Около десятка глаз неотрывно наблюдали в ожидании ответа, и на какой-то миг тело пробрало от острого ощущения дискомфорта. Не то чтобы Тигнари был придирчив и своенравен, нет: ему просто не нравилось, когда вокруг слишком много народа. С чувствительными ушками в огромной шумной толпе вообще-то долго не посидишь — такова суровая реальность в жизни гибрида человека и фенека, потому он и предпочитал держаться подальше от источников громких звуков и именно поэтому был категорично против своей кандидатуры на вступление в студенческий совет.
Конечно, Тигнари очень нравился как учителям, так и студентам старших и младших курсов. Спокойный, рассудительный, усидчивый и, как это присуще каждому учёному, стремился исследовать что-то новое. Преподаватели считали, что таких первокурсников, как Тигнари, следовало с самого начала продвигать вперёд, дать им множество средств на развитие, но при том ограничить некую свободу деятельности — как они сами говорили, всё на благо лишь одной Академии.
Тигнари такой расклад событий не устраивал от слова совсем. Он не горел желанием не только страдать из-за громких звуков целыми днями, но и наступать на собственные принципы и мечты из-за некой пользы для Академии. Так что над своим ответом парень думал недолго. Ему не требовались эти символичные несколько дней, какие-то раздумья и прочие формальности — он просто озвучил свой отказ и прошёлся уверенным взглядом по лицам всех членов студсовета. Кто-то смотрел на посмевшего отказаться от подобной чести первокурсника с презрением, кто-то — с непониманием и замешательством. И лишь одни светлые глаза привлекли внимание Тигнари.
Как выяснилось позже, тот юноша, что сидел практически во главе длинного стола и с интересом смотрел прямо в глаза Тигнари, был так называемым секретарём студсовета, заведующим большинством информации, что поступала в этот кабинет ежедневно и ежечасно. Аль-Хайтам — «редкостный наглец и чудак», как его не очень-то радушно окрестил Сайно, вспоминая дни, когда ещё был частью совета и заведовал общественным порядком в Академии. На такое описание Тигнари в ответ лишь хмыкнул тихо, сдерживая улыбку, дёрнул хвостом в сторону и сменил тему разговора, дабы друг перестал хмуриться и смурнеть. Сайно часто не нравились окружавшие его люди по разным причинам, и тот часто мог быть слишком придирчив к многим деталям и чужим чертам характера и поведения, в особенности, если студент часто нарушал размеренную жизнь в стенах Академии.
Самому же Тигнари аль-Хайтам показался весьма симпатичным.
***
— Не против моей компании? Тигнари, верно?
Что ж, возможно, слова Сайно стоило принять во внимание. По крайней мере, наглецом аль-Хайтама можно было точно назвать — так бесцеремонно подсесть к одиноко отдыхающему в самом углу библиотеки Тигнари мог только он. Особенно учитывая тот факт, что фенек явно не горел желанием идти на контакт и продолжал упрямо смотреть лишь в свою книгу.
— Что читаешь? — Тигнари еле сдержал себя, чтобы не дёрнуться всем телом, и ещё сильнее сжал в пальцах корешок книги, когда почувствовал чужое горячее дыхание, что на мгновение опалило щёку, и ощутил, как во рту резко пересохло. — Сократ, верно? Узнаю его рассуждения, они довольно интересны, например, суждения о том, что человек получает новые знания, когда отвечает на вопрос, поставленный самим собой или кем-то другим. Мышление прямо зависит от знаний человека, его мыслей и…
За весь этот длинный монолог, который аль-Хайтам, судя по всему, даже и не думал прерывать, будто защищал каждую идею и суждение философии на виду у всего Сумеру, Тигнари успел сделать несколько выводов. Во-первых, секретарь студсовета очень эрудирован и явно помешан на книгах, ведь с точностью до каждой запятой успел рассказать фенеку содержимое следующих нескольких страниц в томе в чужих руках. Во-вторых, аль-Хайтам чертовски надоедлив и нахален. И Тигнари ещё не ушёл от него подальше только потому, что ему нужно дочитать ещё пару глав о Сократе, дабы сдать экзамен на следующей неделе.
