— Слышали? Старший небожитель опять пропустил собрание.
— Да ты шутишь. Тот самый Хитсугая? Это уже пятое собрание, почему Император его всё ещё держит в рядах «старших»? Такая безответственность!...
— Собрания всего раз в двенадцать лет проводятся, а он даже не считает себя обязанным узнать, как обстоят дела в Трех Мирах. Его давно пора сместить.
— Сместишь его, ага. А кто, по-твоему, один из немногих держателей военной бирки? Да этот ненормальный до сих пор в полном праве собрать армию, когда ему только в голову взбредёт…
— Да быть не может, абсурд какой! Как Император только допу…
— Старший небожитель!
— Старший небожитель!
Мгновенно стихнувшие недовольные голоса сменились почтительным приветствием и волной низких поклонов. Те самые младшие небесные чиновники, что каких-то пару мгновений назад исходили ядом и неприязнью, не щадя расшитых парадных одеяний, упали на колени и раболепно уткнулись лбами в пыльную мощеную камнем дорогу.
Смысла в этом, правда, не было.
Взметнулся ветер, забив чужие рты грязным песком, промелькнули лазурной стрелой волны невесомой ткани.
Обычно высокопоставленным богам нравилось получать в свою сторону поклонение, нравилось купаться в мягких лучах покорности и уважения. К сожалению, этот «старший небожитель» оставался к таким вещам равнодушен и, следовательно, не считал нужным тратить на них свое время. Поэтому едва только порывы воздушных потоков иссякли… на Небесном тракте стало можно разглядеть всё то же самое, что и до стихийного появления Хитсугаи.
Кроме самого Хитсугаи, разумеется.
Громкие и резкие недовольства снова заполонили пространство над дорогой. Обидно то как! Одно дело — унижаться, чтобы не получиться по шапке, и совсем другое — унижаться так, что этого даже никто не замечает, унижаться впустую. Дорожная пыль, знаете ли, не безвкусная.
Но поделать с этим младшие ничего не могли.
— Генерал? — удивлённое лицо, обрамленное черными прядями, сплетающимися в косу под подбородком, стало первым лицом, не излучающим пренебрежение, которое Хитсугая увидел в этот день. — Разве уже время полива? В прошлый раз вы набрали столько бочек, что я подумала…
— Благодарю, — низкий голос, в который причудливо примешивались нотки и высокомерия, и теплоты, прервал богиню. Для пущего впечатления Хитсугая даже склонил свою белоснежную голову. — Я очень ценю, что вы разрешаете мне брать воду в вашем лесу.
— То есть, всё-таки нужно еще?..
— Я скажу вам, когда буду готов уйти, — и, не слушая более ничего, старший небожитель исчез в магическом зеркале, ведущем в древние леса Уноханы. Самой богине оставалось лишь цокнуть и со вздохом вернуться к своим делам. К счастью, Хитсугае можно было верить: вот уже не один десяток лет он нырял в её зеркало и, не обращая ни малейшего внимания на растущие вокруг ценнейшие коренья и травы, каждый раз выносил оттуда оттуда одно — утреннюю росу.
Вспомнив, какими цветущими выглядели оплетающие его плечи стебли, Унохана от всей души понадеялась, что этот рейдерский захват будет последним.
Кто бы что ни говорил, но маленькая воительница действительно заслуживала вернуться обратно. А зная их генерала, можно было не беспокоиться о том, что он доведёт свое дело до конца.
Оказавшийся же в дремучих зарослях Хитсугая небрежно отряхнул своё ханьфу, осторожно погладил распускающиеся вокруг шеи нежно-зелёные листья и двинулся вперёд — туда, где Унохана растила робкие цветы и гибкие кустарники. В этот раз путь предстоял неблизкий: от чащи до лугов ему обычно требовалось минимум два дня пути.
— Нас опять забросило в твоё любимое место, Карин, — негромко проговорил он в пустоту, снимая плащ. — Придётся пройтись.
Лишь лесные звуки были ему ответом, и Хитсугая вздохнул так тяжело, что будь здесь кто-либо посторонний — сразу решил бы, что под обликом молодого мужчины скрывается кто-то очень древний и ворчливый.
(Не то что бы это было большой ошибкой.)
