Церемония наследования должна была стать торжественным праздником для всего клана, хотя не слишком веселым, ибо назначение нового главы всегда означало смерть предыдущего — но что обычным Хьюга до Хиаши или Хинаты? Его уважали, но его практически не знали, как и о Хинате знали только то, что она слабая куноичи (наверное, об этом знала вся Коноха и прочие скрытые деревни), и что она пострадала на экзамене чуунина и во время нападения Пейна. Наверное, простые члены клана тоже не были ею довольны — в мире шиноби не прощают слабость. Хината была намерена переубедить их всех и доказать, что она не лучшая куноичи, но у нее есть иная сила. Та сила, которая может победить физическую без боя.

С самого утра ее готовили к церемонии, сооружая на голове высокую прическу, рисуя на лице макияж и наряжая в тяжелое и неудобное кимоно. Хината покорно терпела все манипуляции служанок, не говоря с ними — они попытались что-то болтать, но Хината была не в настроении для светских бесед.

Ей не верилось, что это произойдет на самом деле. Словно что-то должно помешать церемонии: кто-то ворвется в зал и закричит, что против этого, что есть кто-то намного лучше на титул главы… глупо, но из-за этого Хината до рассвета не сомкнула глаз. И не только из-за этого — в голову лезло множество мыслей, не дающих покоя. Хиаши — что бы он сказал, узнав о планах дочери? Она ведь так и не успела поделиться с ним идеей насчет печатей… Ханаби — она никогда не простит старшую сестру за то, что та сделала и сделает… И, наконец, Неджи. Неджи, который любил ее, которого любила она, но перечеркнула все, что было и могло быть между ними одним взмахом пера, подписав закон об инцесте.

Она больше никогда не сможет его поцеловать. Он не обнимет ее, как тогда — крепко, отчаянно и страстно. Им лучше не видеться — или видеться как можно реже, чтобы дать своим душам возможность исцелиться. Чтобы допустить мысль о том, что можно любить других.

Но как можно любить другого — не Неджи? Почему она была так зациклена на Наруто? Почему они оба теряли так много времени — она на страх, а он — на ненависть?

Хината лежала без сна и представляла себе Неджи. Его обнаженную грудь со шрамом посредине… спину с тремя кровавыми полосами… Почему она видела его раздетым, только когда он испытывал боль?

Если бы она могла дотронуться… Она целовала бы каждый его шрам, сгорая от страсти и любви. Она бы попыталась исцелить все раны, что нанесла ему — но теперь уже поздно. Приоритеты расставлены. Выбор сделан. Хината займет свое место под солнцем, а Неджи — он все равно будет принадлежать ей.

Он так сказал, но Хината в это не верила. Думать можно, что угодно, а на деле — однажды он встретит девушку, которая сможет ответить на его чувства, которая не будет его сестрой и не будет мучить его, и тогда он выберет ее. Он женится; Хината не выйдет замуж никогда, чтобы не менять фамилию и не допускать к управлению кланом никого постороннего даже на шаг. Она обрекла себя на будущее главы клана Хьюга.

Может, Хиаши тоже когда-то считал это не даром, а проклятием?

***

— Госпожа, вы прелестно выглядите!

Служанки подвели ее к зеркалу, и на Хинату из отражения посмотрела… незнакомка. Гордая, царственная, пышно наряженная — это не могла быть она. Но это была она.

Неджи будет поражен, подумала Хината. Он восхитится ее видом. Но ее красота — красота ядовитого цветка, который ранит руки острыми шипами и убивает бабочек отравленным нектаром.

Хотела — получай.

Взамен за все нужно чем-то жертвовать, разве нет?

***

Начало церемонии ознаменовал удар в барабан, и в зале, полном народу, появилась Хината — увидев ее, Неджи задохнулся, шокированный тем, насколько она может быть прекрасна, и выдал свой прерывистый вздох за кашель, запив его глотком вина.

