В этот раз им достался свободный мир без войны, голода и почти без болезней. И принадлежал он им весь целиком: куда хочешь, туда и кати, знакомься с другими людьми, погружайся в культуры, интересуйся чем хочешь, никто тебя не осудит, никто не обвинит в государственной измене и не посмотрит косо.
Не было здесь и гигантов, этих уродливых тварей, державших в страхе людей. Кажется, в этом мире о них никто никогда и не слышал.
Он родился в обычной семье и детство провёл как обычный ребёнок, правда характером был сложноват, но на рожон не лез — и на том спасибо. Подружиться с кем-то особенно близко не удавалось, хотя он особенно и не стремился. Каждый, кого он по жизни встречал, казался ему чужаком. Он не всегда понимал людей, и они его по большей части не понимали. Иногда казалось, что он живёт совсем не в то время, не в тех обстоятельствах. Что-то незримое словно тянуло его назад, но воспоминаний, таких, чтобы можно было о них размышлять, не проскальзывало.
Первые проблески начали проявляться, когда он впервые увидел её.
— Эй, ты чего задумался? — Тиффани склонила голову набок, чтобы заглянуть ему в лицо.
Она и сейчас носила очки, совсем как тогда, в прямоугольной оправе. Он по очкам её и узнал. И по улыбке. Он называл её Ханджи, она противилась.
«Я не хочу вспоминать», — твердила она и была в своём праве. Он понимал это и не настаивал. В конечном итоге ему и спрашивать было не о чем, вспомнил он только её и немного — тот мир. Очень смутно, на уровне чувств, что-то знал о себе, но и только. Ни лиц, ни имён, ни связей. Редко, во сне, ему удавалось увидеть что-то волнующее, но проснувшись он никогда не мог вспомнить, о чём были сны. После одного из них Тиффани настояла на том, чтобы спали они в разных комнатах. Но иногда среди ночи она торопливо стучалась в дверь, а он открывал и тут же ловил её в крепкие дружеские объятья, и успокаивал, гладя подрагивающую спину. И ни о чём не расспрашивал, никогда.
Их отношения были неясные и непонятные. Вроде друзья, а время от времени спасались от острой тоски дружеским сексом, врозь постоянно друг другу писали (в основном Тиффани, но он отвечал, хоть и не столь многословно), а встретившись могли не обмолвиться полусловом. Им это было не нужно, они понимали друг друга и так. Со второго курса не расставались, непонятно зачем держась друг за друга. Они были вместе почти восемь лет. Романтикой там и не пахло. Но отпуска проводили вместе.
— Тебе когда-нибудь снился мальчик? — спросила она как-то странно, словно знала заранее все ответы. Он повернулся и посмотрел, как на призрака.
Солнечный свет отражался в её зеркальном колье, глаза то и дело слепило от ярких бликов. Электрокар такси бережно вёз их по живописному серпантину средь старых, покатых, зазеленевших гор, не допуская малейшей тряски, они словно плыли по воздуху.
— Мальчик? — переспросил он, будто загипнотизированный.
— Ну, юноша. — Тиффани смотрела во все глаза, с почти осязаемым любопытством ловя любое малейшее изменение в его лице. — Лет шестнадцати, может, чуть старше. Ростом повыше тебя — хотя кто угодно будет повыше тебя, — она хохотнула беззлобно, — волосы тёмные, чуть смугловатая кожа, глаза зелёные, ключ на шнурке.
— Ключ? — Он заволновался.
Сердце больно дёрнулось в груди и полетело неведомо куда, словно его засосало в огромную разноцветную воронку. Чехарда воспоминаний понеслась перед глазами наяву, а не в размытом сне, как он обычно видел.
Мальчик сидит за решёткой и смотрит глазами, полными ярости и безумия; мальчик, зеленоглазый, с ним разговаривает и пьёт чай; мальчик с залитым кровью лицом зовёт его капитаном; мальчик глядит ему вслед и отдаёт честь, держа кулак у груди; мальчик расслабленный, сонный дремлет, упав головой на его плечо; он же лежит под ним, стонет, краснея, прячет лицо, между ключиц лежит ключ на шнурке; мальчик ему улыбается и умирает…
Он будто вынырнул из ледяной воды и тяжело задышал. Во рту собралась слюна, затошнило.
— Эй! Тормозни! — Тиффани постучала по перегородке, отделявшей пассажирское место от водителя, автомобиль тут же притормозил у обочины, благо дорога была пустая.
Дверь уплыла вверх, и его вырвало прямо на маленькие розовые цветочки, что в изобилии здесь росли вдоль дороги, как сорняки.
Тиффани-Ханджи молча сидела, пока он не опорожнил весь желудок, вытер рукой влажный рот и упёрся вспотевшим, бледным, как облако, лбом в стеклянную перегородку. Руки тряслись, голова ничего не соображала. Это дурацкое путешествие выжало из него все силы.
— Хочешь водички?
— Какого чёрта ты раньше о нём ничего не рассказывала?
— Я думала, ты его помнишь и так. — Она в удивлении застыла, смотря на него.
— Если бы я о нём помнил, стал бы тогда тебя мучать. — Голос его был таким же бесцветным, как и лицо.
Мальчик. Где этот мальчик? Что с ним теперь? Столько лет он о нём ничего не помнил, столько лет прожито зря.
Бесполезная жизнь, бесполезная Тиффани.
— Ты меня совсем не мучаешь, Леви. Это я должна просить прощения.
Он поднял лицо и с подозрением посмотрел.
— Леви?
Ханджи кивнула. В его голове словно щёлкнуло что-то. Он ощутил полёт.
— Меня никто так не звал, — справившись, выдавил он из груди, осёкся и замолчал.
Леви Аккерман. Он всегда знал, что имя ему дали ненастоящее, но настоящее будто забыл. Да и точно, забыл. Кто-то хранил его под замком, а теперь он нашёл ключ.
— Тот парень…
— Его звали Эрен.
«Капитан!» — голос, крепко пропитанный горечью, вытянул воспоминания прежней, забытой жизни к полупрозрачной границе сознания и, разметав брызги мыслей в разные стороны, вытолкнул на поверхность.
— Хочешь сказать, ты нашла его? — Время как будто застыло в ожидании ответа.
— Кажется, да. Я не уверена полностью, но вероятность весьма велика.
Не такая уж и бесполезная Ханджи.
— Он… жив? — Слово едва повернулось на языке. Твердь под ногами слегка колебалась, хотя они продолжали стоять на месте.
— К сожалению, этого я не знаю. Скорее всего, уже нет.
Уже нет. Леви крепко сжал кулаки, по-прежнему упираясь лбом в перегородку. В памяти всплыл голос, хриплый, надсадный: «Я найду вас, капитан». Руки, сжимавшие другие, родные, ладони, горло в крови, прилипшие длинные волосы, рассредоточенный остекленевший взгляд, устремлённый в небо.
Он снова высунулся из машины по пояс, но рвать было нечем, остались болезненные, выматывающие спазмы. Сплюнув слюну, Леви крепко выматерился.
— Всё хорошо, — успокаивала его Тиффани-Ханджи. — У меня тоже было такое. Помнишь, когда ты впервые меня позвал? — Она погладила по спине, рубашка в том месте противно прилипла к телу.
В день, когда он впервые назвал её имя, вокруг были толпы студентов, а сами они находились в стенах института. Ханджи пришлось несладко, потом на неё какое-то время косились, стебали и всё такое, но нахрена же так гадко и подло мстить? Злопамятная стерва.
Последние силы были потрачены на возвращение тела в сидячее положение. Тиффани протянула салфетки.
— Хватит уже, не маленький. — Он вытер рот от слюны и лицо, а потом постучал по прозрачной перегородке. — Уберите, пожалуйста.
Робот-водитель нажал на какую-то кнопку на широкой панели. Из-под машины вырвался голубоватый луч, просканировал загрязнения и погас, следом забила струя воды с такой интенсивностью, чтобы почистить обочину, при этом не потревожив растительность. Когда всё было чисто, вода иссякла.
