В восемь утра зазвонил телефон.

Маркуис Джонатан Лемон Сеймур Майлгун Уоррен III, бывший майор кавалерии, дремавший на водительском сиденье своего автомобиля, вздрогнул и открыл глаза. Потянулся, хрустнул шеей, глянул на экран; на черном дисплее под ироничной картинкой с ковбоем в вышитом пончо высветилось: «Джон».

Маркуис хмыкнул, покривил уголок рта и на рефлексе запустил руку в открытую пачку «начос», лежащую на соседнем кресле. Нашарил крошки, отправил в рот.

Джон звонил ему раз в год, и если звонил, то исключительно по делу.

— Алло? Джон, ты? — вальяжно осведомился Маркуис, нажав иконку принятия вызова.

— Привет, Марк, — шумно задышали на том конце линии, — дело есть. Пересечемся?

— А по телефону переговорить не сможем?

— Дело важное, нужно лично встретиться.

— Я не могу, я занят, — солгал Маркуис.

— Поверь, ты все свои дела бросишь, когда узнаешь, что я собираюсь тебе предложить.

— Что опять? — засмеялся Маркуис. — Поймать Несси на живца? Купить молочную ферму? Объезжать дичков?..

— Если Джесси Джонса и его сестрицу можно назвать ополоумевшими лошадьми, то последнее, — засмеялись в ответ.

Маркуис оторопел.

— Погоди, — сказал он. — Ты предлагаешь мне… поймать бандитов Джонсов? Живьем?

— Живьем вряд ли получится, — усмехнулся Джон, — но если удастся, то…

Маркуис громко расхохотался в трубку.

— Господи, Джон, что ты несешь! Ты, надеюсь, всю банду планируешь поймать? Тридцать человек? И убийцу-Иволгу за шею да на поводок — и так до самого эшафота, ага?

— Да чего ты гогочешь, кретин! — рявкнул Джон. — Не знаю как ты, но я ловил и вешал тех, кто стоил больше десятки. И даже больше двадцатки. Двадцатки, Марк, двадцатки, черт возьми!..

— И что, предлагаешь разделить награду на двоих? — сказал Маркуис уже серьезно.

— Приложим поровну усилий — разделим тоже поровну. Всех мы ловить, разумеется, не будем — они же не шатаются по штату всей шайкой, как в старые недобрые!.. Ну же, Марки, поработаем в команде! Я…

— Я перезвоню, — буркнул Маркуис и отключился.

Ему многое предстояло обдумать.

Мир не стоял на месте — мир развивался. Маркуис родился в то время, когда вместо SMS писали письма, когда женщины еще носили нижние юбки, когда никому и в голову не могло взбрести покрасить волосы в яркий цвет. Все началось с телекоммуникаций: появились стационарные телефоны, и индустрия коммуникационных технологий с того момента начала развиваться семимильными шагами. За ней реформы претерпело все, что прожорливый прогресс воспринимал как пережиток прошлого. Несомненно, изменились и умы.

И вот сейчас, спустя шесть лет с окончания Гражданской войны, от эпохи, едва миновавшей период паровых машин, остался только внешний лоск и нравы, которые было не вытравить из душ простого народа: бессменная эстетика Дикого, Безумного, Сумасшедшего Запада, как всё чаще называли эту уходящую эпоху… Маркуис любил свое время за его нелепость — за коновязь возле парковки для электросамокатов, за пышные платья и джинсовые шорты, за запряженные телеги и импортные автомобили, за закоптившиеся электрические розетки в прогорклых салунах…

Но было кое-что, на чем прогресс сказался не в лучшую сторону: кандидаты в висельники — бандиты, насильники, конокрады, убийцы и дезертиры — в этом прогрессивном безумии катались как сыр в масле.

Поэтому существовали такие, как Маркуис и Джон — не то стражи порядка, не то наемники, не то палачи: охотники за головами.

Джон славился своей болезненной тягой к предпринимательству. Маркуис ждал, пока он выкинет что-нибудь сумасбродное, и ожидания наконец оправдали себя: Джон решил взяться за один из самых значимых криминальных дуэтов последнего десятилетия.

