Золотарь, по прозвищу Золотуха, как всегда, был по уши в работе. Дело свое золотарское он выполнял исправно, потому как страшно любил покопаться в чужих грехах и тайнах. А уж их он в выгребных ямах да в грязном белье нашел предостаточно. Секреты стекались к нему со всех домов, где он бывал, и он только успевал подставлять под них свою лопату. Иногда это были невинные секретики, что маленькие девочки прячут под подушку, а иногда – страшные тайны, и многие готовы были бы даже заплатить, лишь бы длинный язык Золотухи оставался за его гнилыми зубами.
– Молчание – золото, которое не пахнет, – говорил он, стирая с лица жидкое золото, и прятал в свои сундуки расписки, в которых секретным шифром были записаны какие-нибудь не слишком достойные дела жителей Сказкограда. Городок этот был небольшой, поэтому даже один потайной грешок мог стать серьезным камнем преткновения в огороде добропорядочного горожанина.
А покинуть Сказкоград было невозможно, потому что тот, кто пересекал черту зачарованного города, сразу терял память и сходил с ума, как случилось однажды с красавицей Беллой, когда она из любопытства решила проверить эту древнюю легенду. Легенда оказалась правдой, и теперь Белла жила в высокой башне, где скрывали ее от чужих глаз. Никто не испытывал желания повторять судьбу несчастной, так что держались от черты невозврата подальше. Кроме, конечно, Золотухи. Не зря он слыл плутом и чародеем. Частенько мотался он на другую сторону и обратно. Не боялся он потерять себя и забыть, кто он есть, потому что было множество у него личин, и он уже давно сбился со счету и забыл, кто же он настоящий.
Никто бы не смог сравниться с ним в умении притворяться, наживаться, из всего извлекая какую-нибудь выгоду. Прибыль свою он с удовольствием пускал в ход, выдавая ссуды какому-нибудь гному под высокий процент, а если должник был не в состоянии вернуть заем, Золотуха брал в качестве залога какую-нибудь «сущую безделицу» вроде волшебной лампы с джинном или мраморного бюста Карла Маркса. Так его лавка довольно быстро превратилась в антикварный ломбард, в котором царил огромный деревянный комод из красного дерева. Комод этот достался Золотухе от бабушки Красной шапочки, но она об этом предпочитала молчать. Все предпочитали молчать о сделках с Золотухой. И все боялись его, но идти на открытую вражду не решались, слишком уж много тайн он прятал в ящичках пресловутого комода.
Вот, к примеру, Эмма Лебедева. Комсомолка, спортсменка и просто красавица. Передовица производства, ворох разноцветных ленточек на могучей груди и благодарственных грамот на столе, но связалась с каким-то бандитом и вором.
Купилась, видать, на мудреное имя (было оно каким-то очень сложным, звучало красиво и загадочно, но все звали его запросто – Беней) или, быть может, на конфеты с яблочным ликером, что он ей приносил (не исключено, что подмешивал в них любовное зелье). А может, дело в том, что он был хорошим любовником. И Эмма верила, что вот она истинная любовь, которая изменит человека, направит на путь истинный к светлому будущему, которая сможет воспитать из преступного элемента благонадежного гражданина. Но с этим как-то не заладилось, зато потом как-то ночью Эмма обнаружила себя в доме какого-то недобитого буржуя, а Бенька стоял под окном на стреме. Буржуем оказалась председательница очень важного комитета с непроизносимым названием и, между прочим, мэр Сказкограда Регина Царевна. В ее доме все было пропитано классовой ненавистью и непозволительной роскошью, поэтому, как убеждал Беня, Эмма должна была отомстить в ее лице всему треклятому эксплуататорскому режиму.
– Мы не воры! – горячо говорил Беня, стуча белым штиблетом (тоже украденным, несомненно) по столу. – Мы лишь санитары леса. Мы берем то, что по праву принадлежит нам.
Трудно сказать, что влияло на Эмму больше – ораторское мастерство Бени или его сильные руки, сжимающие по ночам ее крепкое, молодое тело. В общем, она пошла на дело.
– Если возникнут проблемы, позови меня! – крикнул ей на прощание Беня.
И проблемы возникли. Регина Царевна как будто ждала Эмму и поймала с поличным (конечно, как выяснилось позже, в этом была заслуга и упомянутого золотаря). И как Эмма ни кричала, ни звала Беню, он так и не появился, по-джентельменски попросту смылся. Уже сидя на заседании по вопросу хулиганских действий, Эмма все же увидела своего ненаглядного.
– Почему ты не пришел на помощь, ведь ты обещал! – призвала Эмма его к ответу.
– Ну, золотце, – лукаво улыбнулся Беня. – Я же сказал – «позови меня», я ведь не говорил, что я приду на помощь.