Леви смотрел на всё это, как будто впервые видел. Сколько вещей он привык принимать как должное, не осознавая толком, насколько его прежний мир отличался от нынешнего. Сколько веков миновало с тех пор, был ли тот мир этим миром века спустя — он не знал. На лекциях по истории им ни о чём таком не рассказывали, да и сам он не находил ничего тому в подтверждение.
Мир, в котором они теперь жили, был сложен и прост одновременно: бурное развитие робототехники и освоение новых планет. Не так давно они с Тиффани освещали начавшиеся испытания первых телепортов. Оба они работали свободными журналистами и постоянно переезжали с места на место.
— Тебе уже лучше? Нам бы поторопиться. Музей закрывается в пять.
— Едем, — ответил коротко он.
— С тобой всё в порядке? Больше не тошнит? Хочешь леденец?
Он тяжело вздохнул на её заботу.
— Давай.
Тиффани-Ханджи устроила этот отпуск, чтобы отвлечь его от хандры, нападавшей каждой весной. Почему-то весной, когда всё вокруг начинало цвести и благоухать, Леви одолевала смертельная тоска, хоть в петлю лезь. Теперь, после сраного путешествия, он понимал, что болезнь его, этот спазм мысли, эти конвульсии памяти, связаны были с тем пацаном. Всё-таки он что-то помнил и сам. Пацан для него значил многое, слишком многое, чтобы Леви про него забыл насовсем. Смутные образы старых забытых снов вылезли из затёртых, скрипучих ящиков памяти. Да, они были близки. И Леви оберегал его, это был долг, первоочередная задача, его наказание и награда. Но отвечал ли мальчишка ему тем же самым? Эрен. Его Эрен. Ключ на груди и застывший в памяти стон.
— Вот и приехали.
Маленький городок стоял на горе, и дороги в нём были старыми, пешеходными. Им предстояло взобраться на самую верхотуру, по солнцепёку и духоте. Чёрт бы побрал эту Ханджи.
— Спасибо за путешествие, мы получили огромное удовольствие! — Она всегда обращалась с роботами, как с живыми людьми, верила, что у них есть душа. Смешная чудачка.
— Благодарим вас за то, что воспользовались нашими услугами, — вежливо отвечал ей водитель стандартными фразами.
Леви вышел из машины, свет ослепил на мгновение, пришлось надеть солнечные очки. После прохладного, слегка затемнённого салона с кондиционером улица казалась невыносимо душной, жаркой и пыльной. Над мостовой колыхалось марево.
В тени куста, на земле, спала кошка, шедшие мимо люди её нисколько не беспокоили.
— Долго ещё, очкастая? Нам час подниматься.
Он пожалел о том, что ещё не имел личного телепорта, было бы здорово прямо сейчас метнуться в отель, принять душ и вернуться обратно. Как раз очкастая наговорилась бы.
«Ха. И почему я её раньше так никогда не звал, — подумал Леви. — Это же очевидно».
Ханджи наконец-то показалась из машины, её эмоции с трудом поддавались оценке.
— Что с тобой?
— Он пожелал нам удачного похода в музей. — Она рассеянно смотрела вслед удаляющемуся автомобилю.
— Вежливость заложена в их программу. Они подстраиваются под клиента, ты же сама писала о них статью.
— Да. Но вот этот… Он пригласил меня на свидание! — выпалила она с совершенно безумным видом.
Леви посмотрел на неё поверх очков.
— И что, ты пойдёшь?
— Почему бы и нет. — Она улыбнулась и бодро зашагала вверх по раскалённой мостовой.
— Но это машина. Что может быть глупее имитации человека? — Леви догонял её, хоть это было и нелегко. Ханджи стремилась вперёд, будто сама совершенно не уставала и не раскисала под палящими лучами. В голову даже закралась мысль: а вдруг она тоже робот?
— Имитация отношений? — бросила через плечо неуверенно.
Внутри стало пусто.
Она оглянулась.
— Прости, я совсем не хотела обидеть. — Её всегда искренние извинения порой раздражали. Леви тряхнул головой и пошёл дальше, медленно и тяжело, Ханджи покорно поплелась рядом, хотя эта скорость совсем ей не подходила.
— Я всё время думала, что ты кроме Эрена и меня никого не помнишь, но не хотела с тобой лишний раз вспоминать о других, не хотела, чтоб ты вспоминал о них. Это слишком больно — помнить, как они уходили. Мне хотелось оторваться от этого, перешагнуть. Этот мир совсем другой: солнечный, яркий, свободный. Мы в нём должны были жить по-другому. Если бы мы не встретились, наверняка всё так и было бы, но теперь уже не будет. Не потому, что я так сильно люблю тебя, ты не подумай. Просто, когда ты впервые назвал меня Ханджи, я поняла, что расстаться с тобой не смогу просто так. Пусть мы совсем не подходим друг другу — я утомляю тебя, ты меня раздражаешь своей педантичностью, — среди прочих и лучших кандидатов, ты всегда был на сотни миль ближе ко мне и в миллионы раз мне дороже. Но я совершенно не думала о тебе, о твоих обещаниях и привязанностях. Прости.
Леви остановился так неожиданно, что она наступила ему на ноги.
— Прости, — повторила она и отступила. Глаза под очками казались печальнее, чем когда бы то ни было, но она всё равно улыбалась. — Я ведь не заставляла тебя быть рядом, ты сам так решил?
***
Он никогда не был высокого мнения ни о себе самом, ни о внешности, но рассматривая воплощённые в камне черты лица, совершенно точно принадлежавшего ему в прошлой жизни, Леви не мог проронить ни слова от восхищения и смятения. Именно эти чувства он испытал, бросив на статую первый взгляд. Но растерянность быстро растаяла под лавиной обжигающей нежности и тоски, и желания поскорее узнать о создателе хоть немного.
Это определённо был он, его нос, его скулы и даже глаза, что теперь были белыми, каменными, однако они выражали эмоций столько же, сколько могли выражать живые, и даже больше. Это были его руки: всё вплоть до формы ногтей совпадало до миллиметра, и в это невозможно было поверить. Как будто скульптор его не просто знал и видел перед глазами в каждый свободный от трудной работы момент, а прошёлся губами по телу, запомнив его очертания навсегда.
Леви был изображён в полный рост, в форме разведки, с мечами, застывшим в прыжке. Плащ развевался словно живой, казалось, ещё немного, и он осядет на плечи, стоит только его хозяину приземлиться. Фигура называлась «Сильнейший воин», и Леви от этого громкого пафосного названия стало неловко, как будто его кто-то мог опознать и пристать с расспросами. Но это была такая мелочь по сравнению с ураганом чувств и воспоминаний, вызванных образом смелого человека.
Он вновь ощутил никогда не испытанное им в этой жизни чувство полёта и рукоятей мечей в руках. Он вспомнил: держал их именно так — лезвиями назад, и больше никто так не мог. Никто, кроме Эрена.
— Впечатляет, правда? — Ханджи подошла неслышно сзади. — Сложно представить, что можно такое сделать, ни капельки не любя.
Каменный воин парил, касаясь основы одним мыском сапога, всем остальным своим телом зависнув в воздухе. Идеальный центр тяжести, идеальная форма.
«Если она нашла Эрена, если он жив, помнит ли он обо мне?» — Прежние мысли ему показались глупыми и малодушными, ответ на вопрос был теперь очевиден. Но сердце сдавило мучительной болью. Его больше нет. Даты напротив чужого имени холодно и бесстрастно ему рассказали об этом. Леви опоздал почти на полвека. Они разминулись. Так глупо. Оставить такое послание и погибнуть во цвете лет. С другой стороны, Эрен был бы теперь глубокий старик, хотя разве это имеет значение?
— Как мне его разыскать?
— Леви…
— Даже если его больше нет, я должен попасть на его могилу. Так как мне его найти?
Ханджи вздохнула.
— Держи.
Впервые за их диалог Аккерман оглянулся, Ханджи протягивала листок.