И сейчас Маркуис не понимал, зачем Джону понадобился компаньон: одно дело — мелкие преступники, но Сью и Джесси… дьявольская сумма предполагала конкуренцию. Конечно, Джон был прост как два цента и вряд ли строил какие-то козни, но Маркуис все равно был напряжен: Сью и Джесси Джонсы — отнюдь не сорванцы, стащившие яблоки с прилавка.

А еще Маркуис хотел выспаться, но сон не шел. Маркуис подкатил глаза, цокнул языком: чертов Джон дал ему пищу для ума на пару-тройку суток вперед, — и вдруг почувствовал, как в желудке заурчало; уже через четверть часа Маркуис стоял в очереди в авто-закусочную на ближайшем постоялом дворе-бензоколонке.

///

В двадцать минут девятого позвонила Джессика.

— Алло, ведьма, — поприветствовал жену Маркуис. — Что на этот раз?

— Я сейчас пришлю тебе список продуктов, и только попробуй сказать, что ты его не увидел. Оззи заболел ангиной, у Лизы снова аллергия.

Маркуис вздохнул.

— Сильная?

— Не очень, но мы вызвали врача. Псу нужен новый мяч, старый он сгрыз. Ты же помнишь, какой выбирать?

— Похожий на бактерию, — фыркнул Маркуис. — Зеленый или красный?

— Не зря я тебе позвонила, — фыркнула в ответ Джессика. — Мяч нужен…

На улице корчилась поздняя осень: оклеенное грязной ватой туч небо кровило моросью, черные деревья гнулись под ветром и сбрасывали последние листья, как сбрасывают бюстгальтеры стриптизерши. Погода не предвещала хорошего дня, но Маркуис старался не унывать — а унывать у него, между прочим, была тысяча и одна причина: нелюбимая женщина, на которой он был женат вот уже более чем три десятилетия, полный дом голодных ртов, насмешки в интернете и враги, держащие курок взведенным.

И, наконец, главная из этих причин: собственное отражение в зеркале заднего вида.

Если бы не правила дорожного движения, Маркуис бы выломал это зеркало и станцевал бы на нем джигу.

Маркуис родился в семье домашних рабов на рисовой плантации, и его мать, отец и все братья и сестры были черны как уголь… но только не он: светлокожий, крохотного роста — всего-то пять футов — Маркуис был не похож не только на африканца, но и на мужчину в целом. Все, кто видел Маркуиса впервые, полагали, будто перед ними девушка-подросток. Маркуис пользовался этим как мог — экспериментировал с макияжем и прическами, без зазрения совести делал маникюр и выбирал одежду в женском отделе…

И только кисти рук Маркуиса были темными с тыльной стороны и светлыми на ладонях. Как так вышло, не знал никто.

— Эй, красотка! Не хочешь пивка? — послышалось вдруг с улицы.

— Подожди минуту, — сказал Маркуис жене и, прикрыв динамик рукой, посмотрел в сторону.

Там стоял всадник — реднек [1] верхом на тощей рыжей лошади. в кожаной куртке и заляпанных грязью джинсах; его императорские седые усы и одутловатое лицо кричали о происхождении сильнее, чем пятна на одежде.

— Достопочтенный сэр, вы, случаем, не ошиблись? — крикнул Маркуис в открытое окно. Голос у Маркуиса был громкий, звонкий, с хрипотцой, им было хорошо петь и осаживать дураков.

Реднек вытаращился и обомлел; лошадь под ним перебирала ногами и фыркала.

— Я бы выпил с вами, но, увы, у меня жена на телефоне! Милая, позволишь господину украсть меня на часок?

— Ты опять со своими мужиками… — зашипела Джессика, но Маркуис шикнул в ответ:

— Дура, меня снова за бабу приняли, я издеваюсь!..

— Что ты такое, черт тебя дери?! — воскликнул реднек. — Трансвестит!

— Паршивый Янки к твоим услугам, придурок, — Маркуис отсалютовал ему рукой с телефоном и поднял стекло, оставив реднека недоумевать.

