— Добрый вечер, святой отец, — Ривай слегка кивнул головой, изображая почтение. Уж что-что, а во всю эту хрень верить его никто не заставит.
— Добрый вечер, сын мой, — мужчина в сутане цвета дерьма улыбнулся в светлую бороду. Его взгляд иногда скрывался за бликами круглых очков, а бусины четок на шее напоминали отрубленные, закопчённые дочерна человеческие пальцы. Ривай давно привык к их виду, но в глубине души его до сих пор передёргивало. — Готовы к исповеди?
— Только о ней весь день и мечтал, — процедил сквозь зубы Ривай, озираясь по сторонам, чтобы проверить, стоит кто-то рядом с ним или нет.
Нетерпение и нервозность давно уже стали его чертами; если бы кто-то из прошлой жизни увидел Ривая в этом приходе, вряд ли узнал бы в нём человека, холодный рассчётливый разум которого крепко держал все эмоции под неусыпным контролем.
Прихожане Церкви Второго Пришествия Гула Земли медленно расходились с блаженными улыбками на лицах, кто-то вполголоса разговаривал, но в основном молчали. После проповеди отца Зика Йегера мало кто мог трезво соображать: или у этого говнюка был невероятный дар убеждения, или он со своими приспешниками распылял в храме какую-то дрянь. В силу специфики данных по Церкви, Ривай больше склонен был сваливать на второе, однако и первое не исключал. Случались моменты, когда мысли отца и его речи столь крепко въедались в мозги, что требовалась специальная процедура очистки надёжной химией. Подобные процедуры давались Риваю с трудом и отнимали по несколько дней на тяжёлый, пропахший испражнениями отходняк. Поэтому он старался как можно меньше ассоциировать себя с Церковью, хотя в последнее время это ему удавалось всё хуже и хуже.
Вот уже пятый год Ривай Аккерман работал под прикрытием в Шинганшине, расследуя дело неуловимой банды наркоторговцев, распространившей своё пагубное влияние на близлежащие земли и почти добравшейся до стены Роза.
Время от времени появлялась информация в прессе о задержании участников, а то и главаря банды в других городах, но Аккерман был уверен, что это фикция — журналисты подкуплены, а в расход идут мелкие сошки, уверенные в правильности своего самопожертвования. Их казнили на площадях, чтоб другим неповадно было, но других это не останавливало, и заметки о новых арестах появлялись с завидной регулярностью.
Скорее всего, королевская полиция тоже была подкуплена или там служили последние идиоты, иначе как было объяснить нежелание проводить нормальное расследование, а не кидаться с радостью на каждого, кто решил обвинить самого себя. И ведь никому из них даже в голову не приходило (или они закрывали глаза на тот факт), что все эти агнцы являлись «сынами» Церкви Второго Пришествия Гула Земли. Последнего такого — Флока Форстера — повесили на глазах у Ривая на площади, а ведь всего год назад этот рыжий парень с фанатичным блеском в глазах раздавал листовки у здания церкви, зазывая внутрь прохожих.
Ривай и начальник внутренней разведки Смит — его непосредственный руководитель — были уверены в том, что Церковь имеет к банде непосредственное отношение и, более того, именно в Шинганшине находится их главарь — мерзкий паук, плетущий липкие сети. Поэтому и решено было Аккермана, как самого опытного и отчаянного агента, закинуть поближе к предполагаемому убежищу, чтобы тот втёрся в доверие к главарю и обезвредил банду. А для пущей правдоподобности Ривай был один. И пусть в городах поблизости было полно ребят из разведки, они не пришли бы ему на помощь, потому что для всех он уже несколько лет числился мёртвым. Мысль об этом трезвила сильнее, чем установки, полученные на обучении в академии или от самого Смита. Он был один. И справиться должен был тоже один. У него не было права на ошибку.