— Ты почти рядом. Город неподалёку, часа два езды, там расположено кладбище. Кажется, там же остался дом, где живут потомки.
«Потомки. Он был на ком-то женат? Конечно же был, что за глупости?» — Леви, не дрогнув рукой, взял бумагу.
— А ты как?
— Пойду на свидание с роботом, — с преувеличенной жизнерадостностью произнесла Ханджи. Для сонного зала музея вышло слегка громковато.
— Спасибо тебе.
***
Только в дороге он вспомнил, что не заехал в цветочную лавку. Как глупо попасть на могилу и не оставить цветов. Глупее только на что-то надеяться, будучи убеждённым в исходе, но надежда в груди продолжала теплиться крохотным угольком. Леви нёсся вдаль, навстречу судьбе, гадая, какой будет долгожданная встреча с теми же родственниками. О том, что она долгожданна, он даже не сомневался. Наверняка же хотелось им всем узнать, откуда у их благородного деда возник этот образ.
Солнечные лучи ласково золотили бок голубого электрокара, плавно скользившего по шоссе вдоль живописного побережья. Бухты тянулись одна за другой. Здесь можно было не думать о времени. Леви, пожалуй, остался бы здесь навсегда, когда уже всё будет сделано и торопиться ему будет некуда. Старость свою он был бы рад встретить в таком месте.
Он останавливался в пути, чтобы сделать короткую передышку. С одной стороны, хотелось как можно быстрее увидеть своими глазами дом и людей, и могилу, узнать обо всём, а с другой — ему было чудовищно страшно. Он даже не понимал, чего так боится.
Память о прошлом вернулась к нему почти полностью, и Леви теперь понимал, почему Ханджи все эти годы не жаждала с ним разговаривать, оберегала его от печалей.
На фоне этих воспоминаний его путешествие к Эрену выглядело предательством, и тем не менее ехать обратно он не собирался. Память о нём была тоже теперь с Леви, и он ни минуты не сомневался, что Эрен его любил, тосковал по нему и не переставал его помнить до конца жизни.
Владение Эрена располагалось почти у дороги. Фамилия скульптора едва сохранилась на обшарпанном почтовом ящике с опущенным некогда красным флажком. Леви слегка потянул его вверх, но поднять так и не смог. Почту сюда давненько не доставляли. К калитке прямо с шоссе вела узкая тропка. Оставив электрокар у обочины, Леви спустился по ней чуть под горку и без труда отворил.
Его встретил ухоженный, тенистый сад, наполненный ароматом цветущих вишен и яблонь. Дом ярко-белым пятном проступал меж деревьев, основательный, двухэтажный, со множеством комнат; такие строили для многочисленных семей, дружных любителей зазывать к себе в гости на посиделки и оставлять после на ночь тех, кто не в силах был сопротивляться гостеприимству.
Аккерман подходил к дому ближе со смешанным чувством гордости за способности и безусловно оцененный при жизни талант своего дорогого мальчишки и отчаяния от того, что тот всё же решился создать семью.
Он озирался по сторонам, в каждый момент ожидая увидеть кого-то похожего на виновника своих треволнений, взрослую дочь или сына (которые по самым скромным подсчётам были старше Леви в полтора раза), или шумливых внуков, или старушку, сгорбленную, печальную и одинокую. Но когда наконец ближе к дому Леви заметил движение и остановился, чтоб рассмотреть человека, он замер как вкопанный.
Парень стоял у колодца. Он, без рубахи, в джинсах, босой, обливался водой, черпая ковшом из ведра. Его не смущало, что брюки при этом намокнут, наоборот, поливая бронзовые от загара плечи и голову, он распрямлялся, втягивал плоский живот, позволяя дорожкам воды уходить за пояс, и фыркал, жмурясь от удовольствия.
Леви смотрел на него, не моргая. Эрена он запомнил как раз таким: складным, молодым и невероятно привлекательным. Может быть, только волосы цвет изменили, то ли он красил их, то ли они просто выгорели на солнце до такой степени, что стали светлыми, почти русыми, а остальное было в точности таким же, как и раньше. Широкие плечи, подтянутый торс с наметившимися мышцами пресса, длинные, жилистые конечности, маленький круглый зад. От созерцания последнего Леви сделалось очень неловко, но отвести взгляд от стройной фигуры он был уже не в силах. Словно в болезни тянулся к тому, что его исцеляло.
Но вот, облившись остатками из ведра, парень, словно почувствовав взгляд спиной, обернулся и посмотрел в ответ из-под намокшей, свисавшей на лицо чёлки. Сердце Леви пронзили чёрные, словно уголь, глаза.
— Кто вы такой? — голос казался резким и властным. Эрен с ним так ни за что бы не заговорил.
Леви, стараясь держаться всё с тем же достоинством, поздоровался и уточнил фамилию незнакомца.
— Он самый, а вы-то кто будете?
Парень нахмурился, брови почти сошлись у переносицы, так он ещё больше напоминал себя прежнего.
— Эрен? — позвал Леви несколько тише, словно боясь спугнуть.
Ведро неприятно скрипнуло ручкой и опустилось на землю.
Парень взглянул на часы на руке и ответил:
— Пойдёмте внутрь, — и на него больше глаз не поднял. Прошёлся вдоль дома по каменистой дорожке, чтобы не пачкать мокрые ноги землёй, и легко взбежал вверх по лестнице к двери. Леви направился вслед за ним. Ступени тихонько скрипели при каждом шаге.
— Я журналист, Леви Аккерман. Хотел написать книгу о вашем родственнике, он был скульптор, художник.
— Да, да, — ответил хозяин дома таким равнодушно-уставшим тоном, словно не верил его словам и смеялся над глупыми оправданиями. — Располагайтесь на кухне, я скоро вернусь. — Он указал в сторону двери, прикрытой клетчатой занавеской, а сам зашагал в противоположном направлении, оставляя за собой влажные следы на деревянном полу. Леви смотрел ему в спину, пока он не скрылся из виду, а оставшись наедине с собой, предпочёл разместиться там, где ему предложили.
На кухне царил идеальный порядок: ковши, сковородки висели вдоль стен, как в кулинарных шоу, немного потёртая мебель блестела начищенными ручками, ни грязной посуды, ни неприятных запахов не было как явления, зато на окнах — синие шторы, опять-таки в клеточку, а на столе с чистой накрахмаленной скатертью — ваза с цветами. Леви разглядывал их до возвращения хозяина дома, стараясь не думать о том, что с ним происходит.
Эрен вошёл неожиданно. Он был теперь в джинсовом комбинезоне на голое тело. Грудь, не прикрытая даже майкой, смущала одним своим видом. Леви пытался смотреть на плечи, но и они не давали покоя. Хотелось прижаться губами к смуглой, покрытой едва заметными выгоревшими на солнце волосками коже и выдохнуть все слова, что томились внутри. С всклокоченных полотенцем волос продолжала капать вода, оседая каплями вдоль позвоночника. На заднице не угадывались ни малейшие контуры нижнего белья.
Эрен поставил чайник и сел в плетёное кресло, поджав к груди ногу, откинув на спинку голову. Так он сидел и несколько долгих минут смотрел на гостя непроницаемым ровным взглядом почти чёрных глаз, будто пытаясь постичь его мысли. Он был так похож и непохож на себя одновременно, что Аккерману делалось не по себе. Эти глаза напоминали ему о ком-то ещё, кого он, увы, никак не мог вспомнить.
— Где ваш блокнот и ручка? — Во взгляде блеснуло знакомое озорство. — Где диктофон? Или вы из тех журналистов, что всё запоминают?
Леви посмотрел на него исподлобья, надеясь, что тот догадается сам.
— Вы не журналист, — с каким-то детским разочарованием произнёс мальчишка, будто обнаружил, что у Санты борода не настоящая.
Леви улыбнулся.
— Журналист. Только приехал не по работе.
— Тогда зачем вы здесь?
Аккерман невольно подался вперёд.
— Ты совсем меня не узнаёшь?
Эрен поднял голову со спинки и придирчиво рассматривал лицо Аккермана почти с полминуты, после чего ухмыльнулся.