Паршивый Янки — кличка, данная ему одной южанкой и прижившаяся настолько, что Маркуис назвал так свой видеоблог. Маркуис обожал эту кличку всем сердцем и одновременно ненавидел.

Война оставила ему белесый шрам на ладони, два прозвища — Паршивый Янки за суть и Коротышка Марк за рост — и отменно хреновую репутацию. Что он сделал? Убил больше людей, чем требовалось — по неосторожности, глупое совпадение, чистая случайность. С кем не бывает. Попал под трибунал, чудом избежал высшей меры (помогли связи и хороший послужной список) и еще в шестьдесят третьем, за год до окончания войны, с позором отправился домой, в Мичиган. Уже через несколько месяцев семейство Уорренов перебралось в Вайоминг, чтобы начать новую жизнь вдали от ненависти, но и в Вайоминге Маркуису тоже оказались не рады.

Оставалось жить и терпеть.

И Маркуис жил, терпел, вел видеоблог, сотрудничал с полицией, содержал семью из одиннадцати человек не считая себя и старался быть примерным гражданином. Не помогало.

///

— Ваш заказ, мистер Уоррен. Удачного дня!

Маркуис высунулся из окна, принял пакеты, положил на соседнее сиденье. Симпатичная мулатка с татуировкой на шее улыбалась Маркуису так тепло, что он удивленно улыбнулся в ответ — в окрестностях Ньюуокера, городка, близ которого Маркуис жил, еще никто не смотрел в ответ с таким дружелюбием.

— Спасибо, Милли, и вам удачного дня, — кивнул он, посмотрев на подпись на бейдже. — Меня здесь редко называют по имени.

— Знаете, я смотрю ваш блог… Мне очень понравилось ваше последнее видео, — сказала мулатка. — Не верьте тому, что говорят о вас в городе, мистер Уоррен. Вы очень интересный человек.

— Спасибо, не сомневаюсь! — хохотнул Маркуис, поднял стекло и вырулил со двора.

Он не умел благодарить.

///

Дверь ему открыл Сэмюэл.

— Привет, пап.

— Привет, Сэм. Надолго к нам?

— Да так, заехал… на пару дней…

Они замолчали. Маркуис смотрел на сына, тот — на Маркуиса; Сэмюэл стоял в проеме, упершись руками, и, кажется, не собирался пропускать отца в дом.

— Ну и чего мы стоим? Может, я войду? — намекнул Маркуис.

— А продукты где?

— В машине, а что?

— Почему ты не принес?..

— Потому что их много. Войду, сниму пальто, занесу пару пакетов, а ты поможешь.

— Просто… пап…

Маркуис напрягся.

— Что — пап?

Сэмюэл вздохнул, замялся, глядя Маркуису под ноги.

— Мама не в духе. Не хочет тебя сегодня видеть.

— Ну и пошла к чертям собачьим! — воскликнул Маркуис. — Продукты, значит, привези, а сам… И вообще, у меня своя комната, я с ней не пересекаюсь! Я устал спать в машине, пусть сама поспит, если ей та…

— Тише, тише… — одернул его Сэмюэл. — Не говори так о маме, ладно?

— А то что, ударишь меня? Любимчик, блин. Пропусти.

Маркуис пронырнул под его рукой, расстегнул пальто и повесил рядом с розовой, в цветочек, курткой Лизы. Положил рюкзак на тумбу, глянул в зеркало, пригладил волосы. Сэмюэл стоял рядом, заложив руки в карманы; выглядел он жалко.

Сэмюэл родился, когда Маркуису было тридцать два; Сэмюэл не был желанным ребенком. Маркуис относился к старшему сыну с прохладой, а вот Джессика и мать Маркуиса, Мойра, Сэмюэла обожали.

И не только они: Сэмюэл, отправившийся на фронт вместе с отцом, отличился, получил несколько орденов и наград и стал кумиром соседей, знакомых и всего Ньюуокера (тут на руку звездному сыну сыграла печальная известность отца). Именно благодаря Сэмюэлу с семьей Уорренов не случилось то же, что и в Мичигане.