Аккерман шёл к цели медленно и осторожно. Сначала он долго изображал лавочника, приглядывался, знакомился, обрастал связями и друзьями, у него даже были любовники, о которых он, впрочем, старался не распространяться, и деловые партнёры, с одним из которых он, видимо, что-то не поделил, потому что однажды его лавку сожгли, а сам он, не справившись с выплатой долга кредитору, расстался с жильём. В течение следующих трёх лет Ривай опускался на социальное дно: начал пить, пристрастился к лёгким наркотикам, а из-за частых головных болей через какое-то время пересел на наркотики потяжелее. Работу ему находить удавалось всё реже, денег совсем не хватало, из самых дешёвых гостиниц его выгоняли, и спать иногда приходилось на улице.
Однажды зимой, когда в особенно лютый мороз у Ривая не оказалось денег даже на то, чтобы снять чулан, он зашёл в церковь, чтобы погреться, да там и остался. Его впустил очень красивый парень, которого сам Ривай никогда не видел и не запомнил толком его лица, потому что был в стельку пьян. Запомнил только глаза. Малахитовые. С этого вечера жизнь его начала потихоньку налаживаться: в церкви ему предложили работу, возможность пожить в общине, от которой он сперва отказался, но позже всё-таки согласился, чтобы не сгинуть на холоде.
Ривай посещал теперь Церковь почти каждый день. Около полугода он стоял у порога, делая вид, что не решается подходить ближе, к нему должны были привыкнуть, считать его за своего. Люди, которые раньше никак не могли доказать ему, что Стены живые, смотрели теперь на него с интересом и удивлением, единственным, кто совсем ему не удивился, был отец Йегер. Они и раньше встречались с Риваем на улицах, но Аккерман даже здороваться с ним не желал. А теперь начал. И это должно было означать признание собственной неправоты. Ривай проявлял всё больше заинтересованности, подбирался поближе, садился в средних рядах, затем в первых, а однажды он подошёл для исповеди, и так началось его сближение с отцом. Или просто Зиком.
Ривай полагал, что отец ближе всех к главарю, чутьё не могло обманывать. Слишком уж этот говнюк был святым для всех, слишком значимым, люди ловили каждое его слово с раскрытыми ртами, глазами, ушами, даже если они эти самые рты не кормили, а уши не мыли неделю.
К слову, отсутствие чистоты угнетало Ривая больше всего. Он старался её поддерживать, но не всегда получалось, а запах собственного немытого, смердящего тела не давал покоя ни днём, ни ночью. Ривай ненавидел своё положение и ублюдка, из-за которого он оказался в нём. Самой большой его мечтой было, чтобы всё это закончилось, бросить собачью работу, поселиться в лесу, вдалеке от всех, и каждый день ходить в баню. Но мечты Аккерман привык прятать так глубоко, чтобы даже под кайфом не смочь кому-нибудь выболтать. А кайфа в последнее время хватало. С тех пор, как он начал общаться с отцом чуть чаще, на дурь ему начали делать скидку. Здоровенный бугай, его дилер, с таким выражением лица, будто хочет сдохнуть, но никак не может убиться, порой и бесплатно ему отсыпал. Ривай понимал, что это не просто так, и со дня на день ждал особого приглашения, после которого станет очередным кандидатом в «пойманные главари».
Однако Зик Йегер не больно его торопился звать, чем крайне нервировал. Аккерман постоянно был на измене, ему начало казаться, что он прокололся где-то, что Йегер его раскусил и просто играется с ним. Прикончить эту паскуду было вторым по силе желанием, иногда затмевающим первое. Ривай терпеть не мог весь его слащаво-светлый образ, курчавую бороду и идиотские круглые очки, а ещё то, как отец Йегер вечно поглядывал на него сальным взглядом, думая, что Аккерман ничего не замечает.
Он и сейчас на него так смотрел.
— Тогда проходите, сын мой, — и пропустил его к исповедальне вперёд себя.
Они прошли в кабинки, закрыли за собой двери и сели.