— Точно. Ты похож на чувака из мрамора, этого, как его… — Он несколько раз щёлкнул пальцами, подгоняя неверную память. — Сильнейшего воина человечества, вот! Правда тот был действительно воином, ты — хлипковат, да и лицо какое-то слишком слащавое.
— Ну спасибо, — возмутился Леви. Подобной реакции он совершенно не ожидал.
— Да не за что, обращайся, — почти равнодушно пожал плечами Эрен и встал, чтобы выключить газ под вскипевшим чайником. — Так что ты хотел?
Они перешли на «ты», а радости это ничуть не прибавило. Пауза в их диалоге затягивалась, Аккерман себя чувствовал глупо и не уверен был в том, что беседу их стоило продолжать, но какая-то неведомая сила, предчувствие или усталость, не давала ему подняться с места.
Эрен его игнорировал, будто не помнил, а может, и вовсе хотел забыть. Мысль об этом ввергала в отчаяние, но в глубине души теплился огонёк. И когда парень вновь повернулся к нему, проявив ленивую заинтересованность, Леви ему выложил всё.
Он рассказал про Ханджи, про сны, про внезапные воспоминания, обрушившиеся на его несчастную голову несколькими часами ранее. Так он хотел, чтобы Эрен его услышал, так он хотел, чтобы тот отозвался, что начал рассказывать даже о тех временах, когда они все сражались с титанами, и как, устав от той жизни, мечтали увидеться вновь через много веков, в мире, где больше не будет ожесточённой борьбы, где они смогут жить свободно. Леви не стал говорить в открытую, как они с Эреном раньше любили друг друга, но это легко мог любой прочитать между слов, особенно тот проницательный малый, что стоял перед ним.
— Когда я увидел скульптуру, сразу понял, что это его рук дело. Только мой Эрен мог повторить меня с такой точностью и приукрасить с такой… любовью. Но когда я ехал сюда, думал, что он уже умер. А потом я увидел тебя. — Леви еле слышно вздохнул переводя дух. Он не помнил другого случая, чтобы когда-нибудь переживал так сильно. — Скажи, ты ведь его не застал?
— Нет, — сказал, отвернувшись, парень. — Он погиб за много лет до моего рождения.
— Как это произошло? — слегка пересилив себя, произнёс Леви.
— Несчастный случай в мастерской. Мне не рассказывали в подробностях, маленьким детям такие вещи без надобности, а потом я не особо интересовался.
— Но он ведь оставил что-то после себя, какие-то воспоминания, и ты читал это. — Леви его не расспрашивал, он утверждал, он был уверен, что Эрен не мог уйти молча из жизни в которой оставил ему такой знак. Больше того, он уверен был в том, что его солдат не мог упустить шанса встретиться с ним после этого. И он вернулся обратно. В теле собственного внука. От этих догадок у Аккермана голова шла кругом, но другого объяснения такой похожести он не находил. Разве только глаза…
— Да, дневники. — Парень снова взглянул на него, странный цвет его глаз не давал покоя. — И я их читал. Только какое всё это имеет значение?
— У тебя никогда не возникало ощущения, что ты живёшь не своей жизнью, как будто себя потерял?
— Возможно, — пожал плечами Эрен. — Но, кажется, это у всех подростков бывает, ты не находишь? Сам-то недалеко ушёл. — Он отхлебнул из кружки, и только теперь Леви заметил, что ему чаю не предложили.
— Мне двадцать семь, — заметил он с некоторой досадой.
— Удивительно. — Парень повёл бровями и ухмыльнулся, немного выпятив губы. — Я думал, ты моложе.
Чёрт побери, этот щенок заигрывал с ним? Леви готов был поклясться, что не ошибся. Но что-то случилось, какой-то коротенький звук из глубины дома, и у мальчишки лицо снова сделалось напряжённым, а взгляд колючим.
— Интересно, — задумчиво начал он, глядя в окно. — Каково это: жить двадцать семь лет, встречаться с девушками, а потом увидеть статую в музее и понять, что ты педик?
Леви не поверил своим ушам. Душа всколыхнулась и забурлила негодованием, но он сумел подавить в себе первый порыв утопить наглеца в чашке чая.
— Ты гомофоб? — Его лицо, его голос стали настолько напряжены, больше теперь походили на нечто искусственное. Вспомнился робот-водитель, пригласивший на свидание Ханджи.
— Нет. — Парень медленно, словно бы нехотя, перевёл на него взгляд. — Не сказал бы. Мне абсолютно до лампочки.
— Тогда к чему нужен этот акцент?
— Просто ты упомянул про какую-то Тиффани, и я подумал, что это твоя подружка. А потом ты увидел этого чувака из камня, решил, что похож на него, и помчался искать какого-то парня, которому клялся в любви чёрт знает когда. Так вот мне и интересно, тебе с ней всегда было скучно, или у тебя вдруг случилось озарение? — На последнем слове паршивец картинно пошевелил в воздухе кистью руки, недвусмысленно намекая на помешательство.
— Почему ты так со мной разговариваешь? — У Леви зудело от души ему врезать в ухо, но за мальчишкой не заржавело бы и ответить, а превращать уютную кухню в боксёрский ринг Леви нашёл напрасной тратой энергии.
— Может быть, потому, что я не ваш Эрен? — и парень развёл руками.
— Но ты откликнулся на это имя, когда я тебя позвал.
— Потому что меня так на самом деле зовут. — Он кивнул в подтверждение своих слов. — Это имя дала мне бабушка. И она очень сильно любила деда. Как и он её, — добавил он после короткой паузы. Заявление вышло несколько агрессивным. — В принципе, ваша история любопытна, тем более, что совпадает с некоторыми его записями. — Он улыбнулся с вежливой холодностью, продолжив: — Правда, читал я их очень давно и всего один раз, но тогда, в раннем детстве, они действительно поражали. Странно, откуда вы о них знаете. Видимо, кто-то в нашей семье всё-таки не чист на руку. Мой двоюродный брат хотел переработать эту историю в книгу, но у него, насколько я помню, так ничего и не вышло. Жаль. Получился бы милый роман в стиле фэнтези. Только про педиков.
«За что он меня наказывает?» — удивился печально Леви, но вслух предпочёл об этом не спрашивать. Он не желал унижаться, даже перед таким дорогим ему человеком. Условно дорогим. Он совсем запутался. Слишком много условностей.
— Наглый сопляк, — усмехнулся он нервно.
Эрен с улыбкой приподнял брови.
— Кто ещё наглый из нас двоих. Явился без приглашения, облапал меня взглядом в самых интимных местах, — на этом месте его тирады Леви задохнулся от возмущения, — несёшь всякий бред… По правде сказать, я сразу понял, что ты на меня запал, но это нисколько тебя не оправдывает. Мне не нравится этот разговор и не нравишься ты сам, а я не хотел бы тратить себя на то, что мне совершенно не нравится.
— Но я приехал к тебе!
— Это не правда. Ты ехал к моему деду, но он давно умер. А я не хочу играть в твои игры, так что проваливай.
Леви опешил. Так откровенно его никогда ещё не посылали. Особенно какие-то сопляки.
— А знаешь, пошел ты к чёрту, Эрен! — Леви резко встал, но не ступил и шагу в сторону двери. — Я думал, ты будешь мне рад…
— И кинусь на шею? Вот ведь умора.
Нет. Это был не его Эрен вовсе. Мальчик его никогда бы с ним так не посмел говорить. Но как же похож. Немыслимо!
Словно в тумане, он вышел из-за стола и поплёлся в прихожую. Дверь не хотела ему поддаваться, а когда Леви с силой толкнул от себя, чуть не ударила по носу, тут же стремясь обратно.
— Чёртов сквозняк! — выругался он со злостью, и в тот же миг наверху кто-то выдохнул слабо, почти невесомо: «Леви».
Сердце заколотилось, пронзённое тысячей игл. Он замер, не пытаясь больше уйти, обернулся и посмотрел на лестницу. Тонкий тюль, закрывавший окно на площадке между двумя пролётами, едва колебался. Там, наверху, кто-то был.