Гнилое яблоко недалеко падает от гнилого дерева. Откуда же Эмме было знать, что папашей Бени был не кто иной, как сам Золотуха. А матерью – одна бедовая рыбачка Мила, которая однажды уплыла с видным моряком Костей, чем обозлила Золотуху до невозможности. Говорят, он нашел их в заморском порту и в гневе прибил жену свою гулящую топором, но коварный обольститель сумел-таки удрать, оставив Золотухе на память свою руку. И остался у Золотухи один только сын как воспоминание о былом «долго и счастливо». Да и тот – ускользнул, когда ему было пятнадцать. Сбежал от отца, растворившись в воздухе свободы. Это было давно. Теперь Золотуха сидел на заседании по делу взлома частной собственности и нашептывал Регине всякие пакости о гражданке Эмме Лебедевой, урожденной в каком-то там году. Он подсказывал, какое бы лучше наказание придумать для нарушительницы. И в конце концов Регина лично помахала Эмме рукой на перроне, когда вагончик тронулся и увез Эмму, а также ее мечты о светлом будущем за сто первый километр.
На этом история злоключений Эммы не заканчивается, а, наоборот, только начинается. Вскоре она обнаружила, что от пропаганды Беньки она нажила себе ребенка. Тут ей на помощь явился один человек, на вид вроде благонадежный. Не признала она в нем злейшего своего врага Золотуху. И неудивительно! Обычно Золотуха ходил в тряпье да рванине, а тут нацепил богатый костюм, вымыл голову, расчесал волосы. Позолотил гнилые зубы. Даже лицо его выглядело здоровым и чистым. Преобразился Золотуха до неузнаваемости, подошел к Эмме, посмотрел на ее уже тогда довольно заметный живот и запричитал.
– Не послал мне господь ребенка, и некому мне оставить свое наследство, – жалостливо врал Золотуха. – А ты молодая еще слишком для материнства. Рано тебе о детях думать, тебе самой на ноги подняться да жизнь новую начать. Помогу я тебе разрешиться от бремени и устроиться, в обмен на твоего первенца. Его я заберу. Воспитаю его как своего, научу всему, что сам умею.
Эмма была в таком беспросветном отчаянии, что сдуру согласилась, не поняла она тогда, что обрекает ребенка своего на тяжелые испытания.
Устроил Золотуха Эмму в одном придорожном кафе официанткой. Нашел ей фатеру где-то в подвале, оставил ей немного деньжат на развитие. А когда подошел срок родить, Золотуха вновь явился перед Эммой. На этот раз в образе старухи-повитухи. И вот наконец крики Эммы слились с плачем новорожденного мальчика и разрезали глухую ночь, как Золотуха пуповину. Эмма лежала без сил, глядя, как Золотуха заворачивает ее сына в одеяло. И едва слышно попросила хотя бы взглянуть на ребенка и дать имя.
Золотуха улыбнулся во все свои выбитые зубы и протянул Эмме сверток. Был ребенок дюже уродлив, как и все сморщенные человеческие детеныши, но Эмме виделся он настоящим ангелом, она поцеловала его в лоб и нарекла Генри. В честь писателя забугорного, о котором Беня ей рассказывал.
Безрадостно складывалась дальнейшая жизнь Эммы. Лодка романтического духа разбилась о серые будни, в которых Эмма днем вытирала столы и драила полы, а ночью слушала довольно сомнительные комплименты от подвыпивших мужиков. Некоторые из них все лапали ее задницу потными жирными руками, норовя трахнуть ее прямо в зале, но тут выходила бабка Лукинишна, и хоть на вид та была добрейшим божьим одуванчиком, глаза ее сверкали строго, а еще строже сверкал начищенный обрез в ее руках. Никто не решался перечить ей.
Тем временем Золотуха отвез Генри в Сказкоград и отдал его на воспитание Регине, как они тайно договорились еще тогда, когда судили Эмму. Собственно, Регине ребенок был нужен для того, чтобы поддержать репутацию да повысить рейтинг, который стремился уже не к нулю, а к минус единице. А наличие у народного избранника спиногрыза, как известно, умиляет сердца простого люда и повышает его лояльность. Увы, это не сработало. Слишком уж допекла их злобная мегера, и знали они, что никакой сын не способен смягчить ее сердце, да и было ли у нее сердце, коли решила она, что ребенок ей попался какой-то бракованный. Кричал постоянно без причины и только и знал, что пачкать пеленки. Регина страшно злилась и хотела уже вернуть его Золотухе. Но коварный золотарь был как аптека – его услуги возврату и обмену не подлежали. Заскрипела Регина зубами, но делать нечего – пришлось оставить мелкого засранца. А потом Регина и привыкла к нему, и в сердце ее затеплилось что-то, весьма пока отдаленно напоминающее материнскую любовь.
