Право на любовь

— Тринадцать, вызов на Землю! Давай-давай, пошевеливайся, напугай этого недоумка как следует, — старший надзиратель щёлкнул шипастым хлыстом и кивнул на ярко-засветившийся ритуальный круг с вписанной в него пентаграммой. — Смертная девка, одна, проблем не возникнет.

Тринадцать покорно кивнул, со скрытой неохотой поднимаясь с облюбованного места; горячую скалу, с трёх сторон окружённую кипящей лавой, тут же занял кто-то из свободных демонов — номер Четыре, кажется. Будь у Тринадцать настроение получше, он бы рыкнул, может, даже попытался бы согнать, как-то застолбить это уютное местечко за собой, но настроя не было ни на что. А уж особенно его не было на работу — давно опостылевшие гоняния смертных, которые должны были остаться за спиной ещё несколько веков назад.

— Я сказал: пошевеливайся! — со свистом над ухом пронёсся хлыст, и Тринадцать вздрогнул, чувствуя, как стекает по виску чёрная кровь, почти незаметная на такой же чёрной, как обгоревший камень, коже. Боли почти не было — привык за столько-то столетий. И даже обида не всколыхнулась в груди: устал. Перегорел.

— Конечно, господин старший надзиратель. Извините, господин старший надзиратель, — губы шевелились, выдавая привычные фразы почти без участия разума, тело действовало точно так же: подобрать брошенный свиток с информацией, который не пригодится, но по уставу положено; обмакнуть хвост в лаву — стандартный ритуал перед отправлением; нацепить агрессивную «маску», ведь не уставшей же мордой пугать, и шагнуть на светящиеся границы — переход в мир смертных.

Раз некто на другой стороне так жаждал острых ощущений, то обязанностью Тринадцать, как демона, было их обеспечить. И тем самым раз и навсегда объяснить очередной глупой смертной, что шутить со всевозможными призывами да ритуалами — дурное и неблагодарное дело. Ничего хорошего не получится, даже если призыв окажется удачным. Особенно, если призыв окажется удачным.

— Зачем ты призвала меня, смертная?! — грозно рыкнул Тринадцать, едва оказавшись в клубах пепельно-серого дыма и почуяв дыхание мира живых — свежего, холодного, иного. Прямая противоположность жаркому и душному миру демонов.

Обычно после этого раздавались или визги, или мольбы, но в этот раз его встретила тишина. Не угрожающая, не “святая”, как это было несколько раз — были такие святоши, осознанно занимающиеся дьволоманией и делающие вид, что тем самым они служат самому Святому Творцу. Демонов-то они, конечно, пожгли тогда немало, но ведь и те в долгу не остались, когда пришёл черёд святошам в преисподнюю отправляться.

Но всё не то, всё это было в прошлом… А сейчас его встречала мирная тишина, будто бы выжидающая. И это напрягало ещё больше, как и всякая непривычная часть ритуала. Что-то, идущее не по плану, обычно приносило невероятное количество проблем в дальнейшем, даже если сначала было приятным. Как тогда… Тринадцать мотнул головой, чуть не цепляя витыми рогами низкий потолок. Неважно, как было тогда, важно, как будет сейчас.

Дым от призыва медленно рассеивался, открывая взору демона круглую комнату, совсем не тянущую на ритуальный зал. Намётанный глаз Тринадцать зацепился за идеально ровные линии пентаграммы, лишь поверху замаскированные рваными мазками — явно профессиональная работа, которой пытались придать вид любительской. В груди всколыхнулось было давно забытое чувство интереса: ничего любопытного последние шесть лет не происходило.

Но Тринадцать утихомирил его усилием воли: нечего и надеяться на что-либо, разочаровывать потом будет больнее. Не положено демону мечтать о чём-то — хоть о чём. Как и ангелу. Это удел жалких смертных, которые, несмотря ни на что, в разы свободнее тех, кто заправляет их посмертием.

Ещё больше любительски-профессиональной пентаграммы настораживало то, что, собственно, призывателя в комнате… не было. Горели ритуальные свечи, чадили дымом пучки трав, и валялся на полу пыльный гримуар. Но хозяйки всего этого не наблюдалось, будто она выскочила за дверь сразу же, как только закончила речитатив призыва. Тринадцать недоумевающе потоптался по полу, высекая из камня искры, и принюхался к воздуху, улавливая неожиданно знакомый аромат.

— Не топчись на пороге! — Ещё более знакомый голос заставил его вздрогнуть и оцепенеть в неверии. — Пятый угол не закрыт, можешь выйти!

Не замеченная ранее дверь распахнулась и внутри мелькнули белоснежные волосы. Тринадцать совершенно по-человечески потёр глаза, не веря в реальность происходящего, и уставился в пятый угол пентаграммы, о котором и заявлял голос. Действительно. Не соединённые линии — не закрытая пентаграмма, аксиома, известная даже самым юным призывателям. Мало кто рисковал так делать, ведь тогда нужна была уверенность, что демон тебя не тронет. А уж пятый угол… самое незаметное место для соединения, их секрет.

Так неужели?..

— Грасеус, ты долго там топтаться планируешь? — Белые волосы снова мелькнули в проёме, и на этот раз Санкти задержалась, сверкая неестественно-красными глазами. — Если холодно, то там на сундуке халат лежит. Извини, я не была уверена в твоих размерах, так что какую-то другую одежду подбирать не стала…

Раздался пронзительный свист, и она метнулась куда-то вглубь помещения, оставляя Тринадцать в ещё более ошарашенном состоянии. Он совершенно не рассчитывал однажды вновь встретить Санкти, загнал память о ней в самые глубины памяти, залил лавой и завалил камнями, как бы бесполезно это ни было. Она продолжала жить в его голове — не сердце, у демонов нет сердца — и приходить в самые тяжёлые моменты. Невзирая на то, что именно она их причиной и была.