— Эрен?
Из кухни, как по команде, с шумом выскочил прежний его собеседник.
— Помнится, ты собирался уйти.
— Я передумал.
— Ах, передумал? — он замахнулся, чтобы ударить, но голос, раздавшийся сверху, старый, скрипящий волнением, и локоть подставленный Аккерманом, остановили его.
— Эрен, у нас кто-то есть?
Леви рванулся к пролёту, не думая ни секунды, он жаждал увидеть того, говорившего, собственными глазами. Хотя доверять глазам после того, как они подвели его столь подлым образом, было нисколько не осмотрительно.
Крепкие руки вцепились в пояс и потащили обратно. Леви приложился о стену спиной, а следом в лицо прилетел кулак.
— Не смей туда подниматься! — зло прошипел ему Эрен в лицо и тут же согнулся от резких, болезненных тычков в рёбра. Леви совсем не желал его бить, этот Эрен был для него несмышлёным ребёнком, пусть и чинившим препятствия, поэтому боль Аккерман причинял с почти что отеческой нежностью.
И снова, освободившись, он ринулся вверх по лестнице, но, преодолев пролёт, замер, крепко вцепившись в перила рукой.
У распахнутой двери стоял старик в мягкой пижаме из хлопка. Криво застёгнутая, видимо в спешке, рубаха почти висела на исхудавшей фигуре. Пепел седых волос оседал на сутулые, некогда крепкие и широкие, плечи. Щёки и подбородок его покрывала не то что щетина, настоящая борода, усы под собою прятали рот, и Леви малодушно порадовался тому, что не может увидеть, должно быть, совсем беззубые дёсны. Милое сердцу лицо испещрили глубокие борозды морщин, выцветшие глаза тревожно смотрели вперёд из-под косматых седых бровей, но ничего не видели. И всё-таки это был он, его Эрен. Трогательный старик.
— Кто здесь? — он сделал короткий шажок и остановился. Леви сморгнул слёзы, шагая навстречу.
— Эрен.
Сердце рвалось на клочки от жалости к этому ветхому старику, но возвратить его молодость и здоровье он был не в силах. И всё же Леви ни за что его не променял бы на другого мужчину, пусть более молодого и крепкого духом и телом.
— Не подходи к нему! — Эрен, что молодой, схватил Леви за руку, яростно прожигая взглядом. Он выглядел так, будто мир мог обрушиться, только Леви докоснётся до старика.
И вдруг Аккерман вспомнил, у кого ещё были такие глаза.
— Бабушка, говоришь? — он брезгливо стряхнул с себя руку мальчишки.
Микаса и тут оказалась первой. Но, окружив дражайшего мужа заботой, она всё равно так и не получила сердца в обмен на своё. Леви был уверен. Ведь сердце Эрена принадлежало ему.
— Капи-тан? — прошептал, едва заикнувшись, старик и протянул к нему руку. Леви прикоснулся губами к ладони, подставив лицо под жадные пальцы. — Капитан! — Старик отпустил трость, забывшись от радости, чтобы коснуться двумя руками, но подвели ослабшие ноги — чуть не упал, и Леви подхватил его, с заботой придерживая.
Мальчишка, дёрнувшись было на помощь, вернулся в свой угол и тихо заплакал. Бабка осталась бы им недовольна, он провалил свою миссию, но Аккерману теперь до него и его печалей не было дела.
Мир сократился до невероятных размеров и ожил, став человеком в его руках. В этом увядшем теле всё ещё жив был дух, Эрен его был всё тем же, и ни старость, ни морщины его сути нисколько не изменили. Но до дикости странно было наблюдать эмоции юноши на состарившемся лице.
— Я думал, вы никогда не придёте, — зашептал он, и Леви увидел его сквозь годы, заплаканного, но счастливого, с ярким румянцем, сверкающими глазами.
— Я пришёл, как только смог. Ты мне веришь? — он, забывшись, погладил Эрена по щеке прижался лбом к его лбу, не беспокоясь о том, как это выглядит со стороны. Он любил его даже сейчас, не смотря ни на что, и готов был отдать свою жизнь за него, как и прежде.
— Верю. — В улыбке голос казался всё тем же. — Я верю вам, капитан. — И Эрен обнял его со всей силы, а Леви невольно отметил, что сил этих было ещё в достатке. Однако принять поцелуй на глазах у чужого ему человека, он не решился и, аккуратно отстранив расчувствовавшегося старика, прошептал ему на ухо:
— Мы не одни.
Голос, раздавшийся тут же, его удивил и порадовал одновременно.
— Пойду, приготовлю чай.
Произнеся это, парень спустился по лестнице.
***
Море плескалось почти у ног, слепя золотыми и алыми бликами, что уходили широкой дорогой к солнцу, уже опустившему огненный бок за линию горизонта. Они сидели на толстом бревне, выброшенном на берег в один из штормов несколько лет назад. Так ему Эрен сказал. Дерево было толстым, кривым, море лишило его коры, а высохнув на солнце, оно и вовсе стало напоминать окаменевшую мумию. Зато после жаркого дня отдавало тепло любому присевшему на него путнику.
Бревно казалось серебристым. Таким же, как волосы Эрена. Леви не удержался и произнёс это вслух. Эрен в ответ усмехнулся и сжал его руку крепче.
Он сидел, повернув лицо в сторону солнца, и от того, как закат отражался в его глазах, они начинали казаться Леви здоровыми, зрячими и молодыми.
— Пожалуйста, не смотрите так, капитан.
— С чего ты решил, что я на тебя смотрю?
— Вы даже не дышите. Я ей-богу не развалюсь от дыхания.
— А ты всё такой же самонадеянный сопляк.
Эрен опять усмехнулся, только теперь как-то грустно.
Горестно стало от осознания: сколько же времени он прождал. Леви задержался непростительно надолго. Если бы только он сам мог родиться с воспоминаниями, он бы сразу поехал искать его, тотчас, немедленно.
— Петра мне тоже иногда так говорила, когда я её злил. Вы помните Петру?
— Конечно, я помню. Господи.
Резко сдавило в груди. Он думал, что со слезами покончено, только куда там.
— Она была первым моим учителем по рисованию. Видела, что у меня есть талант, и ужасно злилась, когда я мало старался. И всегда повторяла: «Я сделаю из тебя человека». Она была замечательная. И прожила очень долгую и полноценную жизнь. Если хотите, потом можем вместе сходить на её могилу.
— Не пойми меня неправильно, но на кладбища я больше ни ногой.
— Однажды вам всё же придётся, — произнёс Эрен после недолгой паузы.
— Даже не смей думать об этом.
— Капитан, я старик. Мне почти девяносто. Я долго не протяну. Я слаб — меня сносит ветром во время шторма, и Эрен пускает на улицу только в штиль. Память меня подводит, да и здоровье уже не то. Это с вами я отчего-то разговорился и разгулялся. Обычно я просто лежу всю дорогу и молча смотрю в потолок. Иногда мне кажется, что я как будто таю. А силы и память переливаются из меня, как из сосуда…
— Я тебя не оставлю. А Эрен твой пусть уматывает учиться чему-нибудь, вместо того, чтоб штаны просиживать.
— Он единственный, кто остался со мной. Он заботится обо мне.
— Он тебя уже похоронил. И это ты называешь заботой?
Эрен ему примирительно улыбнулся.
— А я действительно умер. На пару минут. Меня откачали, но после я резко начал слепнуть, врачи ничего не смогли поделать. Я стал никому ненужным начинающим мастером с жалкой горсткой готовых работ. Работать с камнем я больше не мог, глину никогда не любил, все мои планы рассыпались в одночасье.
— И тут появилась Микаса. — Леви почти получилось изобразить равнодушие, но от чуткого слуха слепца не укрылось ничто.
— Не осуждайте меня. В тот момент я остался совсем один. И понятия не имел, здесь ли вы и появитесь ли. У вас ведь, наверное, тоже был кто-то?
