Синяки

За окном медленно сгущается вечер. В воздухе висит непривычная тишина — только бормочет где-то вдалеке радио, выставленное на минимальную громкость. Неразборчиво — да и не надо. Хорошо бы вообще его выключить. Вот только не до него сейчас, хоть особой срочности и нет.

Откладывая в сторону очередную перепачканную кровью ватку, Сеченов поднимает глаза, с усталым укором вглядываясь в чужое лицо. А Нечаев все так же рассматривает пол под ногами, надувшись словно мальчишка, отчитанный за плохое поведение. Злится — не на него, конечно. На себя. Трет, забывшись, разбитый нос и шипит сдавленно, сдерживая рвущийся наружу мат.

Академик вздыхает.

— Сережа, Сережа... Вот стоило ли оно того?

— Ну а что мне делать было, Дмитрий Сергеевич?! — Как всегда, заводится майор с пол-оборота. Скалится, хмурясь зло. — Слушать как эти сволочи вас грязью поливают?! Мимо пройти?! Не могу я так!

Сеченов между тем берет его за запястье, заставляя вытянуть руку. Обрабатывает сбитые костяшки. Разворачивает ладонью вверх и промывает порез. Качает головой.

— Ты ведь понимаешь, что всегда найдется тот, кто будет мной недоволен? Высокая должность, отличные от моих взгляды, простая личная неприязнь — сотни людей, сотни причин... Всех не переубедить. Тем более кулаками.

— Не переубедить. А вот перебить стоило бы! Вы столько всего для народа сделали, считай весь Советский Союз с колен подняли, а эти... Уебки неблагодарные!

— Не матерись, Сережа. — Укор в голосе академика звучит строже, серьезнее. — И такими методами многого не добьешься. Те, с кем ты в драку влез, вряд ли начнут теперь думать обо мне лучше — скорее уж наоборот. Ты только пострадал зазря.

— Да ладно уж вам "пострадал"! — Нечаев лишь отмахивается. — Пострадал это когда в бою пулю схлопотать повезло, или еще что-то такое. А это все так... Херня. Заживет!

Сеченов качает головой, предпочитая не отвечать. Знает — в этом его не переубедить. Сергей всегда был предан ему — и порой даже слишком. Он же и убить, и умереть ради него готов. Как тут донесешь, что не хочешь видеть его таким — и совсем не в плане "скройся с глаз моих"? Не поймет ведь.

Ох, сколько же людей было против него? Синяки, гематомы, порезы — с десяток только на видимых местах. Что ж там должно быть с телом?..

— Сними-ка верх.

Отчего-то Нечаев медлит. Ерзает на стуле, запуская пятерню в спутанные волосы.

— Дмитрий Сергеевич, может не надо? Ну правда, там нет ничего такого...

И все же он сдается, как всегда не решившись с ним спорить. Неловко расстегивает пуговицы, случайно чуть не отрывая одну. Стягивает рубашку, зачем-то складывает ее. Вновь стыдливо отворачивается. А Сеченов смотрит на россыпь иссиня-черных пятен на светлой коже, и чувствует, как от их вида что-то неприятно начинает скрестись на душе. Хоть и понимает — и вправду не так оно страшно, но все равно не может не волноваться. А ведь повидал сотни тяжелых ран. Давно научился абстрагироваться — хирургу без этого никак, особенно тому, что берется за сложные случаи. Но в этот раз самообладание подводит. Как, впрочем, и всегда — когда дело касается Сережи.

Это, конечно, не мешает ему отыскать в аптечке мазь. Выдавить немного на пальцы. Нанести осторожно — и остановиться, почувствовав, как напряглось чужое тело от этого прикосновения.

— Больно?

— А? Да что вы, нет конечно! — Голос Нечаева звучит непривычно сбивчиво и неуверенно. — Не знаю, просто... Рефлекс, наверное.

— Рефлекс, говоришь...

Академик повторяет это задумчиво, тихо. Оставляет без комментариев и все же приступает к обработке — от одного синяка к другому, снизу вверх. Вдоль живота, на ребра, к груди — плавно и аккуратно, так, чтобы не навредить. А Сергей словно дышать боится, замирая. Не зная, на что отвлечься и как не думать о ласковых прикосновениях, каким-то волшебным образом успокаивающих ноющие мышцы. Оставляющих ощущение тепла — снаружи и внутри, где-то в районе сердца. Борясь с нарастающим желанием податься ближе, прильнуть...

С губ невольно срывается выдох, когда пальцы скользят вдоль ключицы.

— Щекотно. — Торопливо оправдывается майор. Хочет сказать что-то еще, бросает взгляд, пытаясь понять, поверил ли ему Дмитрий Сергеевич — да так и не выдает ничего вразумительного. И без того неправдоподобные, варианты объяснений путаются в голове, превращаясь в невнятную кашу. Щеки предательски краснеют, заставляя снова уставиться в пол. Хочется попросту провалиться куда-то под землю, или исчезнуть, или...

— Все хорошо, Сереж.

Сеченов смотрит на него мягко, практически нежно. Проводит вдоль колючего подбородка, жестом призывая поднять голову. Касается щеки, одновременно гладя и стирая кровь. И повторяет снова:

— Все хорошо. Только пообещай мне, что больше не будешь вот так ввязываться в драки из-за чьих-то слов, ладно?

— Я... Обещаю, Дмитрий Сергеевич.

И пусть Нечаев всегда обладал вспыльчивым нравом и горячей головой, заставлявшими его порой поступать необдуманно — что-то подсказывает Сеченову, что к этому обещанию он отнесется с полной серьезностью.

— Вот и молодец. — Академик улыбается слегка. — А теперь иди отдыхать — у тебя был тяжелый день. Только попрошу сперва принести тебе во что одеться.

И, подумав, добавляет:

— А еще знаешь... Загляни-ка ко мне завтра после девяти. Думаю нам с тобой, Сережа, есть о чем поговорить.