— Кажется, вы расстроены чем-то, сын мой, — зазвучал голос из-за резной деревянной решётки. — Покайтесь. За смирение и чистоту ваших помыслов воздастся вам сторицей.
Аккерман вдруг подумал, что за всю его лживость он будет однажды разорван на миллион кусков заживо.
«Вот дерьмо!» — выругался он про себя. Больше грязи телесной его раздражала только та грязь, которую в уши прихожан лил преподобный Йегер.
— Меня терзает моя бесполезность, святой отец. С тех пор, как лавку мою сожгли, а сам я остался на улице, я превратился в никому не нужный кусок…
— Сын мой, — оборвал его речи отец, — негоже браниться в стенах священного храма. Простите, что я прервал вас, вы можете продолжать. Только, пожалуйста, обойдитесь без ваших ругательств.
«Лицемерная сволочь, — подумал Ривай, — хотел бы я слышать, как ты ругаешься, когда тебя никто не слышит».
— Простите, отец, но мне очень важно чувствовать себя кому-то полезным, важным кому-то, необходимым. Я благодарен вам за приют и помощь с работой. Вы… — он обратился лицом к решётке, — лично вы… — Ривай положил на неё ладонь, провёл сверху вниз да так и оставил на ней, — столько сделали для меня, а я даже не знаю, как вас отблагодарить.
На пару секунд воцарилось молчание, но Аккерман терпеливо ждал, он знал, что святоша давно уже глаз на него положил, оставалось только его подтолкнуть и…
— Леви… — на это имя Ривай отзывался вот уже почти пять лет. Отец Йегер протянул руку и положил на решётку со своей стороны. Аккерману послышался сдержанный вздох. — Ты обратился по адресу. Церковь Второго Пришествия Гула Земли давно за тобой наблюдает и пришла к выводу, что у тебя есть как раз те таланты, что были бы нам полезны.
— Серьёзно? — Ривай оживился так трогательно, что сам почти в этом поверил. Надо, наверное, было в артисты идти. Смит бы уржался.
— Церковь не будет кидаться такими словами, а я, как её скромный представитель, тем более. Идёмте со мной, сын мой, я укажу вам верный путь к исцелению тоски и печали.
Они поднялись и вышли одновременно.
Ривай нашёл отца Зика Йегера немного взволнованным и подумал, что это отличный знак. Возможно, Ривая решили кому-то представить.
— Следуйте за мной, — отец пошёл впереди, а Аккерман не отставал от него ни на шаг.
Выйдя из церкви, они спустились по улице, а на углу перед парком свернули, и вскоре Ривай оказался у входа в гостиницу «Путеводная звезда».
«Да неужели?» — подумал он озадаченно. Просто не верилось в то, что глава этой грёбаной секты и наркокартеля может жить в этой дыре. Или отец Йегер сам наконец-то решился пойти в наступление. Ривай не хотел заниматься с ним сексом, но отвратительно липкие взгляды отца порядком подзадолбали, к тому же он больше года ни с кем не трахался.
В вытянутом узком, как пенал, номере было душно, пахло дешёвыми сигаретами. В пепельнице торчал одинокий окурок. Либо в номере с ними был кто-то ещё и он пока прятался, либо номер просто не убирали после ухода предыдущего посетителя.
Ривай поморщился от того, как несвежая рубашка моментально прилипла к немытому телу. Было бы легче, если бы отец Йегер открыл окно, но тот, как назло, зашторил его, делая свет приглушённым и противно жёлто-оранжевым.
Ривай огляделся, присел на диванчик напротив кресла, накрытого странным плетёным ковриком, и достал сигареты.
— Здесь же можно курить? — кивнул он на грязную пепельницу на крохотном столике у окна, поймав вопросительный взгляд.