— Очкастая.
— Даже не знаю, завидовать или жалеть вас, — произнёс Эрен задумчиво, Леви не удержался и хмыкнул.
— Я по тебе скучал. — Он крепко сжал руки Эрена, и тот обратил к нему лицо, доброе и счастливое. В лёгких седых волосах застревали последние лучи заходящего солнца. На мгновение Леви подумал, что он видит Бога. — Ты снился мне, но каждый раз, просыпаясь, я не мог вспомнить, о чём этот сон.
— Мы что-то делали в этом сне?
Леви завороженно вглядывался в слепые глаза, казалось, что Эрен смотрит сквозь его грудь, прямо в сердце.
— Да. Рубили титанов и иногда дрова.
— И всё? Так скучно.
— И целовались.
Его потянула вперёд непреодолимая сила. Рука отцепилась от тёплого плотного кокона сжатых ладоней, вплелась в позолоченные солнцем волосы, и от души отлегло. У Эрена, определённо, все зубы остались на месте.
Лишь пару минут спустя Леви почувствовал, как рядом с ними топчется кто-то. Он не спеша прервал поцелуй и перевёл взгляд на непрошенного гостя. Младший не поднимал глаз, но по стеснённому виду было понятно, что насмотрелся уже порядочно. Солнце скатилось за горизонт, становилось прохладно.
— Ближе к ночи обещали дождь и ветер. Не сидите допоздна, — проговорил он на одном дыхании развернулся и зашагал в направлении дома.
Леви захотелось окликнуть его, чтобы подождал, и они пошли вместе, но почему-то слова ежом встали в горле. Он просто смотрел, как парень уходит, загребая ногами остывший песок.
***
Жить втроём было странно.
Леви старался как можно больше времени проводить со своим Эреном, но почему-то всё чаще оказывался с другим. Отношения их от этого не наладились, но хотя бы драться и откровенно грубить друг другу они перестали, уже хорошо. Плохо же было то, что Леви всё чаще застревал взглядом на стройной фигуре, на выступающих позвонках гибкой шеи, мозолистых пальцах (парень весь дом и сад тащил на своих плечах, пока к ним не переехал Леви). Рассматривать что-то ещё Аккерман себе не позволял, он и тут постоянно себя одёргивал, напоминая уснувшей совести, кого он любит на самом деле и на кого должен так вот жадно смотреть. Но совесть молчала, словно её никогда и не было. От мысленных споров ему становилось тоскливо и гадко, но вырваться из добровольного заточения он был не в силах. Наверное, к этому он стремился на самом деле: быть запертым в четырёх стенах. Ностальгия замучила, не иначе.
Ханджи, приехавшая с вещами, услышав его историю и увидев мальчишку, осталась весьма озадачена.
— Во что же ты вляпался, Леви? — с тревогой спросила она, когда он её провожал до электрокара. Внутри машины на месте водителя сидел тот самый робот. Они с Ханджи только приехали с островов. Механический человек кивнул Леви, приветствуя, Леви помедлил, но тоже кивнул в ответ. Вопрос очкастой он проигнорировал, в конце концов, Аккерман и сам не особенно понимал, во что он же он вляпался.
Они стояли у открытой калитки: он по одну сторону, она по другую.
— Как ты справляешься с этим? Зная твою брезгливость…
— Всем занимается Эрен. Я говорил ему много раз, что мне не трудно, но он не даёт.
Ханджи к нему подошла и крепко-крепко прижала к груди, Леви подался вперёд, как камыш под порывом ветра, но к ней не шагнул, словно страшась выходить за пределы ограды.
— Пиши иногда, — попросил он, и сам себе удивился.
Она отступила и посмотрела ему в лицо. Глаза беспокойно блестели, и всё же вид её в целом Леви успокаивал.
— Всё же, как ты справляешься? — в изумлении прошептала она. — Он так похож, даже страшно становится.
— Представляю, что он робот, и у меня сразу падает, — отшутился Леви, вызвав смех в ответ и дружески-тёплый удар в плечо. А потом она ему долго махала рукой на прощание, стоя у электрокара.
Леви действительно было страшно.
Больше всего он боялся сорваться и броситься на раздражающего своей молодостью, красотой, идеальностью парня, порвать его на куски и принести в жертву дряхлому старику, каким стал его Эрен. Но Леви держал себя крепко и не давал лишний раз даже взгляду уплыть в его сторону.
С Эреном он говорил сколько мог, стараясь хоть так, хоть на малую долю урвать своей радости. Слушал его, пока монолог ослабевшего голоса не прерывался ровным дыханием, и уходил, подоткнув одеяло, а после долго не спал, читая на кухне, или бессмысленно глядя в окно на тенистый сад, покуда не рассветало.
— Вам ведь тяжело с ним, зачем вы себя истязаете? — услышал он как-то под утро, когда младший Эрен спустился попить воды. — Оставьте это и уезжайте куда-нибудь, забудьте о нём. Он простит.
Он снова к нему обращался на «вы», как будто нарочно подчёркивая дистанцию.
— Ты ничего не понимаешь, — меланхолично ответил Леви. Ему было лень с кем-то спорить и говорить. — Я обещал, что не брошу его до конца.
Он сидел за столом, заложив руки глубоко в карманы, перед ним на столе стояла пустая тарелка, рядом по обе стороны лежали вилка и нож. Кажется, он хотел чем-то поужинать, но, как бывало в последнее время, задумался.
— Он бредит. — Леви поднял взгляд, Эрен же наоборот опустил, чтобы не сталкиваться. — Вчера он назвал меня чужим именем, звал с собой, хватал за руки. Я чуть не обделался. Еле утихомирил. Неужели вам это надо? А если он вас не узнает сегодня, что будете делать тогда?
— Буду ждать, — не дослушав его, ответил Леви, встал и пошёл в свою комнату, ту, что ему Эрен выделил на втором этаже.
— Чего ждать? — возмутился пацан ему вслед.
— Конца.
— А потом?
Но Леви уже вышел из кухни и оставил его вопрос без ответа. Он и сам не знал, что будет делать потом. На «потом» его мысли стремительно обрывались.
***
Солнечный свет рисовал через весь потолок яркие, ослепительные четырёхугольники.
Аккерман сидел на полу, примостив затылок на кровати в районе бёдер лежащего Эрена и прижимал к лицу его руку, время от времени с чувством целуя. После каждого прикосновения губ к ладони, старик вздыхал еле слышно и ёрзал под одеялом, будто ища себе место. Его согнутые худые колени торчали кверху, возвышаясь, как видимая часть айсберга над поверхностью мягкой и свежей постели. Леви вдыхал этот запах и тот, что доносился из сада сквозь приоткрытые створки окна, и дремал с распахнутыми глазами. Он думал, какое счастье, что Эрен со мной, и можно было не беспокоиться ни о чём, не спешить никуда, просто жить рядом с ним, окружая заботой. И пусть младший не допускал его до обязательных процедур, Леви делал всё остальное, отвоевав себе максимум времени рядом с возлюбленным.
— Он тебе нравится?
Леви сначала не понял, о чём его спрашивают, а после немного забеспокоился.
— Нет. С чего ты это решил? — Он по инерции целовал широкую ладонь и ластился к ней щекой, но в глубине души что-то застряло.
— Эрен похож на меня, совершенно одно и то же.
— Вы разные. — Леви был категоричен. Он не хотел беспокоить себя ненужными лишними мыслями. А мысли о внуке Эрена, определённо, здесь были лишними.
— Как человек и его отражение в зеркале, да?
— Ты слышишь, что я говорю? Вы разные. — Леви начинал злиться, эти беседы ему совершенно не нравились.
— Леви, — и Эрен, как всегда, усмехнулся, как будто всё знал лучше всех, Леви даже врезать за это ему захотелось. — Я просто хотел сказать: даже покинув тебя, я никогда не покину тебя.
Аккерман развернулся и встал на колени.
— Ну что ты опять завёл? Это всё перемена погоды. Завтра стабилизируется, и мы снова пойдём на улицу, ну? Не думай о смерти, Эрен, не надо.