Выпить хотелось больше, чем глоток, будто одно вино могло помочь забыть о несбывшемся и на время погасить боль — что бы ни говорил Неджи Хинате, а ему было больно, и вовсе не физически. Он понимал, что она права, но это ничего не меняло — он любил ее, не как сестру.

Он сам обрек себя на эту боль, вернувшись к ней, но находиться вдали от Хинаты было еще хуже — тогда он бы попросту не выжил. Но и видеть ее такой красивой, понимая, что отныне может только смотреть, хотя она не была против большего и между ними стояли только правила… Невыносимо. Смотреть — и то больно, как на солнце, которое слепит глаза.

Хината величественно и медленно шествовала к центру зала, где на подиуме ее ждал Такаши, держащий в руках искусно выкованную золотую диадему с рубинами — не ту, которую надевал на такую же церемонию Хиаши. Другую, женскую; ее носили женщины, занимавшие место главы клана Хьюга.

У подиума Хината склонила голову, и Такаши увенчал ее диадемой, провозглашая:

— Приветствую тебя, дева Бьякугана, предводительница Хьюга, прелестнейшая из среброглазых дев! Да будет твое правление нами долгим и плодотворным, и да достигнем мы величия под твоей изящной рукою!

Выпрямившись, Хината повернулась вперед, сохраняя молчание — так было положено. Хором все в зале произнесли:

— Приветствуем тебя, дева Бьякугана!

Когда стих гул аплодисментов, Хината снова изящно поклонилась, и произнесла:

— Да будет так.

Ханаби ступила к ней из зала. Одета младшая Хьюга была не так пышно, но тоже нарядно, и волосы ей причесали специально так, чтобы открыть лоб. В руках Ханаби держала подушечку, на которой лежал свиток. Встав перед Хинатой, она склонила голову и протянула ей свою ношу. Взяв подушечку, Хината открыла свиток — она знала дзюцу, активирующее проклятую печать, но не знала, каким дзюцу накладывают его. Теперь ей было это известно. Не так сложно, как она думала — почему-то Хината представляла себе процесс нанесения печати, как татуаж или клеймение. Это было клеймо, но резать кожу и лить под нее чернила или прижигать не приходилось. К счастью; Хината не сумела бы разрезать лица сестры и брата — как и чьи угодно другие лица, если это было не в бою.

— Именем главы клана Хьюга, — произнесла Хината, сложив дзюцу и прикоснувшись кончиками пальцев ко лбу Ханаби. От ее касания на коже у той чернилами начала ползти отвратительная гадкая рабская метка, и по лицу Ханаби Хината видела — это причиняет ей боль, как если бы Хината выжигала клеймо.

Но Хината не отвела руки до тех пор, пока печать на лбу Ханаби не была завершена. Лишь тогда она опустила кисть.

«Если ты еще раз скажешь, что я рада… я поставлю тебе печать лично», — вспомнила Хината свою угрозу младшей. Она все-таки сделала это — своими руками… Хината подавила приступ рыданий на корню.

С другой стороны зала к ней так же выступил Неджи. Без подушечки — Хината выучила дзюцу с первого раза. Встав перед ней, он склонил голову, и Хинате стало еще хуже — ну почему, почему, почему…

Незаметно Неджи подмигнул ей, от чего Хинате еще сильнее захотелось плакать. Он даже сейчас подбадривал ее, он даже сейчас был сильнее, он даже сейчас… Хината выдохнула и сложила дзюцу.

На лбу Неджи под ее пальцами расплывалось клеймо. Как же Хината ненавидела себя в этот момент — никогда она не испытывала такой ненависти к себе. Но пути назад больше не было. Пути назад не было никогда — если бы она обернулась, то она бы погибла, а вместе с ней — все, за кого она отвечала. С самого рождения отвечала, по иронии судьбы появившись на свет первой.

Время будто остановилось и осталась одна Хината, Неджи и ее рука на его лбу, оставляющая проклятую печать.