По старой легенде Леви — персонаж Ривая — был вежливым, в меру сдержанным, немногословным, преданным делу, в которое верит, но при этом критичным, бесхитростным и прямолинейным. Он мог крепко врезать и словом, и кулаком, но когда речь заходила об отношениях личных, странно робел. Вот и теперь он застыл на месте, когда отец Йегер присел рядом с ним на диван и взял его руки в свои, заглядывая в глаза.
— Леви, вы готовы к тому, чтобы принять откровение от наших создательниц?
Ривай посмотрел на их руки непонимающим взглядом и вытянул свою ладонь из его тёплых, немного влажных.
— Простите, святой отец, — он вскользь коснулся его руки и убрал свою. — Я не достоин такого внимания.
— Леви, — священник порывисто стиснул его колени, но остановился на этом, хотя и заметно было, что еле сдерживается. — Поверьте, вы достойны намного большего внимания.
«Я бы тебя тоже трахнул, макака ты бородатая, — подумал Аккерман почти с нежностью, — а потом разрезал на куски и разбросал бы по всему периметру Марии.
— Вы правда так думаете?
— Не сомневайтесь в моих словах, дорогой мой. Не сомневайтесь.
Он встал и прошёлся по комнате. Чем-то негромко шёлкнул и повернулся. С чёток на шее пропала одна из его длинных бусин. Йегер держал её в пальцах.
— Примете это, — заговорил он вполголоса, — и вы подготовите свой разум к новому виденью мира.
Он подошёл, снова сел рядом, взял Леви за руку и положил «обугленный палец» ему на ладонь.
Ривай смотрел на него с сомнением.
— Будьте уверены, это не причинит вам вреда. Вы просто расширите грани сознания и будете воспринимать всё происходящее здесь, как должное.
— Примите его со мной, отец. Тогда я поверю, что это не причинит мне вреда.
Йегер такого ответа, как видно, не ожидал, он встрепенулся, но через секунду-другую сдался и улыбнулся.
— Ну, хорошо. Я пойду вам навстречу. Хотя это против правил. Но мы никому об этом не скажем, идёт? — он подмигнул Риваю, взял «палец» с его руки и надломил ближе к концу. Части получились разной величины, но Аккерману было достаточно.
Вкус у странной отравы оказался на удивление приятным, Ривай выделил пряную сливу, жжёный сахар, спелую ежевику, ваниль… В свете от шторы ему начало казаться, что воздух в комнате сделался золотым, всё вокруг заискрилось. В теле образовалась удивительная лёгкость, податливость, и Аккерман, пожалуй, был рад, что именно в этот момент к нему никто не суёт свои грязные лапы, чтобы не обломать весь кайф.
Но через минуту-другую его настроение изменилось на диаметрально противоположное. Ему захотелось секса адски, непередаваемо. Аж в заднице засвербело. Пот проступил на спине, над губой, на висках. Ривай попытался поднять руку, чтобы стереть его, но с ужасом понял, что не может этого сделать.
«Надеюсь, меня по кругу не пустят», — подумал Ривай с запоздалым волнением, хотя в таком состоянии он бы, наверное, не отказался, уж больно хотелось, чтобы его распёр во все стороны член посолиднее. А ещё лучше два. От мысли об этом Ривай ощутил недвусмысленное напряжение в паху.
— Что это? Почему я не могу пошевелиться, но при этом говорю?
Отец Йегер, наблюдавший за ним всё это время, улыбнулся в ответ.
— Не переживайте, это всего лишь первая реакция. Не торопитесь. На вашем месте я бы закрыл глаза. Скоро у вас начнутся галлюцинации, и только великие знают, куда они вас приведут.
— Спасибо, что предупредили.
Зик захихикал.
— Мне нравится ваше чувство юмора.
Чем больше Ривай смотрел на него, тем более симпатичным отец Йегер казался.
«Это всё наркотики. Трахаться надо больше, Леви, — заметил себе Аккерман, — а то совсем одичал. Не ровен час и правда на эту макаку набросишься».