Было так муторно и тяжело уговаривать, переставая верить своим словам. Одно дело быстрая смерть от ранения во время сражения, и совершенно другое — вот так, когда ты не знаешь, когда она сбудется, но предрекаешь и предрекаешь её каждый день, отрицая, и не хочешь верить, но чуда, увы, не свершится, и в глубине души ты это знаешь.
— Нет ничего плохого в том, что он тебе нравится.
— Он мне не нравится. Хватит об этом.
— Леви. — Эрен ему улыбнулся. — Он молодой, привлекательный парень, он просто не может не нравиться.
Аккерман тяжело вздохнул и уткнулся лицом в худую затрепетавшую грудь. Он чувствовал, как бьётся сердце. Как это сердце могло отказать, когда в нём нуждались так сильно?
— Я люблю тебя, как ты не понимаешь, придурок? — в отчаянии прошептал он в одеяло. Его раздражала упёртость Эрена. Будь тот покрепче, Леви ему точно съездил бы по затылку.
— Но хочешь его?
Аккерман встрепенулся, поднял лицо.
— В этом нет ничего плохого. Он больше тебе может дать, чем усохший старик.
Леви потрепал по щеке, вспоминая недавнюю бороду и прикоснулся к губам. Поцелуй вышел неожиданно сладким, глубоким и полным желания. Эрен нетерпеливо выдохнул в губы и отстранился. Его руки трогали плечи Леви, сжимая их и отпуская, гладили пальцы, тянули к себе.
— Старый ты извращенец, — с усмешкой воскликнул Леви.
— Прикоснись ко мне.
Следующий поцелуй разорвался, когда Аккерман сам не смог удержать в себе сбившееся дыхание и просто упёрся лбом в голову Эрена, не прекращая ритмично дёргать рукой.
Происходившее с ними сводило с ума, но Леви не мог решиться на что-то серьёзнее, а Эрен его ни о чём больше не попросил. Могло показаться, будто он впал в беспамятство, но Аккерман понимал, что эмоции все остаются внутри. Эрен почти их не выражал, лишь изредка выдыхая с присвистом и улыбаясь; только когда подошёл к кульминации, тело его прогнулось, и из груди слабо вырвался тихий стон облегчения.
Пальцам в пижамных штанах стало мокро.
— Не думал, что ты ещё можешь. — Леви испытывал нечто похожее на настоящее счастье.
— Это всё ты, — улыбнулся Эрен, слегка приподнялся и поцеловал чуть выше брови, после снова падая на подушку. — Спустись, пожалуйста, к Эрену, пусть он поднимется и поможет одеться, хочу прогуляться. Пойдёшь со мной к морю?
— Конечно, пойду, — обрадовался Леви. Они больше не говорили о смерти или изменах, это ли не замечательно?
Встав, он обтёр руку о полотенце, лежавшее на столе, и захватил его, чтобы забросить в стирку. Но по дороге на кухню его так некстати настигла мысль о том, как бы Эрен отреагировал, узнай он о близости Леви и старика. Приревновал бы, ругался, снова полез драться? Леви, наверное, слишком ярко представил себе, как заламывает парню руки за спину и прижимает к стене, потому что ему стало душно и стыдно в одно мгновение. Пришлось постоять на лестнице, чтобы вернуться в привычное спокойное состояние.
Младший сидел на кухне, пил чай и выглядел крайне серьёзно. Новость о том, что дед хочет на улицу после почти недели лежания он ожидаемо принял в штыки. И снова они с Аккерманом ругались, кричали друг другу всякие гадости, Эрен швырнул в него чашкой. Плюнув, Леви в раздражении ушёл один, хлопнув дверью, и весь долгий вечер бродил по пляжу, не отдавая себе отчёта в мыслях и чувствах.
***
— Чай или сразу ужинать?
После очередного вечернего разговора Леви спустился на кухню и остановился, задумавшись. Эрен опять говорил ему что-то странное. Леви пытался проникнуть в смысл его слов, бродил вокруг да около, а суть всё равно ускользала. Особенно, если рядом оказывался вездесущий младший.
— Чай, — ответил он на автомате, однако, вспомнив, что с завтрака больше не ел ничего, передумал. — Хотя ужин тоже неплохо.
Эрен, сыпавший в чайник заварку, взглянул на него украдкой и покачал головой, но Аккерман ловил малейшее проявление внимания к себе чем дальше, тем больше, и на любое кидался голодной псиной, увидевшей добрую кость.
— Что?
— Выглядишь так, будто не спал всю ночь.
И снова мальчишка к нему обращался на «ты». Леви уже сбился со счёту, в который раз Эрен менял обращение.
— Так и есть, я не спал всю ночь, — ответил он с вызовом, хотя ссорится с ним никто и не собирался.
— Серьёзно? Я утром спускался, тебя не увидел.
— Я был у него.
Парень сверкнул глазами и резко нахмурился.
— Сидел у его кровати, а вовсе не то, что ты себе выдумал.
— Я ничего не выдумывал!
— Ну конечно. — Леви дразнил его зло и совершенно по-глупому, сам понимал, осуждал себя, но тормоза отказали. — Так и следишь, чтобы я с ним не сделал чего.
— Откуда я знаю, на что ты способен? — Эрен отставил чашку и встал перед ним в растерянности. Он как будто оправдывался за неловко оброненные слова.
Леви прищурил глаза и медленно подошёл к нему, становясь слишком близко для совершенно чужих людей, по воле судьбы поселившихся под одной крышей.
— Значит считаешь, что я могу в порыве слепой страсти затрахать до обморока беззащитного старика? — Голос его был вкрадчив и тих.
Эрен смутился и покраснел, он отвёл глаза, снова поднял, прикусил губу и отпустил. На розовой коже остался след от зубов и влажная плёнка слюны. Леви смотрел ему прямо в лицо без зазрения совести.
— Я… — начал Эрен, но тут же запнулся.
— Ты, — подтолкнул его Леви к ещё одному откровению.
— Я сожалею о том, что сказал… и подумал, сэр.
Где-то в глубоком ущелье души Аккермана раздался истошный крик, но даже эхо его не вырвалось с выдохом на свободу. Леви был готов накинуться на восхитительно сочные губы, терзать их, облизывать, целовать, и к чёрту всё, к чёрту, к чёрту. Но он крепко сжал кулаки, чтобы даже пальцем не тронуть мальчишку.
— Что у нас на ужин? — спросил он, только чтобы отвлечься.
— Овощное рагу, — севшим голосом ответил Эрен и отошёл на безопасное расстояние. Немного помедлив, он принялся накрывать на стол.
***
Это, наверное, было самовнушение. А ещё тоска по утраченному. Только так Леви мог объяснить для себя, почему младший день ото дня всё сильнее напоминал ему его Эрена.
Их разговоры со стариком случались всё реже и реже, он догорал на глазах, как свеча. Леви следил за огнём, ускользавшим от него, таким ценным и важным, но почему-то согреться мечтал уже у другого. И почему-то его совершенно не мучила совесть. Происходящее воспринималось как своевременное и верное. С ними могло быть лишь так, и никак иначе.
— Ты неправильно пошёл. — Младший свесился над клетчатой доской и попытался передвинуть обратно ещё не отпущенную фигурку противника вместе с его рукой, но Леви нарочно держал шашку в пальцах, изображая тактическую дилемму, чтобы не прерывать столь редкого и желанного прикосновения. При том огрызаться для вида он тоже не забывал.
— Не тарахти под руку.
— Нет же, смотри! — Эрен его почти перебил, не обращая внимания на то, как Леви нагло пользуется моментом. — Если ты пойдёшь так, я пойду так и вот так, а потом через три хода выиграю.
— Посмотрим ещё. — Леви отпустил фигурку на доску, та с мягким стуком шлёпнулась на поверхность. Думать о том, как выиграть, не было сил. Он все их тратил на каменное лицо.
— Поспорим?