— О, извращенец вернулся, — раздался надтреснутый старушечий голос. — Сэмми, почему ты впустил его в дом? Мама же…

Маркуису даже не потребовалось поднимать голову, чтобы понять, что в коридоре появилась его мать — Мойра Уоррен, тучная, как раскормленная корова, и мрачная, как тысяча грозовых облаков.

— И тебе доброго дня, мамуля, — процедил он. — Я здесь живу, ничего?

— Молчи, я не с тобой разговариваю. Я обращалась к Сэму.

— Ба, он правда здесь живет… — пробормотал Сэмюэл. — Дай ему хотя бы чаю выпить. Потом он уедет.

— Я не собираюсь терпеть в моем доме этого грязного гомика. Джесс сказала, что он уже при ней с мужиками лю…

Терпение Маркуиса лопнуло. Он ощерился, как загнанный лис, и воскликнул:

— Слушай, ты, перечница, этот дом оформлен на меня! Это мой дом, черт возьми!.. Я работаю, содержу семью из одиннадцати вечно голодных ниггеров, а мне не разрешают даже появляться в собственном, мать его, доме!..

Мойра Уоррен замерла и медленно, как в старых фильмах, повернулась к Маркуису лицом. Крылья ее приплюснутого носа раздулись, брови свелись к переносице, глаза заблестели, полные темные губы искривились в гневной гримасе.

Назревала свара.

— Как ты меня назвал?..

— Какая из двух правд тебе понравилась больше: про ниггеров или про перечницу?

— Не подходи ко мне. Даже не обращайся. Сифилитик.

— Да и нужна ты мне!.. — в сердцах рявкнул Маркуис матери вслед, случайно встретился взглядом с Сэмюэлом, с его влажными, кроткими оленьими глазами, которые странно смотрелись на грубом лице, и почему-то стушевался.

— Я не могу жить в этой семье. Просто не могу, — со вздохом сказал сыну Маркуис и принялся расшнуровывать свои ботинки, присев на тумбу.

— Приехал, — послышался разочарованный голос Джессики. Маркуис поднял голову, посмотрел на жену и натянуто улыбнулся. — Здравствуй, дорогая, — процедил он сквозь зубы, глядя на ее кислую мину. — Уже убегаю. К себе на чердак. Пакеты сами занесете. Машина на неделю твоя; ключ в пальто, в левом кармане. Используй с умом. Чао.

— У твоего сына ангина, дочери с сыпью уже два раза вызывали врача, а ты собираешься отсиживаться в своей каморке?..

— Да вас, блин, не поймешь! — воскликнул Маркуис так громко, что стоящий у двери Сэмюэл дернулся. — То уезжай, то приезжай, то иди, то не иди, то сиди, то лежи!.. — и добавил уже спокойнее: — Ладно. Я могу пообщаться с Лизой?

— Она будет рада тебя видеть, — сухо сказала Джессика, скрестив руки на груди. — Но с условием, что ты помоешь руки и снимешь уличную одежду.

— Да, мама, уже иду, — пробормотал Маркуис и заметил, как Сэмюэл покривил уголок рта.

///

Лиза лежала в постели с ноутбуком на коленях и смотрела какое-то ток-шоу; отца, остановившегося в дверях, она заметила не сразу.

Маркуис постоял, кашлянул в кулак. Лиза вздрогнула и подняла глаза.

— Папа!.. — радостно воскликнула она.

— Привет, Лиза!

Не успел Маркуис затворить дверь, как на него налетел маленький эбеновый метеор. Лиза, высокая для своих двенадцати лет, крепко стиснула Маркуиса в объятиях.

— Я думала, ты не приедешь, — проговорила она растерянно. — Мама сказала, что ты только продукты завезешь…

— Они так запросто меня из собственного дома не выкинут, пусть даже не пытаются, — усмехнулся Маркуис, поцеловав дочь в щеку. — Как твоя аллергия?

— Да так себе. Чешется. Но было гораздо хуже.

