Грань, черта, переступив которую люди ломаются, всегда разная.
Для кого-то нужно, чтобы прошли года морального давления, чтобы вызвать небольшой срыв. Ангельское терпение. Для кого-то достаточно легкой ссоры, чтобы раз и навсегда разочароваться в человеке, обществе и себе. Кто-то не сломается никогда, так как не имеет каких-то особых рамок и ценностей, а кому-то требуются определенные условия, чтобы понять, что эта жизнь не для них.
Мидория Изуку был из тех, кому необходима вера. Хоть какая-то, хоть малейший знак, малейший шанс на то, что все будет хорошо. Он видел символ света во Всемогущем, был свято уверен, что этот человек непогрешим, что он в будущем вырастет и станет таким же. Мидория имел друга — Каччана, который был невероятно крутым и уже в раннем возрасте пробудил причуду. Бакуго обладал невероятной, почти звериной харизмой, в лучах которой Изуку грелся и вслух, не стесняясь, восхищался своим невероятным другом.
В начале Катсуки горделиво хмыкал, потом неловко приказывал заткнуться, после раздраженно бил. Деку был слишком громким, слишком широко улыбался, слишком сиял, слишком заботился. Просто был слишком. Даже пытался храбриться, хотя невероятно боялся собак и темноты. А Мидория искренне не понимал, почему лучший друг начал его отторгать, переставал общаться, даже сбегал от него с другими ребятами. Но пока у него была вера — он верил и жил дальше, преодолевая свои детские невзгоды и проблемы.
Беспричудный.
Клеймо, вскрывшееся для всех во втором классе младшей школы. Ничтожество, слабак. Изуку каждый раз дергался, когда в него особенно дерзко тыкали пальцами и громко смеялись. Он никогда не был глупым и прекрасно понимал, что его может ждать, если в скором времени причуда не появится. Избитый старшекурсник, прикрытый картонками в заднем дворе школы был прекрасным примером.
Когда Бакуго стал инициатором травли, вера пошатнулась.
В начале хотелось многого. Стать великим героем, спасать жизни, путешествовать по миру. Потом скорого появления причуды, друзей и веселья. После донести до дома целыми вещи, закрыться в комнате на неделю и избавиться от чувств. Надежда на светлое будущее трещала по швам. Мидория смотрел на плакаты на стене во время особо сильных наплывов эмоций или панических атак, которые скрывал от матери. С постеров ярко улыбался Всемогущий, уверенным взглядом смотря в объектив. Даже такой, бумажный, всеобщий герой придавал уверенности в будущий день, а общение в интернете дарило иллюзию дружбы. Правда, и для тамошних он был слишком нерд, но там хотя бы никто не знал о его уродстве.
Порой становилось стыдно от самого себя: за то, что был таким слабаком, за то, что не обладал причудой, за то, что смел малодушно жалеть себя, когда у кого-то могла быть гораздо более серьезная проблема. Ведь какие проблемы были у него? Дом есть, еда есть, как и любящая мать, у других и этого могло не быть. Он не имел права распускать нюни. Но не мог перестать позорно плакать. Жестокие слова бывшего друга, которым он до сих пор восхищался, ранили больнее испорченных тетрадей и публичных насмешек. Казалось бы, за что? Что такого он сделал Каччану, за что он его ненавидит? Презрительный плевок в ответ: за слабость. За ничтожность. Изуку оставалось молча глотать обиду, понимая, что он действительно беспомощен.
Когда Бакуго чуть не умер из-за него, что-то внутри сломалось окончательно.
Слова Всемогущего сорвали тщательно удерживаемые розовые очки, а собственная оплошность, из-за которой пострадал самый яркий человек в его жизни, растоптала окончательно. Изуку глядел на еле держащегося Каччана, отчетливо понимая, что если б не он, то все было бы хорошо, и хотел исчезнуть. Скрыться где-то, раствориться в пространстве. Лишь бы не видеть, как всегда задорный, громкий, агрессивный Каччан боялся и боролся из последних сил. И даже благополучное спасение не без его, Мидории, участия не сгладило последствий внутреннего слома. Жизнь — не манга, а спасение было не более, чем удачей. А все — его, Мидории, вина. Он действительно ничтожество, которое может только вредить.
Он целый месяц не выходил из дома. Плакаты были сорваны во время истерики, стул сломан. Потом пришлось остановиться — осознание, что за все разрушения придется отвечать перед ни в чем не виноватой матерью, заставило просто сесть на пол в центре и застыть на несколько часов. Да и не приносило разрушение удовлетворения. Больше не было опоры. В себя Изуку никогда не верил, в Бакуго вера пропала еще в классе пятом, а надежда на всесильного Всемогущего распалась прахом в один день.