Долго ли, коротко ли, но вырос Генри в здоровенного детину семи лет от роду. Мать его была не слишком-то ласкова с ним, лупила за малейшую провинность и давала тысячу тысяч бессмысленных поручений вроде как: вымой руки перед едой, приберись в комнате, не ходи зимой без шапки и прочее. Генри частенько сбегал от нее к одной очень странной парочке. Муж и жена были настолько поглощены друг другом, что их уж никто не воспринимал по отдельности, и так и называли в одно слово – Иван-да-Марья. Были они людьми добрыми, ласковыми, только, как говорится, немного не от мира сего. Блаженными. Жили они в избушке на краю леса, прикармливали всяких зверушек и птиц и еще выращивали ягоды волшебные, говорили, что с их помощью можно переместиться в сказочное тридесятое царство, где нет злых, нет клятых узурпаторов, и все принадлежит народу. В мире том, мечтательно вздыхали они, вечное лето, никто не болеет и не старится, смерти нет, лишь когда человек сам решает, что достаточно он пожил, приходит за ним голубая фея и превращает тело его в радужную пыльцу. Но волшебные ягоды лишь приоткрывали небольшое окно в тот мир, и смотреть в него можно было недолго. Многие пытались отыскать туда дорогу, глотали ягоды и долго-долго бродили по лесу, но доходили только лишь до ручки двери, которая оставалась закрытой. И откроет ее лишь тот, кто узнает секрет золотого ключика и победит злую ведьму. Ну, по крайней мере, так вещали Иван-да-Марья, подсовывая Генри большую книгу с необыкновенными картинками, чтобы он не мешал им предаваться истинной любви.
А Генри читал книгу с интересом. Люди на страницах были точно живые, объемные фигурки поднимались из страниц и двигали маленькими вырезанными из бумаги ручками и ножками. И так увлекся Генри этой книгой, что поверил, будто все описанное – было на самом деле. Там говорилось про мальчика, который жил у злой мачехи-ведьмы, и он должен был отыскать свою настоящую маму, добрую волшебницу, и только она сможет спасти Сказкоград от коварных чар, лишивших город волшебства. Без труда он узнал в злой ведьме Регину, уже давно подозревал он, что не родная она ему мама, потому что родная мама ни за что на свете не стала бы ругать любимого сына за банку яблочного джема, что он втихаря слопал в знак протеста против жестокого обращения с детьми. Генри заливисто смеялся, представляя, как злобная мачеха вся испепелится, когда добрая волшебница победит ее. Только вот беда – сказка та была без последней страницы, одни только обрывки осталось. И не было сказано – где найти добрую волшебницу и как победить злую ведьму.
– Может быть, вы мои настоящие родители, только после проклятья забыли об этом? – с надеждой спросил он.
Иван-да-Марья подняли головы и посмотрели на Генри загадочно. Они не были в этом уверены, но вполне допускали, что могли.
– Чтобы узнать наверняка, сходил бы ты к Золотухе, – вдруг подала писклявый голос стена.
Приглядевшись, однако, Генри увидел, что голосок принадлежал какому-то зеленому существу, забившемуся в обитую мхом трещину между бревнами.
– Ты что за такое? – спросил Генри, сажая его на палец.
– Я сверчок, по имени Сверчок, – прострекотало насекомое. Оригинальностью он явно не блистал, но совет дал интересный.
Генри направился к Золотухе, размышляя о странностях, которые замечал уже давно. Люди не менялись со временем. Не росли, не взрослели, не старели и не умирали. Конечно, он заметил не сразу, но когда его приятель из песочницы Нил, который был старше Генри, когда они познакомились, так и остался трехлетним бутузом в круглой полосатой шапочке, стало понятно, что время в этом городишке очень избирательно. Или же, что все люди вокруг него вовсе и не были людьми, а были… куклами. Генри зашел в дом Золотухи и застал его за очень странным, но вместе с тем крайне увлекательным занятием. Он стоял за токарным станком и, припевая, вытачивал деревянных кукол. Причем они были подозрительно похожи на жителей Сказкограда, только наряжены были в платья, как в той книге, что Генри читал. Он узнал Иван-да-Марью, целующихся под деревом. Узнал трактирщицу в красной шапке. Красавица Белла в желтом платье сидела на крохотной скамейке. Даже свою мачеху в обтягивающем синем платье. Где-то там был и сам Золотуха, похожий на Петрушку. Таким же остроносым и злым было его лицо. Но Генри не успел достаточно хорошо рассмотреть его. Настоящий Золотуха заметил его, со скрипом развернулся на каблуках (с волос его посыпались золотистые опилки) и воткнул в лоб Генри длинный палец.
– Чего тебе надо, девочка? – взгляд темных глаз золотаря был неприятно цепким.
– Вообще-то, я мальчик! – растерянно возразил Генри.