— И почему не мои горы, а? — прозвучало донельзя обидчиво. — Унохана чудовищно предвзята.
Хитсугая осторожно начал перелезать через живую стену, которую образовали корни тысячелетних деревьев.
— Ты, между прочим, ведешь себя куда хуже меня. Почему у тебя до сих пор только шесть листков? Тебе пророчили к этому моменту целых восемь, а ты… Совсем не стараешься, дорогая.
Такое ощущение складывалось, что попав в природное окружение, старший небожитель почувствовал настоящую свободу — и из него хлынул настоящий поток неиссякающих жалоб.
— Правило девяти помнишь? Нужно девять лепестков, Карин, девять. Пусть не такие идеальные как эти, не будь такой перфекционисткой. Моим подчинённым бы хоть десятую часть твоей критичности… И вообще, будешь так медленно расти, и мы с тобой ещё одно собрание пропустим… И поверь мне на слово, — Хитсугая прищелкнул языком, — эти трусы снова попытаются к тебе кого-то подослать.
Печальная история о том, как младшие божества вознамерились привести в чувство небесного генерала, чтобы тот вернулся к своим обязанностям, уже давно стала притчей во всём Верхнем мире. Слухи о безжалостности ледяного бога захватили каждый двор, не было таких духов, что не слышали бы о нем. И Хитсугая был уверен — какое-то время это ещё будет пугать народ, но… Не так долго, как хотелось бы.
Попытки вернуть Хитсугаю на его пост не всегда были такими радикальными. Первое время все ему сочувствовали — кто искренне, кто не очень, но сочувствовали и старались считаться с его чувствами. Но сам Хитсугая со свойственным ему своеволием попросту сделал вид, что ничего не слышит и что небесных порядков для него больше не существует. И ушёл в уединение, тратя год за годом на прогулки по самым отдалённым уголкам Небес, сбор росы и любование рассветами.
Конечно, он занимался всем этим не один. Каждый дух, каждое божество знало, что генерал везде появляется теперь с маленьким зелёным росточком, который впоследствии вытянулся высоко вверх и мягким доспехом обвился вокруг заботящегося о нём человека. И роса, и рассветные лучи — всё это было ради той хрупкой жизни, что пронизывала эти полупрозрачные листья.
Генерал превратился в отличного садовода — шепотом шутили на всех празднествах. Генерал выращивает какую-то траву. Совсем помешался, видимо, раз хочет воспитать разумный дух у самого низшего создания. Подумать только, теперь не только Унохане было дело до душ растений.
И лишь очень немногие знали, что в этой траве такого особенного и почему Хитсугая Тоширо бережёт её больше собственной жизни.
Жизнь богов была пресной и длинной — настолько длинной, что многие забывали о том, что её можно на что-то тратить. Часто старшие небожители забывали, зачем они существуют, а жизнь без забот и тревог не оставляла им и шанса что-то поменять. Так, впрочем, было не у всех: те боги, что были вынуждены вечность охранять границы царств и обеспечивать то самое «без забот», обычно были куда более легки на подъем и умели ценить маленькие радости. А еще были те, кому всего всегда было мало: и они впутывались в течение судьбы, меняли чужие жизни, а потом расплачивались своей.
Жена Хитсугаи Тоширо была именно такой.
Она никогда не хотела просто бесцельно влачить своё существование сквозь тысячелетия. Она была из тех, кто вознёсся в сонм богов, еще будучи смертной, и она хорошо запомнила, что такое простая смертная жизнь.
Эта небожительница была слишком отчаянной по меркам небесного царства, и когда с ней случилось несчастье — мало кто удивился. И так же мало кто захотел помочь.
Что, впрочем, не помешало обычно собранному и хладнокровному Хитсугае послать ко всем чертям установленные обычаи, наплевать на собственную репутацию и попытаться её спасти, отказавшись от права на божественное возрождение. Превратившись в небожителя с единственной жизнью.
В итоге с боем выцарапанный клочок её души оказался в горшке с землёй, а Хитсугая, следуя всем указаниям Уноханы, превратился в самом бдительного садовника во всех мирах, пытаясь вырастить своей жене новую душу.