— Что сказал врач?

— Я не помню, мама с ним говорила. Спроси у нее… — сказала Лиза и тут же осеклась: — А, точно… Прости, забыла.

— Все в порядке. Мне не привыкать.

Они замолчали, обнявшись. Лиза устроила подбородок на плече Маркуиса и тяжело, будто взрослая, вздохнула; Маркуис погладил ее по спине и закрыл глаза.

Маркуис любил ее больше всех своих детей: удивительно дружелюбная, открытая, веселая и незлопамятная Лиза не походила характером ни на эпатажного Маркуиса, ни на вечно всем недовольную Джессику, ни на всененавидящую Мойру.

— Почему мама так тебя не любит, не понимаю, — пробормотала Лиза ему в шею.

— Ты еще бабушку не видела, — сказал Маркуис без тени улыбки.

— Видела. Но бабушка никого не любит. Только Сэма. И Оливера.

— Каково быть тетей в двенадцать лет? — спросил Маркуис, отстранившись.

Лиза улыбнулась.

— Чувствую себя старой.

— А я наоборот.

Они засмеялись. Этот смех для Маркуиса был первым искренним за весь день.

— Эй, Марк! Она должна лежать в постели!

Маркуис вздрогнул и обернулся; в приоткрытую дверь заглядывала Джессика.

— Хорошо, мам! — кивнула Лиза, ныряя под одеяло. — А еще поговорить с папой можно?

— Нет, папа мне нужен. Марк, пошли. Только быстро.

— Я еще зайду, — сказал Маркуис дочери.

Когда дверь за ними захлопнулась, Джессика разблокировала свой телефон и ткнула его экраном Маркуису под нос.

— Ну и?.. — спросил Маркуис, не совсем понимая, чего именно она хочет.

— Мальцев звонил. Просил передать, чтобы ты ему написал или перезвонил. Сказал, что-то срочное.

Маркуис с цоканьем подкатил глаза.

Только не…

— Передала бы ему, что я занят. Или не могу. Или умер. Не хватало еще с ним всякую чушь обсуждать.

— Какую чушь? — Джессика нахмурилась.

— Он… Да не важно. Потом расскажу.

Маркуис было хотел отойти, но Джессика схватила его за плечо и рывком развернула к себе.

— Признайся, вы опять хотите ввязаться в какую-то нелепую авантюру? — строго спросила она.

— Джон хочет, не я, — буркнул Маркуис и стряхнул с себя ее руку.

///

Комната Маркуиса Джонатана Лемона Сеймура Майлгуна Уоррена III являла собой произведение искусства; такому богато украшенному обиталищу позавидовал бы любой подросток.

Раньше Маркуис часто проводил тут время и успел все обустроить; не хватало только стенда с наградами — после преступления Маркуиса их лишили, — а наград Маркуис получил немало, почти как засранец-Сэмюэл.

Маркуис подошел к столу, покрутился на большом геймерском кресле. Достал из кармана джинсов телефон, полистал контакты, вспомнил, что на следующей неделе они с Кайлом планировали снять совместное видео, и с ужасом для себя понял, что съемки придется отложить; ужас вызвал не столько отказ от старых планов, сколько планы новые, появившиеся после звонка Джона.

Он нажал иконку звонка на дисплее и по старой привычке поднес телефон к уху. Зазвучали гудки.

— Алло? — сонно произнес Джон на том конце линии.

— Привет, это Марк. Ты спишь?

— Ну-у…

— Еще не передумал ловить Джонсов?

Услышав о деле, Джон сразу приободрился.

— Нет, конечно! А ты что, согласен?

— Согласен, не согласен — узнаем при встрече. В «Синем быке» послезавтра. В девять утра. Можешь?

— Могу, почему нет!

— Заметано. Бывай, старик.

Маркуис сбросил звонок и почти швырнул телефон на стол. Медленно выдохнул через нос, побарабанил длинными пальцами по столешнице. Цокнули покрытые лаком нарощенные ногти.

Назревало что-то новое, и Маркуису было страшно.