— …Но всё же, я согласен не со всеми его идеями, — юноша лениво поправил выбившуюся светлую прядку собственных волос за ухо. — Его суждения о чувствах немного приземлены, он считает такое чувство, как любовь, болезнью и даже делит на типы… — у Тигнари откровенно дёргается глаз, когда на горизонте вдруг показывается знакомая фигура, а затем вовсе нависает над ними грозной скалой. Аль-Хайтам тут же прерывает свои рассуждения с явной неохотой и, криво улыбаясь, бросает сухое: — Здравствуй, Сайно, давно не виделись.
За такое удачное появление лучшего друга фенек был ему просто безмерно благодарен. После того раза и последующей небольшой перепалки между секретарём и бывшим блюстителем порядка студсовета, Тигнари казалось, что его оставят в покое. Он ведь был явно не заинтересован в диалогах с Хайтамом, не говорил ничего вообще на его огромный словесный выплеск — зачем такой собеседник тогда нужен?
Но, похоже, аль-Хайтам считал как-то по-другому, раз нагло ворвался в спокойный мирок парня во второй раз и в третий, и вообще откровенно зачастил к фенеку с этой своей обольстительной улыбкой.
Тигнари не то чтобы испытывал к этому парню какую-то неприязнь, нет — просто он не понимал, что тому нужно. Чем секретарь мог в нём заинтересоваться, раз и дня не мог провести без своих Аристотелей и Гегелей? Серьёзно, он каждый раз, когда заводил очередной монолог о своей любимой философии, упоминал множество учёных, проговаривал кучу их тезисов и высказываний, рассуждал на тему человека и мира вокруг него, как создавалась вселенная, под конец обязательно сворачивал вообще в сторону чувств и эмоций, отчего Тигнари окончательно терял связь в его словах и в какой-то момент просто слушал, особо не вникая. И, честно говоря, в такие моменты даже стыдно становилось — на лице Хайтама могло на мгновение застыть выражение тоски и печали, будто он хочет что-то очень важное поведать своему слушателю, а тот его не понимал вовсе…
И, если, конечно же, не считать всех этих закидонов, аль-Хайтам… был даже неплохим парнем. Когда он не углублялся в свои философские рассуждения, с ним можно было вполне себе занимательно поболтать, обсудить какой-то эксперимент или недовольного профессора астрономии, у которого кто-то стащил в очередной раз карту звёздного неба. Аль-Хайтам так же не брезговал проявлять заботу, хоть и в своеобразном виде — если он хотел угостить чем-то первокурсника, то скупал буквально половину продуктового ларька, а в медицине у него, похоже, были какие-то проблемы, потому что он, стоило Тигнари немного простудиться, пытался лечить его зелёнкой. Ха-ха… Наверное, в тот момент они и подружились. По крайней мере, так казалось самому Тигнари, который трактовал отношение парня к нему именно таким образом.
Многие от того факта, что секретарь студсовета и отказавшийся от приглашения в это почти священное место первокурсник сблизились, были, конечно, не в восторге. Старшекурсники относились к Тигнари откровенно предвзято и не трогали его лишь по двум причинам. Первую звали Сайно, вторую аль-Хайтам. И если с первым всё уже давно было ясно — третьекурсник крепко дружил с фенеком на протяжении многих лет, то вот насчёт второго у большинства были вопросы. С чего вдруг аль-Хайтам стал постоянно ошиваться рядом с первокурсником, да ещё и рьяно защищал его от злых слов других студентов, хотя раньше никем вообще не интересовался и смотрел на окружающих свысока? Ответ на этот вопрос оставался откровенной тайной для всех, кроме самого Тигнари, продолжавшего свято верить в дружбу с секретарём.