— И кстати, дорогая, тридцать восьмое перерождение твоего брата сожгло мой храм в мире смертных. Еще раз он выкинет что-то такое, и ей богу, я завалю снегом всю их деревню.
Генерал ждал её обратно. Единственным авторитетом для него осталась богиня всего живого, которая ради Карин открыла своё волшебное зеркало, а единственным другом…
— Ге-не-рал! — радостно заверещали откуда-то сзади, и Тоширо тяжело вздохнул. — Генерал, подождите!
— Жду, Матсумото, жду, — сварливо ответил Хитсугая, ускоряя шаг и нервно оглядываясь: рыжих хвостов пока видно не было.
Эта лисица находила его везде, куда бы он ни пошел. Нормальные служащие разбегались от него во все стороны, а эта хитрюга поступала ровно наоборот — везде следовала за ним по пятам.
Вот прямо как сейчас. Хитсугая был на сто процентов уверен, что даже Унохана не знает, каким образом эта плутовка пробирается за ним даже в её зазеркальное царство.
— Подвезти, генерал?
Словно из ниоткуда слева вдруг плюхнулась на все четыре лапы огромная бурая лиса. За её спиной развевались пять роскошных ухоженных хвостов. Любой, кто увидел бы эту красавицу, моментально почувствовал бы жгучую зависть по отношению к ней, но только Хитсугая знал, насколько на самом деле тяжелой была жизнь Матсумото раньше. Только он знал, что рядом с пятью пушистыми хвостами есть еще два отрубленных, прикрытых шелковистой шерстью. Только он помнил, сколько всего пришлось вынести его верной помощнице.
Поэтому Тоширо никогда не обесценивал её преданность и дружбу.
Лисица хитро ему подмигнула, и небожитель, закатив глаза, все же забрался на её крепкую и теплую спину. Матсумото бодро потрусила дальше через буреломы уже со своим всадником.
— Я не могла не пойти за вами, генерал, понимаете, — пустилась она в объяснения. — Когда госпожа Унохана сказала, что Карин вот-вот последний листок отрастит, и я так переволновалась!..
— Карин что?
— В смысле, что? Последний листок, ну, знаете, который обычно означает сформированность духа и его готовность…
— Матсумото.
— Так зачем спрашиваете, если знаете? — фыркнула лиса.
— У Карин шесть листков.
— Разыгрывайте кого хотите, генерал, но не меня. Я хочу всё сама увидеть, я же не чужая!
— Еще и на меня стрелки переводишь? Совсем обнаглела?
— Но вы же не можете… А, подождите.
Матсумото встала как вкопанная, и Хитсугая по инерции чуть не перелетел через её холку. Но когда он уже приготовился сказать что-то саркастичное и едкое, как встретился со взглядом этой умной паразитки, которая сейчас смотрела на него, очевидно, еле сдерживая смех.
Небожитель нахмурился.
— А вы через солнечные лучи на неё смотрели? — Рангику смотрела на него так, как обычно на детей смотрят снисходительные родители — и Хитсугае это категорически не нравилось.
— Причем тут солнце?
— Листья высшего духа, генерал. Вы что, думали, что они будут такие же зеленые, как и первые шесть?
И пока до Хитсугаи доходило, в чем соль, Рангику хрипло залаяла, от души веселясь с того стыдливого ужаса, который так редко можно было увидеть на невозмутимом лице её командира.
Хитсугая о многом знал, но всё же оставался в первую очередь божеством войны. Так что на самом деле не было ничего удивительного в том, что он не знал, как именно выглядят разные стадии развития духа растения. Но до чего же забавно он выглядел, когда понимал, что ему по-прежнему иногда не хватает знаний!..
— Представляю, что было бы, если б я вам не сказала, — задыхалась от смеха Матсумото. — Шли бы по своей резенции, а вам вдруг р-р-раз! и жена на руки падает!
— Карин бы меня убила за такое возрождение…
— А я о чем!
И, все еще посмеиваясь, лиса снова зашагала вперед, чувствуя шевеление у себя на спине — Хитсугая пытался с разных ракурсов посмотреть на оплетающие его стебли. Листья искал.