Через мгновение отец и правда стал удивительно похож на большую человекообразную обезьяну: оброс шерстью, очки куда-то исчезли, зато глаза навыкате сверкали из полумрака, большие и круглые.
— Как вы себя чувствуете, Леви? — проговорило животное.
И голос отца изменился, стал грубым, глубоким, но почему-то немного печальным.
Ривай заметил острые зубы во рту и невольно зажмурился.
Фантазия, приправленная наркотиком, подбросила не менее волнующее и удивительное видение. Ривай обнаружил себя в лесу. Деревья вокруг были тоненькие и низкие, но определённо сосны. На каждом висел человек в маске с длинным птичьим клювом и без одежды. Целая стая голых человекообразных птиц, повешенных прямо за шею. Они ещё были живы, бились в предсмертных конвульсиях, и тела их в последний раз извергали тёплое семя. Оно выстреливало из розовых и лиловых членов, с одной и с другой стороны, стекало по их ногам на траву, снова и снова, снова и снова, и в какой-то момент Ривай ощутил себя по уши в сперме. Он посмотрел себе на руки. Они были в крови. Аккерман распахнул глаза.
Перед ним в кресле сидел парень, совсем молодой, с красивыми длинными волосами, симпатичной внешностью и въедливым взглядом малахитовых глаз.
— Хочешь огня?
Судя по тому, с каким азартом блестели глаза напротив, намёк Ривай понял правильно. Да он и не против был бы совсем. Особенно после таких эротических снов-фантазий, но вслух удивился:
— Огня? — и понял, что у него во рту пересохло. — Скорей уж, воды.
— После могу и воды принести.
— Эрен, — прошелестел сидящий рядом отец Обезьяна.
— Заткнись, — ответил ему парень грубо, брезгливо наморщив нос. — Какого хера ты здесь забыл? Я же просил, чтобы он был один.
— Он побоялся. Я вынужден был уступить и разделить с ним его незавидную участь.
— Участь? — Парень опёрся рукой о широкий подлокотник и наклонился вперёд. Волосы красиво свесились вперед. — Незавидную?
Он рассмеялся, и смех рассыпался по всей комнате, словно кто-то порвал нитку бус.
— Твоя участь здесь будет самой незавидной, потому что я возьму его у тебя на глазах.
— Прекрати!
— Мартышкам голос не давали, — пацан ухмыльнулся и показал язык.
В другой раз Аккерман прописал бы ему за такое не думая, он терпеть не мог, когда кто-то над кем-то вот так потешался, но слово, оброненное мальчишкой, заставило удивиться.
— Мартышкам?.. Ты тоже видишь это?
— А ты думал, это галлюцинации? — и он снова въелся до самых кишок своими невыносимо зелёными глазами. Аж смотреть стало больно в ответ.
Аккерман отвернулся и поглядел на отца Обезьяну. Тот был, по крайней мере, уже привычнее и уже не таким звериным на вид. Глаза снова стали очками, а шерсть посветлела и превратилась в бороду. Только лицо его вытянулось при этом и исказилось от суеверного ужаса.
— Эрен, нет, — пролепетал он.
— Что тогда скажешь на это? — Леви услышал голос мальчишки так, будто он прошептал ему прямо на ухо, а, повернувшись, увидел его лицо рядом со своим. При этом тело его продолжало сидеть на кресле.
— Охуеть!
Аккерман очень сильно порадовался тому, что заранее вычистил свой кишечник, потому как обделаться при свидетелях его совершенно не прельщало.
— Хорошая реакция, мне нравится, — парень усмехнулся, и голова его поднялась выше, открывая взору Ривая длинный толстый белый канат с отростками, торчащими в обе стороны. На этом канате волшебным образом и передвигалась оторванная от тела голова Эрена. Это выглядело ужасающе, омерзительно, но вместе с тем завораживало так сильно, что невозможно было отвести взгляд. А самое странное было то, что Ривая всё это возбуждало. В особенности боковые отростки, которые шевелились теперь, словно лапки у сколопендры. Аккерман ненавидел этих жуков, сколько он их по ночлежкам передавил — неизвестно, но теперь, видя эти отростки размером почти с полруки и толщиной примерно с два пальца, он захотел их все себе внутрь. Удовольствием от этой внезапной фантазии прошибло от макушки до пяток.