Он — пустое место в мире, где каждый способен хоть на что-то.
Он хотел бы быть хотя бы обычным подростком.
Один из мостов, всегда безлюдный, удобно находился недалеко от дома. После школы иногда Изуку любил с него смотреть вниз на воду, размышляя о своей судьбе. Сейчас он глядел на почти черную переливающуюся алыми бликами заката воду и почти не боролся с притяжением. Не было больше ни смысла жизни, ни цели, ни надежды. Изуку был поразительно пустым.
Так убей себя, ничтожество.
Да, Бакуго был бы рад, если бы Мидория исчез, он всегда об этом говорил. Теперь, наверно, имел полное право пожать ему шею до хруста. Или утопить в этой же реке. Хотя, не надо, он и сам с этим справится. Не сложно перелезть через невысокий бортик, не сложно сделать шаг. В теории.
Глаза слезятся, из-за чего кажется, будто мир плывет. Было бы прекрасно, если бы так и было. Только что-то внутри все еще сопротивляется, тонким звоном прося остановиться. Мидория почти сделал шаг вперед, из усталого упрямства игнорируя инстинкт самосохранения, как кто-то схватил его за шиворот и с силой вытянул назад. Парень упал спиной на асфальт. Боль слегка прояснила мысли, судорожно поднявшись, Изуку поднял глаза и замер.
— Знаешь, честно говоря, будь иное место и время, я бы со спокойной совестью прошла мимо. — Горящие пламенем глаза завораживали своей мудростью и убийственным спокойствием. — Однако, попрошу либо свалить, либо не портить это замечательное место своей бесславной кончиной.
Она отвернулась, поворачиваясь лицом к закату, и закурила. Мидория скорее на автомате заметил бинты и пластыри, подрагивающие пальцы, почти черные тени под глазами и общий изнуренный вид. Незнакомка полностью перестала обращать на него внимание, уходя куда-то в свои мысли. Оранжевые глаза были почти того же оттенка, что и наполовину зашедшее за горизонт солнце. Мидория подошел ближе, тоже опираясь на бортик. Мысли о суициде исчезли напрочь, вытесненные незнакомкой, почему-то внушающей доверие и согревающей, что ли.
— Плохой день?
— Преотвратнейший, я бы сказала.
Короткие как для девушки неровно подстриженные волосы были сильно растрепаны и в свете заката казались рыжими. Мысль про то, что у Каччана было так же исчезла быстро, как и появилась. Бакуго фонтанировал энергией, ненавидел компании и точно бы не стал поддерживать разговор. Незнакомка словно недавно дралась не на жизнь, а на смерть, и спасла, хоть и не намеренно. Бакуго бы столкнул. Его так точно.
— У меня тоже.
— Вижу.
Дым от сигареты улетал вверх в небо, тоже оранжевое, почти как ее волосы в этом неверном свете. Само собой приходило сравнение: Бакуго шел оранжевый, но он предпочитал оттенки красного. Кровь, а не пламя.
— И что же подтолкнуло тебя придти сюда и сброситься? Внизу куча бетонных блоков с арматурными сетками, если мне не изменяет память. Разбиться или захлебываться водой, проткнутым каким-нибудь штырем, как рыба на копье, — не самая легкая кончина.
Он ни разу не слышал об этом, хотя незнакомка говорила, словно это являлось само собой разумеющимся. Да и саму эту девушку он никогда не видел. Увидел бы — запомнил. Да и бортик как-то отличался. Но все пока-что отмечалось лишь краем сознания. Девушке хотелось довериться, выговориться, было в ней что-то такое понимающее. И как-то самой полилось, начиная с беззаботного детства и кончая идеей закончить пустое существование.
Мидория не ошибся, она понимала — он по глазам видел. А если понимала, значит тоже чувствовала, что уже было не хорошо. Сострадание шевельнулось в раздробленной душе, но он не жалел, что выговорился. Рассказать незнакомке было проще, чем матери, а кроме единственного родителя он ни с кем даже близко не откровенничал.
— Далеко тебя закинуло. — Она криво усмехнулась на его непонимающий взгляд, выкинула бычок в реку и достала новую сигарету. После коротких размышлений предложила и ему. И Изуку согласился. — Не глотай только.
— Кхах!
— Ахах, я ж предупредила.
— Прости.