Она благословила всех богов, когда это закончилось и Неджи отступил, встав от Хинаты по правую руку, в то время, как Ханаби стояла по левую — они все еще были ее ближайшими родственниками и имели на это право. Теперь во время совещаний Неджи будет сидеть гораздо ближе к ней; как племяннику Хиаши, ему доставалось дальнее место, но его родство с Хинатой считалось более близким.

Теперь наступил черед последнего хода.

— Позовите всех на главную площадь поместья, — приказала Хината. — Всех, кто сейчас здесь. Слуг, шиноби, мужчин, женщин, стариков, детей — всех Хьюга.

Неджи с удивлением взглянул на Хинату, но она на него не смотрела.

***

На площади Хината поднялась на возвышение, существующее для обращений главы к остальным. Ей было сложно идти в тяжелом длинном кимоно, но она ни разу не споткнулась и не покачнулась, и только Неджи по походке сестры видел, что ей трудно, но помочь ни за что бы не решился — это бы унизило ее.

— Клан Хьюга! — повысила голос Хината. Собрать успели действительно всех или почти всех: на нее взирало множество белолунных глаз. — Я, Хината, ваша новая глава, и я хочу сказать кое-что! На протяжении веков мы совершали несправедливость и жестокость, разделяя наш клан надвое лишь по признаку рождения! Мы принуждали наших родных служить нам и подчиняли их через боль! Мы считали это правильным, потому что это был закон, но законы имеют свойство меняться — и прямо сейчас я меняю главный закон Хьюга. Печати не будет получать только побочная ветвь! Печати получат все! Даже… — Хината замерла под многочисленными взглядами, теряясь и пугаясь. Что, если они ее осудят? Она не боялась осуждения старейшин, но ей была необходима поддержка обычных людей. Она хотела, чтобы они любили ее. Она старалась ради их благополучия, но что, если их устраивает текущее положение вещей?

Они молчали. Никто ничего не сказал. Просто молчали, и по лицам не было понятно, что они думают.

У многих были повязки на лбах. Женщина с повязкой держала за руку ребенка, совсем маленького, чей лоб был еще чистым — и останется чистым. У Хинаты была мысль превратить проклятые печати из клейм в знаки отличия и гордость принадлежности к Хьюга, но она отказалась от этого — это было бы лицемерием после всего, что значили печати раньше. Как можно гордиться тем, чего всю жизнь стыдился?

Однажды, возможно, печати станут гордостью такой же, как улучшенный геном, но не в этом поколении Хьюга и не в следующем… и не в том, что будет после. В своей жизни Хината этого не застанет.

— …печать получу даже я.

Хината сложила дзюцу и прижала пальцы к своей ключице. Кожу обожгло, как огнем — это было вправду больно, а Ханаби и Неджи терпели…

Зато люди в толпе хором ахнули, пораженные поступком юной главы. Они смотрели, как на ее коже появляется метка, и их лица менялись — они начинали светлеть и взирали на Хинату с благосклонностью, а некоторые — с восхищением и почти обожанием.

«Смотрите на меня! — думала она. — Смотрите! Вот, что я сделаю для вас — для нас! Вот, зачем я родилась! Вот, почему я выжила в войне! Вот, почему я жертвую всем, что могу иметь, ради того, что имею! Смотрите, я никогда не была ничтожеством! Я всегда была лучше, чем обо мне думали!»

Среди толпы Хината увидела Неджи. Он смотрел на нее с благоговением и любовью — и первым начал аплодировать, хотя кожа на его лбу покраснела вокруг печати, и по своему опыту Хината знала, что ему больно.

Но ей тоже было больно, и все было честно.

Хината стояла на виду у всех, и аплодисменты гремели у нее в ушах, а счастье переполняло до краев — у нее были сомнения, но теперь все они испарились.

Она никогда не пожалеет о содеянном.

Она заняла свое место под солнцем.