Ривай сглотнул пересохшим горлом.
Показывать интересы подобного рода в его планы совсем не входило, в конце концов, он тут был на задании, а не личную жизнь налаживал.
— Зик, это что за херня? — хрипло спросил он. — Вторая реакция?
Отец Йегер вздрогнул и перевёл на него полный печали и разочарования взгляд. Он уже намного свободнее шевелил головой, да и с плеч оцепенение спало. Он поднял руку и медленно провёл пальцами по щеке Ривая.
— О чём ты? — спросил он, но Аккерман не поверил в то, что отец действительно ничего не видит, он же только что с кем-то спорил.
— Вот это! — он кивнул головой в сторону Эрена и одновременно отдёрнул лицо от его руки. — Это что за херня, я тебя спрашиваю?
— Эй! Поаккуратнее в выражениях, — возмутилась летающая голова.
Ривай взглянул на него и в этот раз его чуть не вырвало. Хотя рвать было нечем, он со вчерашнего вечера ничего не ел.
— У тебя видения, Леви, это надолго. Прости, но мне надо идти.
Отец Йегер запросто встал на ноги.
— Ну наконец-то! — голова облетела вокруг Ривая, улеглась на плечо и потёрлалсь макушкой о щёку. — Проваливай давай, да поживее, — проворчала она, обращаясь к Зику.
— Что? — Аккерман как будто и не почувствовал ничего, он был до глубины души возмущён тем, что отец Йегер собирается оставить его с этим чудовищем.
— Всё, что тебе будет необходимо, ты найдёшь в ванной или на кухне, — с печальной улыбкой сказал отец. — Увидимся в церкви, — и он медленно поковылял в сторону двери.
— Что?! — закричал ему вслед Аккерман, попытался дёрнуться следом, но у него ничего не вышло, а петля на плечах сжалась крепче. — Вернись обратно, скотина! Не смей оставлять меня с этим!
Эрен, облизывающий его шею в этот момент, пробурчал недовольно:
— Это было грубо, — и укусил его, — но я тебя, так уж и быть, прощу.
У двери отец Йегер обернулся и добавил:
— То, что ты видишь — твои потаённые страхи и желания. Ты должен встретиться с ними лицом к лицу, и я не должен тебе мешать. — И вышел из комнаты.
— Вот мы с тобой и одни, — прошептал Эрен с улыбкой.
Ривай посмотрел на него с нескрываемым раздражением.
— Отпусти меня, выродок. Я не знаю, что тут у вас происходит и кто ты такой, но, клянусь Богинями, как только меня отпустит этот грёбанный паралич, я намотаю тебя на локоть и запущу вдаль, как лассо.
Эрен шутливо нахмурился и засмеялся.
— Не думаешь, что угрожать мне опасно в твоём положении? Ведь я могу сделать с твоим беспомощным телом всё, что угодно. — Он провёл парой отростков по подбородку, спустился по шее, тронув дёрнувшийся в ответ острый кадык. — Даже то, что ты хочешь сам. — И отростки ловко сняли петлю с пуговицы рубашки.
— Я хочу, чтобы ты от меня отвалил и принял нормальный облик. И тогда я тебя, может быть, послушаю. Но до тех пор, пока ты тут сюсюкаешься со мной, мне хочется раздавить тебя, как противную скользкую букашку.
Эрен приблизил к нему лицо так близко, что Аккерман ощутил запах из его рта — запах печёных каштанов, — и у него свело внутренности от голода. Сглотнув затопившую рот слюну, он приоткрыл рот, чтобы перевести дыхание. Эрен усмехнулся, наблюдая за его реакцией.