Хотя, конечно, монологи, что аль-Хайтам стабильно выдавал по несколько раз в неделю, иногда ставили под сомнения любые догадки первокурсника.
— …Ты знал, что белых лебедей считают символом безграничной верности? Лебедь всегда узнает своего партнёра, ревностно защищает его и их общих детей, а если со второй половинкой что-то случается, то бедняга не выдерживает одиночества и, по статистике, чаще всего такие лебеди погибают следом…
— Хайтам, ради всех семерых Архонтов! — Тигнари зло шикнул на парня, прижимая уши в голове и нервно улыбаясь сидящим недалеко от них людям за соседним столом в библиотеке. — Я согласился помочь тебе с подготовкой к экзамену по зоологии не для того, чтобы слушать про верность лебедей. Профессору тоже про них рассказывать будешь?
— Мне показалось это интересным, — обиженно фыркнул светловолосый юноша и на какое-то время даже притих, утыкаясь в книгу и усердно прочитывая её разворот. Тигнари выдохнул облегчённо и продолжил делать пометки в своём конспекте, дабы его «ученику» было потом проще найти необходимую информацию. Честно говоря, фенеку всё ещё не верилось, что этот умник мог пропустить подобные темы, потому что, якобы, болел, а теперь у него на носу какой-то там общий зачёт за первый курс. Но что поделаешь, правда это всё или нет, приходится помогать, а то ведь не отстанет и будет опять смотреть на Тигнари своим слезливым взглядом. А у парня от него аж сердце замирает…
— Между прочим, — фенека вывел из собственных мыслей знакомый наглый голос. — Среди животных встречаются и другие виды, отличающиеся своей преданностью своему партнёру. Например, морские коньки очень трепетны и весьма очаровательны в брачных и любовных ритуалах, а самцы и вовсе самостоятельно вынашивают потомство, что очень…
— Архонты, что я сделал тебе? — вымученно простонав, Тигнари заглянул в чужие глаза и в следующий миг замер, непроизвольно прижимая уши к макушке. Фенеку показалось, что в глубине светлых глаз плескалось что-то очень схожее с нежностью, отчего щёки вдруг слегка зарумянились, а в Хайтама в следующую секунду прилетел чужой конспект. На это он лишь хрипло засмеялся, смущая тем самым первокурсника ещё больше.
Всё-таки секретарь студсовета просто невыносим. Его бы стоит отвадить поскорее, как иногда всё Сайно порывался сделать, когда замечал, что у него друга откровенно и нагло отбирали, но Тигнари в какой-то момент понимал, что у него язык не повернётся сказать Хайтаму что-то по-настоящему плохое. Он успел привязаться к этому чудаковатому типу и глубоко внутри каждый раз при его присутствии тепло становилось, отчего фенек лишь притворялся, что ему не нравилась чужая трескотня.
Осознание этого, ставшего столь обыденным, но при этом важным фактом — что Хайтам стал кем-то родным за буквально пролетевший первый курс, пришло к Тигнари как-то спокойно. Он просто понял, что теперь этот чудак ему как Сайно: человек, который придёт, если что, на помощь и не бросит ни за что на свете. В то же время фенек понимал, что есть некое различие между двумя важными ему людьми.
Сайно был с ним с детства, присматривал за ним всегда, так как жил по соседству и учился в одной школе с фенеком. Аль-Хайтам же появился внезапно, дерзко, но было что-то такое, что тянуло Тигнари к нему. Ему хотелось довериться, хоть и было немного страшно от новых ощущений, совсем других эмоций и того факта, что юноша воспринималось как-то иначе, чем тот же Сайно.
Любивший копаться в самом себе и своих мыслях и ощущениях, Тигнари не особо торопился обсуждать свои переживания с кем-то. Он просто продолжал видеться с Хайтамом, общаться с ним, как и обычно, но при этом присматриваться внимательнее и внимательнее с каждым днём. Наверное, так бы и продолжалось, если бы не одно но.
