вас этого не застал.
В голосе Неа волны сожаления и густая печаль – трагедия времени, проведённого в одиночестве. Трайд льнёт к нему, как жаждущий к воде и вслушивается в каждую ноту его голоса. Неа проводит пальцами по его лбу – от виска к виску. И сердце пропускает удар.
— Хотя, возможно, ты можешь это представить. Мир был почти так же красив, когда умирал – петля истёкшего времени, которую никогда не понять.
О, это Трайд помнит. Так хорошо помнит, что ярость в нём пенится и бурлит, встаёт на дыбы буйной лошадью и извивается волнами-лентами горной реки. Трайд помнит, но так хочет забыть, что готов умолять об этом кого угодно. Трайд не хочет ненавидеть то, чем Неа – поломанное отражение Адама, неверная копия, фальшивая тень – так искренне восхищается.
— Когда мир только рождался, земля пела, приветствуя новых соседей – всей сотней зверей и птиц, одномоментно появившихся в мире. Я до сих пор не могу воссоздать ту песню, хотя помню каждый звук.
Трайд ему верит и решает тихо напеть мотив, что чаще других слышит от Неа. Да и не то чтобы решает, так, пробует на вкус и катает на языке – попытка нащупать чужую идею и душу в пустоте темноты. Но Трайд ловит только руку Неа и подносит к губам – поцелуй на ладони и тихий смешок одобрения гулом в сердце – там, где эхо гуляет ветром и словами о них между ними.
— У тебя получается лучше, чем у меня. Может потому, что Суд более свойственен этому миру, чем Адам?
Трайд не знает, что ему ответить. Его жизнь - служение Адаму-Неа – вся на его ладонях и в его руках. Нет смысла задумываться о причине своей жизни, когда в ней есть смысл. Поэтому Трайд смотрит Неа в глаза, целует пальцы и всем своим видом выражает покорность. Неа шутит, что он собака у его ног – отчаянная преданность и самоотречение во имя. Трайд только кивает и садится на пол у кресла – признание и принятие, молчаливое вверение воле и каждому его желанию. И голова на коленях как дань веры – плаха чужих решений.
— И свет лился с небес как вода в водопадах. И реки поднимались вверх от земли – единение верха и низа через отражение в непостоянной глади морей.
Неа приподнимает его голову и заглядывает в его глаза, мягко улыбаясь. И больше ничего не имеет значения. Взгляд Неа – магнит, змеиное притяжение, подаяние страждущим. И поцелуи в самую душу мягкими губами на кончики пальцев – мозоли, царапины, кромка коротких ногтей. Трайд бы дрожал и метался, но привычка – кальцием в кости – сама основа его существа. А у Неа губы холодные, как и пальцы, - первые цветы и запоздавший снег. А у Неа взгляд печально-мечтательный. И Трайд пропадает между вдохом и выдохом – короткий перерыв поцелуев к запястью.
Неа сам не понимает, зачем он начал этот разговор. Просто что-то внутри внезапно дёрнуло-зазвенело, и вышло, как вышло. Примерещилось что-то в отливающих зелёным глазах. И Неа пропал в чувствах-воспоминаниях. И всё стало чуть сложнее – одиночество за рёбрами, между ресниц, красными тельцами по венам-тканям. И больше нет ничего.
Трайд садится медленно рядом, целует осторожно-просяще, и Неа – вся жизнь в ладонях и долге, и следу крови на краях бумаги – зарывается длинными-музыкальными пальцами в волосы и притягивает ближе, целует лениво-размеренно и тянет губы в улыбку.
— Если бы Солнце целовало Луну, как думаешь, как бы выглядели следы?
У Неа что не вопросы – загадки построения мира, и Трайду кажется, что он просто тянет время. Но даже так, то, как у Неа сейчас горят глаза – стоит всего.
— Как золотые монеты, жерла вулканов и алмазная крошка
Трайд не знает ответов на вопросы мироздания, но знает Неа. И искры из его глаз – доказательство правды и правоты. А руки почти не теплеют от тепла чужих щёк. Но согреваются о чужие пальцы.
Неа плавно-резко – порыв ветра, шум в кронах – встаёт с кресла и тянет Трайда за руки. Тянет и улыбается, идёт спиной вперёд в спальню, и всё становится до смешного просто. И где-то здесь появляется новое начало – стрелки часов замыкаю круг, шторы прячут стыдливо окна, щёлкает дверной замок и сама дверь идёт рябью по стенам.
И где-то здесь теряется первая пуговица рубашки Трайда и боль стреляет в затылок тупым ударом к стену. Поцелуи Неа – укусы и дрожь, пробирающая тело, сколы и мягкие касания губ. Поцелуи Неа – последовательность ударов меча и зарождение мира под покровом век. И Трайд может позволить себе сжать спину поперёк, прижаться грудью к груди и откинуть голову, открывая шею поцелуям-засосам-укусам.
А Неа хохочет – еле заметная дрожь в плечах – и думает-думает-думает, как отвлечь себя от бесконечного шума в ушах, от собственной памяти и от разбитой вазы семейной сказки о вечности матери рядом и о единении двух близнецов. Глупый-наивный Неа ищет успокоения в чужом сильном и тёплом теле. Умный-разумный Неа тихо смеётся - укусы в чужие ключицы – и позволяет себе отпустить поводья, перестать быть Музыкантом-Адамом и остаться юношей чуть старше двадцати, на излёте собственной молодости, на перепутье вчера и сегодня, где указующим камнем поставлен выбор без выбора, и подписи на нём стёрты-срезаны, и осталось только туманное завтра.
У Неа следы недовеса – рёбра наружу, позвонки костяными пластинами под руками, лопатки крыльями бескрылого ангела, - и Трайду не требуется особых усилий чтобы поднять-подхватить его на руки. И Неа теперь смеётся в голос - лёгкий, весенний, солнечный – ручей в оттепели. А у Трайда от этого звука кровь стынет в жилах – туман на кладбище, остаток человечности в сумраке полярной зимы.
Кровать под спиной пуховой мягкостью стелется, и Неа хочет в ней утонуть-раствориться. Неа притягивает Трайда за шею и держится за него, как за спасательный круг. Неа зарывается пальцами в его волосы, царапает короткими ногтями кожу и целует отчаянно-жарко, с привкусом железа и бергамота на кончике языка. С солью и пеплом отгоревшей своё печали.
У Трайда горячие руки, и контраст между ними – север и юг – заставляет Неа покрываться мурашками, дрожать и ещё больше тянуться к этим рукам, к этому телу – желание раствориться и стать единым целым, если не со своей изначальной половиной, так хоть с кем-то, кого он выбрал сам.