Когда он прокашлялся от дыма, заметил, что девушка улыбалась как-то по-отчески. А потом рассказала, куда он невероятным образом угодил. Пламя, мафия, мировые преступники, сбежавшие из тюрьмы — это звучало бы фантастически, если бы Мидория не привык к тому, что у каждого в его мире была своя причуда. Вот только здесь были не причуды, а пламя, и не у всех, а у мафии в основном. На вопрос, как так вышло, что он появился здесь, она лишь беззаботно пожала плечами.
— Три-Ни-Сетте управляет этим миром. Видимо, оно решило, что здесь ты нужнее. Пойдем куда-нибудь перекусим, я со вчерашнего вечера и крошки в рот не брала.
Да, сегодня были дела поважнее, чем ежедневные приемы пищи. Найти преступников и обезвредить, перед этим вытащив друзей из-под удара. Та еще задачка. Савада Тсунаеши небрежно махала руками и отсмеивалась, говоря про раны, но нетрудно было заметить хромоту и чрезмерно аккуратные движения. В какой-то лапшичной, с хозяином которой Тсунаеши кажется была знакома, они поели досыта, а после нужно было решить, где ночевать.
— Ни в больницу, ни, тем более, ко мне я не пойду. — Категорично сказала Тсунаеши.
— Почему не домой?
— Потому что слишком много людей и ненужной суеты. — Она тяжело вздохнула. — Пошли к Шо-чану с повинной.
Шо-чаном оказался уже действительно рыжий парень с большими очками и неврозом. Сказал, что некий Реборн уже приходил и искал, и все порывался избить смеющуюся Саваду подушкой, второй рукой держась за болящий живот. От этой идиллии у Мидории на сердце потеплело. Не было сомнений в искренности волнения парня за подругу, как и в ее раскаянии. Зависть толком не успела оформиться, когда Тсунаеши вспомнила о нем.
— Это Изуку. Кстати, придется позаботиться о документах. — Она неловко растрепала блондинистые волосы на затылке. Мидория замер — так этот жест был знаком. — Он из другого мира. Нет, мы не чокнулись, хотя близко.
Шаг в пустоту закончился новым домом и первыми в его жизни друзьями. Ирие Шоичи понимал его буквально с полуслова, что казалось невероятным. Да, Мидория был больше гуманитарием, но чисто в житейских вопросах они очень часто сходились в мнении. Особенно волнуясь об общей подруге. Тсунаеши просила не волноваться — все равно бесполезно, пряталась с ними в квартире от всего мира и порой порывалась пойти убивать. Мидория быстро перестал сравнивать ее с Каччаном. Он вскоре вовсе перестал вспоминать прошлый мир, порой тоскуя только по оставленной матери, о которой совершенно не подумал. Здесь у него появился лучший друг, который периодически забывал поесть, лучшая подруга, страдающая от бессонницы, легкого раздвоения личности и депрессии, новый мир, непохожий на его совершенно, и пламя.
Даже если бы Мидории дали возможность вернуться и подарили причуду, он бы отказался. Потому что здесь у него появилась семья, которая не просто дала силу — они пробудили его собственную. Молнии забавно потрескивали на кончиках пальцев, а волосы стояли дыбом не только потому, что он забыл расчесаться. В душе появилась непривычная уверенность в себе и завтрашнем дне, а огненные глаза в минуты сомнений дарили спокойствие и желание защищать.
Первое убийство не стало каким-то потрясением, только Тсунаеши выглядела удивленной, а странный мальчик частично убрал гравитацию, начав записывать что-то в свою огромную книгу, даже не обратив внимание на лежавший в метре труп. Зато после этого в его гардеробе появились классические костюмы, преимущественно с жилетами вместо пиджаков, пара собственных пистолетов, чтобы он не пачкал руки, а в контактах телефона пара новых номеров.
Мидория Изуку был из тех, кому необходима вера. Хоть какая-то, хоть малейший знак, малейший шанс на то, что все будет хорошо. И он нашел ее, когда решил, что рыжий гений-программист и почти реинкарнация какого-то великого революционера-мафиози будут его новой семьей. Мидорию уже не пугали ни шапочно знакомые Хибари Кея и Реборн, ни варийцы, ни жизнь в роли наемника. У него была его личная сила, были друзья, появилась перспектива в жизни, хоть и неправильная со стороны общества. Да и плевать.
Жизнь в роли героя не задалась с самого начала. Быть простым подростком не получилось. Что же, тогда он встанет на темную сторону, но найдет свое место в новом мире.