– Ну какая разница! – отмахнулся Золотуха и прищелкнул языком. – На вкус вы все одинаковые.
Золотуха по-старушечьи противно и визгливо рассмеялся, и какая-то злая тень пробежала по его рябому лицу. Было не очень понятно – шутит он или нет, но Генри на всякий случай отшатнулся.
– Я хотел узнать, где моя мама, – робея, спросил Генри.
– В каком смысле, дорогуша? Регина, конечно же, дома, где ей еще быть так поздно? – Золотуха мотнул головой в сторону часов на башне.
– Настоящая мама, – с нажимом проговорил Генри.
– Ах, настоящая, – протянул Золотуха. – Послушай. Да какая разница? Раз ее здесь нет, значит, она тебя бросила. И вот Регина – твоя настоящая мама. Не та, что родила, та, что воспитала, слышал о таком?
– Ты врешь! – воскликнул Генри, и в глазах его засверкали слезы. – Мама бы не бросила меня. Это ты и Злая ведьма заколдовали ее. Спрятали.
– Ну, если тебе так хочется думать, – Золотуха махнул рукой на Генри. – Но я могу тебе показать кое-что.
И он достал из комода блюдечко с яблоком. И покатил яблоко по блюдечку. Постепенно на фарфоровом донышке стала появляться картинка. Светловолосая женщина с лицом миловидным, но покрытым густым слоем усталости, скуки и безнадежности. Рядом с ней извивался юркий морячок в кожаном камзоле. Из левого рукава блестел металлический корабельный крюк. Пара о чем-то ласково щебетала, и целая рука морячка то и дело ныряла в декольте женщины. Та, конечно, била его для виду, но по раскрасневшимся щекам было понятно, что она совсем не против.
– Опять этот выблядок! – выругался Золотуха и сгоряча разбил блюдце кулаком.
– А кто это? – поинтересовался Генри.
– Это твоя родная мамаша-шалава. И один шлында проклятый. Ну что, доволен? – зло усмехнулся Золотуха.
– Это не моя мама, – упрямо нахмурился Генри. – Моя мама не такая. Она хорошая. Ты заколдовал ее, и поэтому она ничего не помнит. Но я найду ее! И она победит тебя!
– Ой, боюсь-боюсь! – воскликнул Золотуха, деланно прикрываясь ладонями. – Но как ты найдешь ее, если ты всего лишь деревяшка?
Он взмахнул рукой, и волшебная золотая пыльца слетела с его пальцев, закружилась вокруг Генри, превращая его в полено.
Золотуха бросил его в камин и, посмеиваясь, грел от огня руки. Полено казалось живым. Извивалось, дрожало и стонало изнутри своего деревянного тела. И по чернеющей коре текли смолистые слезы. И не выдержал Золотуха этих страшных воплей ужаса и боли. Вытащил полено и вырезал деревянного мальчика. Одел его в красную курточку, зеленые шорты. И нацепил на голову полосатый колпачок. Сунул в руки азбуку. И поставил в самый центр своей кукольной композиции. Рядом с Региной. Закончив работу, Золотуха собрал свою шарманку. И пошел в небольшой трактир показывать новое представление.
И бабка Лукинишна из жалости иногда давала ему похлебку. А трактирщица Эмма... Когда-то она мечтала о счастье, о любви, но, залетев от залетного студента, забыла об этом, скатившись по склону разбитых надежд на самое дно депрессии, где ее и подобрал Золотуха. Отец того самого студента, которого, как потом говорили, застрелили в пьяной драке его товарищи. Так Эмма и Золотуха остались вдвоем. Золотуха побирался со своей шарманкой. Эмма – работала в трактире. Жили они в старой каморке. И Золотуха заботился об Эмме как о родной дочери, но не успел остановить ее, когда она в бреду родовой горячки разбила голову своего младенца о печную трубу, а потом бросила его крохотное мертвое тельце в камин. Когда Золотуха прибежал, было поздно, но он утешал Эмму потом, когда она осознала, что сотворила. Теперь она уже почти совсем забыла обо всем этом и надеялась, что с новым любовником, рыбаком Костей, все будет иначе. Золотуха относился к нему с подозрением. Больно уж похож был этот лихой моряк на лиходея, что украл у него жену и счастье. Подробности слились в его голове в бессвязную мешанину образов, но сердце Золотухи каждый раз вздрагивало, когда он видел металлический крюк на месте левой руки Костика. Тот потерял конечность в аварии, а Золотухе казалось, что он лично отрубил вору руку и лично отрубил бы вторую, если бы только Костик посмел обидеть Эмму, единственную радость в жизни старика.
И шарманщик улыбался загадочно и немного печально, такой старый, что уже забыл свое настоящее имя, откликаясь только на прозвище; он все играл и играл, крутил ручку дряхлой шарманки, выдумывая новые небылицы для своих представлений.