— Значит, не любишь, когда с тобой ласково разговаривают, так выходит? — елейным голосом проговорил он и в следующее мгновение впился в рот Аккермана требовательным захватническим поцелуем.
Ривай попытался отстраниться, но несколько белых отростков давили теперь на его затылок, и он не смог даже голову повернуть.
Эрен вгрызался в него, как безумный, лязгал зубами, исследовал рот языком, словно до глотки решил достать. Он запрокинул Риваю голову так, что ему стало трудно дышать. Голова поплыла. Одновременно с этим Ривай ощутил движение отростков под рубашкой, по коже. Они извивались и ползали по груди, как огромные черви, и это было настолько противно и мерзко, что даже приятно. Но Ривай вовсе не собирался показывать сукину сыну, что все его манипуляции могут понравиться. Поэтому как только Эрен отлип от его рта, он громко и демонстративно сплюнул на пол и сморщился.
— Фу! Сопливая мокрица! Омерзительно!
— Зикуля предупреждал, что ты дерзкий, но я не подозревал, что настолько.
Отростки гладили бёдра Ривая и набухший член через брюки.
— Зикуля твой — импотент. Столько смотреть и ни разу не вставить.
— А ты бы хотел? — с детским восторгом на милом личике голова опять подлетела поближе.
— Он не в моём вкусе.
— Этот ответ меня вполне устраивает. Не хватало ещё делить тебя на двоих. Не могу заниматься этим в его присутствии.
— Под «этим» ты что имеешь в виду? — не понял Ривай, но догадался, как только румянец залил все лицо мальчишки с ушами вместе. — Серьёзно? Стесняешься слова «секс»?
— Замолчи, — пробубнил Эрен и пощекотал Ривая по рёбрам отростками.
— Может ты ещё и «член» боишься произносить?
— Заткнись, пожалуйста, — уже раздражённо ответил Эрен.
— Может, ты ещё и девственник? — рассмеялся Аккерман. — Вот была бы умора.
Эрен злобно сверкнул глазами и в тот же миг несколько скользких отростков шлёпнулись Аккерману на губы.
— Заткнись. А иначе мне просто придётся занять твой рот.
— Щупальцами? — пробубнил Ривай, несмотря на преграду, но тут же об этом и пожалел, потому что отростки полезли к нему в рот один за другим, разжимая челюсти, толкаясь изнутри в щёки, играя с его языком.
Аккерман захрипел и дёрнулся, он хотел бы выругаться, да весь рот заполняли гладкие скользкие трепещущие отростки и такие же шарили по всему его телу.
— Нравится? — спросил Эрен, завороженно следя за происходящим, как будто оно происходило без его вмешательства.
— Умммммфффф, — замотал головой Аккерман.
— Хочешь ко мне на колени?
— Мммм!
Белый канат обхватил Ривая вокруг грудной клетки и, поддерживая за бёдра, перетащил на сидящее в кресле тело мальчишки.
От мысли о том, что за спиной у него окровавленная дымящаяся шея, было дико, Ривай изворачивался, стараясь не прикасаться к ней, но руки Эрена крепко прижали к груди и сразу начали раздевать.
— Мммм! Мффф! — он пытался сопротивляться, кусать эти мерзкие щупальца у себя во рту, но они так приятно толкались в щёки, что Риваю становилось всё больше и больше плевать на всю дикость сложившейся ситуации.
Его трахали в рот эти тонкие белые подобия членов, они же скользили по телу и уже голым ногам, с которых спустили штаны, а когда Эрен взял его под коленки и раздвинул ноги, выставив на обозрение себе же задницу, мерзкие щупальца полезли и внутрь. Только внутри они уже не казались столь мерзкими.
Ривай загорелся болезненным пламенем желания, щёки его запылали, он застонал.