— Ангелам и демонам знаться не положено, — еле слышно произнёс Тринадцать, впрочем, понимая, что даже если Санкти его услышит, то проигнорирует — как всегда все правила, которые её не устраивали. А у него ещё был шанс развернуться и уйти обратно… Наплести что-то в отчёте и отбывать наказание дальше, а не создавать новых инцидентов.

И всё-таки Тринадцать осторожно перешагнул границы пентаграммы, подспудно всё ещё ожидая жжения, и подобрал с крышки сундука длинную тряпку, оказавшуюся халатом. Несколько неожиданно, но действительно подходящим ему по размеру. Правда, не по стилю — узнал бы кто, что одежда демона размалёвана полевыми цветами, засмеял бы. Но зато тепло: после преисподней в мире смертных действительно было холодновато.

Процокав по каменному полу, Тринадцать пригнулся, чуть не застревая рогами в проёме, и просочился в соседнюю комнату — судя по убранству, что-то вроде кухни. Санкти мельтешила возле плиты, носясь с чайником туда-обратно, а приятно-знакомый запах стал только сильнее, вновь напоминая об их счастливых днях.

— Там за стол садись, я сейчас закончу и присоединюсь. — Послушно просочившись в указанном направлении, Тринадцать подпёр подбородок ладонью и клацнул длинными когтями. Какая ирония, однако — демон на кухне у ангела в квартире смертной. Задумавшись об этом, он вспомнил и об оставленном в пентаграмме свитке — и всё-таки стоило изучить его заранее, но разве старший надзиратель позволил бы задержаться на лишние пять минут? Впрочем, кто действительно станет церемониться с новичками и наказанными.

Тихо звякнуло стекло, и на стол опустился поднос с исходящими паром кружками.

— Я… Святой отец! — Тринадцать вздрогнул от восклика и режущей боли, прошившей тело — как всегда, от искренне верующих. — Грасеус! Ты мог бы и предупредить, что тебя так… задели.

Тонкие белые пальцы осторожно коснулись виска, стирая подсохшую кровь. Тринадцать улыбнулся уголками губ, не обнажая острые клыки: если бы не тревога Санкти, он бы даже не вспомнил об ударе — обычное дело в их “профессии”.

— Не тревожься обо мне. — И хотя забота грела душу, вмешивать ангела в демонические разборки Тринадцать точно не намеревался. — Ничего страшного, оно уже зажило.

Санкти молча кивнула и так же молча вышла из кухни. Как всегда. Иногда Тринадцать казалось, что она вообще его не слушала — а даже если слушала, то не слышала. Но в то же время дымящийся в кружке ромашковый чай это опровергал — отлично слушала, понимала и помнила. Просто делала по-своему, как ей было угодно и удобно. С этим свободолюбием Тринадцать никогда не мог понять, почему Санкти — ангел, а не демон. И почему он со своей покорностью — демон, а не ангел. Перепутали, наверное.

Вернувшись с тазом воды, Санкти плюхнула его на соседний стул и помахала рукой, мол, повернись. Подставив ей окровавленную сторону, Тринадцать снова клацнул когтями и, почти не рассчитывая на ответ, спросил:

— Зачем?

— Ты заляпаешь тут всё кровью, а нам здесь ещё жить, — и, будто пощадив его мозги, готовые вскипеть в попытках осознания, ангел милостиво добавила: — А призвала я тебя, чтобы ты от скуки и тоски в преисподней не загнулся. Если не хочешь — можешь уйти в любой момент, я тебя не держу.

— Зачем? — тупо повторил Тринадцать, ловя внимательный взгляд красных глаз. Санкти всегда решала всё быстро, подталкивала к такому же решению — но не тянула за собой насильно, позволяя отступить в любой момент. И сейчас… сейчас она предлагала очередное решение?

— Чтобы ты не загнулся от скуки и тоски, — терпеливо повторила Санкти, нежно промакивая тряпкой корочки крови. — И я вместе с тобой. Неужели не соскучился за шесть лет?

— Соскучился, но… — Тринадцать поджал губы. Все аргументы были озвучены ими ещё перед судом и на суде. — Ты понимаешь, не заставляй меня повторять всё вновь. Это запрещено.

— И всё же ты здесь, — Санкти невозмутимо хмыкнула. — Я не буду заставлять повторять тебя, я повторю сама. Я думаю, что даже демоны должны иметь право на любовь. Даже демоны. Даже ангелы. И пусть Творец накажет меня, если я не права.

— Ты настолько сумасшедшая, что Творец не может на тебя злиться, — буркнул Тринадцать. В чём-то он даже завидовал Санкти — за одно и то же нарушение они понесли разное наказание: ангела отправили в “ссылку” — одно название, будто они и так работали где-то в ином месте — на Землю, а вот демону пришлось вновь подниматься на верхние этажи преисподней, оставляя только-только налаженную жизнь.

Санкти лишь с мягкой улыбкой покачала головой, бросая тряпочку обратно в таз. Вода окрасилась бурым цветом, но, казалось, это больше никого не волновало.

— Думаю, ты вскоре оценишь прелесть сумасшествия. Пей чай — а дальше разберёмся, Грасеус.