Глаза у мальчишки сверкнули давно позабытым азартом. Леви утонул в них мгновенно и камнем упал на дно.
— Вуаля!
Он с неохотой отнял взгляд от тёплых немного раскосых глаз и уставился на чёрно-белую доску. Кажется, за любованием он пропустил слишком много: не узнавал теперь ни своих позиций, ни позиций противника.
— Верни шашки на место, шулер. — Досадно было проигрывать, но интересно и слишком весело наблюдать.
Например за тем, как обидчиво Эрен дул и без того аппетитно пухлые губы, как хмурился, всем своим видом показывая, что он серьёзен, а с ним тут ведут себя, как с ребёнком, не доверяют ему и не слушают его мнения.
— Я же говорил, проиграешь. У тебя осталось не так уж и много ходов. Если пойдёшь вот так, — Эрен задвигал пальцем над доской и слегка выгнул бровь, размышляя; Леви сложил руки в замок и опёрся на них губами, чтобы не видно было улыбки, — то ты потеряешь ещё вот эту и эту. Здесь — сразу три, а без них — просто тёпленьким тебя взять останется.
— Ну так бери.
— Я в поддавки не играю.
Парень взглянул на него и осёкся. Леви смотрел в глаза, не скрываясь. Он просто плыл по волнам своих чувств под шум дождя за окном, и ему совершенно не было дело ни до чего, кроме них.
Должно быть, разум в конец затуманило, как-то иначе Леви не мог объяснить себе этот феномен, но радужки глаз напротив, тёмно-серые, почти чёрные, вдруг начали медленно покрываться патиной от зрачка к ободку.
Леви застыл, боясь моргнуть, упустить этот миг, когда цвет, этот яд, завладеет всем тёмным пространством и восторжествует над ним, но дыхание перехватило от страшной догадки.
— Эрен…
Парень вскочил, встрепенувшись.
Оба они бегом взобрались на второй этаж.
Но, к сожалению, опоздали.
***
Эрен винил себя без конца. Это он не доглядел, это он должен был обо всём позаботиться, вызвать врача, оказать помощь самостоятельно, всё что угодно, лишь бы не допустить. Казалось бы, парня должно было радовать освобождение от столь тяжёлого бремени, как уход за стариком, но его горе, его отчаяние были столь откровенными и неподдельными, что Аккерману лишь оставалось собраться с силами и подставлять плечо в нужный момент, забыв о своей утрате. И чувствовал ли он утрату — Леви, к сожалению, сам не знал.
Похороны прошли скромно. Соседи и родственники — все сочувствовали мальчишке и с интересом, но без особых расспросов медленно пожимали руку Леви, наверное, узнавая кого-то в его лице. Но Аккерману было совсем не до этого. Холодная пышность белых цветов, размеренность и спокойствие речи пастыря не тревожили сердце так сильно, как тихие всхлипы рядом. И он то и дело протягивал Эрену чистые носовые платки, словно фокусник.
Даже очкастая их посетила со своим роботом, Бином. Эрен так долго беседовал с этой машиной о чём-то, а вернулся таким умиротворённым, что Леви его даже приревновал. Но выражать недовольство не стал, чтобы не обострять ситуацию.
Он думал, что будет дальше, куда ему ехать и чем заниматься. Ведь очевидно же было: их с Эреном мало что связывало, и отношениями назвать то, что между ними происходило, могла только дура очкастая. Поэтому надо было бежать. Уезжать и не дёргать себя и его. Возможно, они бы смогли по отдельности быть хоть немного счастливыми после такого.
— Лучше бы я лежал вместо него. — Эрен в который раз хлюпнул носом.
Они стояли над ещё не осевшей могилой. На кладбище было тихо и холодно, не то от камней, не то от покойников, что под ними лежали. Прошёл почти месяц со дня похорон, а Аккерман всё откладывал свой отъезд. Сначала ему казалось жестоким оставить мальчишку наедине с его горем, но почти сразу признался себе, что причина совсем в другом.
— Не говори ерунды. — Держать себя в вечном спокойствии, слушая бред, Леви было всё тяжелее. — Когда старики умирают — это естественно. Когда умирают такие, как ты, — это страшно.
— Если бы я не сражался с тобой, отдал его тебе сразу, возможно, случилось бы чудо, он прожил бы дольше, — не унимался мальчишка.
— Чудес не бывает, — отрезал Леви, но посмотрел в глаза Эрена и заметил, что те стали будто немного светлее и зеленее привычного.
— Он ведь ушёл только из-за меня, понимаешь?
Нет, чудес не бывает на свете, но рядом с ним прямо в этот момент происходило то, что в его голове не укладывалось ни вдоль, ни поперёк.
Он догадался, в чём дело. В тот вечер ещё догадался, а может и раньше. Эрен и Эрен были не просто родственники, их связывало нечто большее, непостижимое, невероятное. Леви боялся поверить в это, но больше ему было верить не во что.
— Подожди, он что, прав был? Ты разлюбил его?
Как ему было ответить на этот вопрос? Да и нет?
— Разумеется, нет.
— Разлюбил. — Эрен упрямо качнул головой, не веря. — Ты совсем не волнуешься и постоянно молчишь.
— В том, чтоб кудахтать, как курица, смысла не вижу. — Аккерман развернулся и зашагал по дорожке между поросших мхом и лишайником мраморных и гранитных памятников. Когда-то такой же будет и на его могиле. Но лучше позже, чем раньше.
— Я не кудахчу! — Эрен как всегда принимал на свой счёт. Он сорвался и поспешил за Леви, догоняя и руша сакральную тишину звонким голосом. — Я выражаю чувства! Чувства, Леви! Знаешь, что это такое?
— Знаю.
Аккерман заметил улитку, ползшую по дорожке почти под его занесённой ногой и остановился. Он словно стоял в центре бури, в блаженном спокойствии, а недовольный взгляд зеленеющих глаз плавил кости. Леви знал, что когда обернётся, встретит его глаза.
— Чувства — именно то, что обрекает на боль и вселяет страх. То, что заставляет в себе сомневаться, из-за чего я перестаю быть тем человеком, которого ты однажды увидел и… Знаешь, понятия не имею, что ещё тебе сказать, Эрен. За эти несколько месяцев я прожил ещё одну целую жизнь. — Он усмехнулся и спрятал руки в карманы, стало не просто холодно — сыро. Улитка ползла по камню, за ней оставался глянцевый влажный след. — Я рад, что нашёл все подсказки, пусть и понял их только к концу. Ты оказался куда способнее, чем я мог себе представить. У меня в голове до сих пор не укладывается. Но я устал с тобой спорить, ждать, когда ты наиграешься и вспомнишь себя. Поэтому дай мне, пожалуйста, знать, когда тебе снова захочется быть со мной рядом, я прилечу на один твой вздох.
— Леви...
Улитка почти доползла до края широкого камня и остановилась вращая глазами на длинных усах в разные стороны.
Он продолжал смотреть на неё, когда позади зазвучали шаги и умолкли совсем за спиной, когда руки смело обвили за талию и потянули немного назад. Но когда нос, холодный, чуть влажный, прижался к озябшей шее и до смерти знакомым движением потёрся о затылок, у Аккермана дыхание спёрло, и улитка, дорожка, весь мир – расплылись перед глазами.
Так делал только один человек.
— Леви-Леви-Леви-Леви, — шептал его Эрен, как когда-то неправдоподобно давно. — Леви-Леви-Леви...
Аккерман редко ему спускал с рук панибратство, поэтому наглый пацан всегда пользовался случаем и повторял его имя до посинения, поймав вот так, что называется, безоружным.
Он захотел обернуться и встретиться взглядом, чтобы убедиться в своей правоте окончательно, но передумал. Расслабился и прирос спиною к груди.
В небе летели птицы, сумерки медленно опускались на город.
— Ты задержался, сопляк, — после молчания вынес вердикт Леви. — Я устал тебя ждать.
— Не больше, чем вы, капитан, — отозвался мальчишка, и ветер, легко подхватил его дерзкие слова и понёс дальше, шумя в макушках деревьев.