Столько лет ждал, и вот вдруг оказалось, что ждать осталось всего ничего. Матсумото оскалилась, представив, в каком перманентном ахе– в смысле, изумлении будет весь Небесный мир. Всё, как любят эти паразиты, живущие сплетнями — нарушение небесных порядков, любовь, преступления, невинные жертвы и всё такое. Скандал, конечно, опять замнут, но несколько дней можно будет от души поразвлекаться.
Они неспешно продвигались сквозь мир Уноханы, пересекая болота и лужайки, переходя реки и на цыпочках обходя драгоценные грибницы. Теперь Хитсугая отчетливо видел дымчатые и прозрачные потоки энергии, которые как защитный кокон вились вокруг остальных листьев. Это значило, что почти вся душа собралась вместе — осталось совсем чуть-чуть.
В этот раз, добравшись до места, небожитель в первую очередь осторожно выпутался из стеблей, которые носил на себе столько времени. Зябко повел плечами, тяжело посмотрел на Матсумото, которая тут же улеглась рядом с Карин, и ушел за росой. В последний раз.
Еще целых три дня и он, и Рангику поливали тонкие зеленые перепонки и переносили духовное растение с места на место — поближе к солнцу, под его лучи. Когда солнце заходило, они разводили огонь — не древесный, чтобы не пугать детей Уноханы, а сотворённый собственными силами. Ночью замерзать было нельзя. Для Рангику огонь был делом плёвым, но вот Хитсугая, будучи божеством льда, каждый раз был вынужден сосредотачиваться так, будто решал сложнейшую стратегическую задачу перед Императором.
Утро четвертого дня отличалось от предыдущих.
Он заснул сидя, прислонившись к стволу какого-то незнакомого дерева, и когда Хитсугая открыл глаза, то едва не вздрогнул — всего в нескольких сантиметрах от его лица замер другой человек. На ногах генерал чувствовал вес другого тела. Серые дождевые глаза пристально и без всякого стеснения изучали его, черные длинные локоны стелились по плечам знакомой незнакомки, которая уверенно восседала на нём, не чувствуя ни малейшего смущения.
Хитсугая так и замер, почти не дыша, запрокинув голову, позволяя и крутить себя за подбородок в разные стороны, и трогать свои заколотые белые волосы.
— А ты кто такой? — вдруг спокойным тоном спросила Карин, с нажимом проводя пальцем по его губам.
Где-то в кустах послышалось приглушенное хихиканье одной рыжей прохвостки.
— Садовник, — едва слышно ответил Хитсугая. В белоснежных волосах затерялась одинокая, скатившаяся по виску слеза.
— А я кто такая?
— Моя жена, — честно сообщил генерал и тут же зашипел, схватившись за расцарапанный нос. — За что?!
— Я сбросила корни всего час назад, ты, извращенец! — ткнула его в грудь Карин. — Лиса, ты мне что, наврала? Какой из него хороший человек?
Вывалившаяся из зарослей Матсумото, неловко маскируя душащий её хохот под покашливания, подбежала к ним и, как домашняя, уселась подле Хитсугаи.
— Да Карин-чан, даю тебе слово, он просто балбес, а так правда очень хороший! Хочешь, спросим хозяйку леса?
— Можно, — подозрительно сощурилась Карин, глядя на него, но потом слегка расслабилась. — Слушай, ты, хороший человек-садовник. Будешь себя распущенно вести, мы с лисой тебя в дремучей чаще запрём. Она сказала, что так можно. А будешь нормально себя вести, станем друзьями. Идёт?
Хитсугая пристально взгляделся в родные, знакомые черты, посмотрел на протянутую ему изящную ладонь… И улыбнулся.
— Идёт.
И его пальцы осторожно сомкнулись вокруг тонких пальцев Карин.
Пусть память это не то, что так легко можно вернуть. Пускай она вернется лишь спустя год, десять лет, век или тысячелетие — неважно. Пока он может снова смотреть на это вздорное выражение лица, это неважно.
В любом случае, чем расстраиваться, что любимая жена его не помнит, у него есть дело поважнее: заставить её снова в него влюбиться. Чем сокрушаться, что даже стольких лет не хватило, чтобы повернуть вспять те события, лучше просто радоваться, что она снова может сама греться под солнцем.
В конце концов… Хитсугая умел ждать.