Студсовет решил устроить небольшую, так сказать, предновогоднюю посиделку. И, похоже, единственный номер, который аль-Хайтам вспомнил в своём весёлом от количества выпитого алкоголь состоянии, был номер Тигнари.
— Иди сюда, пьянь ты эдакая… Давай, давай, садись, налью тебе чай, а потом спать пойдёшь, — к великому счастью фенека, его внезапный гость был весом послушным: не буянил, не сопротивлялся, потому его с лёгкостью усадили за стол на кухне.
— Ничего не трогай, понял? Я тебе цветы и моего хамелеона Каркату не прощу, если что-то учудишь, — фыркнул Тигнари, кидая на парня оценивающий взгляд. Тот как-то особо исследовать чужой дом не стремился и спокойненько развалился на половине кухонного стола.
— Поспишь сегодня здесь, а завтра отведу тебя домой, — пробормотал фенек больше для себя, отворачиваясь и уходя к плите. Поставил чайник греться, а сам решил помыть чашки, которые все под одно были в следах от заварки — гостю же надо было из чего-то пить чай.
Вскоре за спиной у Тигнари послышалось чужое приглушённое бормотание.
— Что ты там говоришь?
— М-м. И правда, — аль-Хайтам притих на пару секунд и глухо икнул, после чего, помолчав какое-то время и активно вспоминая, что хотел сказать, прежде чем его сбили с мысли, всё-таки закончил: — Очень красивый. Ты очень красивый, да… Хотел бы я такого красивого парня…
Едва не выронив из рук намыленную чашку с нарисованными очаровательными лисятами, Тигнари застыл, прокручивая в голове несколько раз брошенную парнем фразу, и, поставив дрогнувшими руками чашку в раковину, обернулся, с недоверием глядя на нагло разлегшегося на краю стола Хайтама.
— Ты… Только что, — голос откровенно дрогнул, выдавая волнение его владельца. — Ты флиртовал со мной?
В ответ аль-Хайтам поднял как-то удивлённо брови, посидел так какое-то время, а потом вздохнул грустно и, подперев рукой голову, наконец проговорил:
— Да, на протяжении года. Спасибо, что заметил.
— …Что? — Тигнари хлопал глазами, медленно, но верно осознавая всё то, что ему сейчас сказали, и после опёрся поясницей о столешницу, цепляясь в неё же пальцами крепко, чтобы не упасть.
— Наверное, мне стоило говорить проще. Ты так и не понял ни единого намёка, — вздохнул парень, пьяно водя пальцем по поверхности стола и хмуро стараясь вывести какой-то незамысловатый узор. Пока аль-Хайтам был занят подобным важным делом и вёл себя тихо, Тигнари успел вспомнить каждый его чёртов монолог, каждую непонятную фразу, сказанную абсолютно не к месту… Неужто всё это время?..
— О, Архонты, — вымученно простонал фенек, а затем не сдержал тихого, такого доброго смеха. — Идиот, к чему такие сложности и этот ужасный «флирт»? Неужели ты просто не мог сказать, что я тебе нравлюсь?
— …Мне казалось, что он тебе понравится, — обиженно шмыгнул парень насчёт своего отменного, как он искренне считал, флирта и стыдливо опустил взгляд в стол.
— Ради бога, просто пригласи меня на свидание. Без Сократов и морских коньков, аль-Хайтам, — позвал бедолагу Тигнари и с улыбкой замер, ожидая его ответа. Самому фенеку резко стало и легко, и невероятно страшно.
— Ты пойдёшь со мной на свидание?.. — спросил Хайтам тихо-тихо, еле смог поднять жалостливый и взволнованный взгляд на парня.
— Да, я пойду с тобой на свидание.
Всё же и правда стоило быть немного проще.