— Я смотрю, ты поплыл, Леви? — услышал он шёпот на ухо и с трудом разлепил глаза, с удивлением обнаружив, что на ресницах скопилась влага. — Тебе нравится.
— Мммм, — простонал он в ответ.
— Не утруждай себя, я всё вижу.
Одна из рук отпустила его колено, огладила ногу, живот и грудь, и пальцы сжали сосок.
Аккерман зарычал и сжался. Отростки выскользнули из задницы, но моментально вернулись обратно, пробравшись ещё глубже. Кажется, их стало больше.
Ривай потерялся в своих ощущениях. Эти отростки были теперь везде: гладили всюду, трахали в рот и в зад, оплетали голову. Одной свободной рукой Эрен легонько поглаживал член Аккермана, а голова его в этот момент только смотрела на всё это и с умилением улыбалась. Ривай приоткрыл глаза, заметил его улыбку и дёрнул ногой в попытке ударить по физиономии, но не сумел.
Он дёрнул ногой! Значит паралитический эффект почти прошёл! Он попытался вырваться, приложив все силы, но их было ещё недостаточно, однако на сукина сына он произвёл впечатление.
— Хочешь закончить всё прямо сейчас? — Эрен завис над ним и заглянул в глаза. У Аккермана внутри всё похолодело от его взгляда. — Я могу прекратить всё, одеть тебя и отпустить прямо сейчас, но больше мы никогда не увидимся. И, я думаю, ты понимаешь, чем это грозит для тебя.
И тут Аккерману стало по-настоящему жутко. Что, если Эрен всё знает о нём, и тогда он его не отпустит, а просто убьёт, и Ривай не успеет отправить доклад Смиту о том, что он наконец-то вышел на странного идейного лидера этой секты ублюдков. Но если он подыграет мальчишке, удовлетворит его странную потребность в разнузданном извращённом сексе, возможно, тот будет думать, что он перешёл на их сторону. Обо всём этом Аккерман думал буквально секунду, а Эрен тем временем продолжал:
— Тебя давно никто не касался, а теперь ты знаешь, как может быть хорошо. Ты будешь слоняться по заведениям в надежде, что кто-то удовлетворит пробуждённую мною похоть, но никого рядом не будет. Ты будешь звать, а никто не придёт. И тогда ты попросишь, чтобы тебя приняли в бордель, и начнёшь давать всем без разбора, бесплатно, лишь бы только в тебя напихали побольше, и опустишься окончательно.
Аккерман от такой неожиданности выплюнул щупальца и гомерически захохотал.
— Над чем ты смеёшься? — Эрен был раздосадован.
— Ты маленький блядский извращенец, вот ты кто! — продолжая смеяться, ответил Ривай. — Думаешь, в жизни всё сводится к сексу? Думаешь, я до тебя и членов не видел? Да я такие, мать твою, члены видел, что тебе и во сне не снилось! Кстати, что до твоего, ты его прячешь? Или опять стесняешься?
Эрен без слов приподнял его канатом, развернул, приспустил свои брюки, и Аккерман подавился своими словами, потому что таких членов он в своей жизни не видел уж точно. И даже в кошмарном сне представить не мог. Наверное, Эрен был результатом какого-то неудавшегося эксперимента безумного учёного, потому что иначе подобное чудо природы никак было не объяснить.
Член его был огромным, со странной пирамидальной головкой, на мощном стволе бугрились толстые вены, а по двум сторонам его торчали крохотные розовые кожистые наросты в форме шипов розы. Но Аккерман знал, что эти шипы будут чувствоваться внутри, как настоящие, и разорвут его так, что он после долго не сможет сидеть. И всё же ему на секунду, всего на секунду, захотелось почувствовать эту громаду внутри. Особенно после того, как на головке набухла капля белёсой смазки, сорвалась вниз и, натянув за собою тонкую нитку, шлёпнулась Аккерману на член.
— Богини…
Эрен ворвался в него сразу многими щупальцами, прижал канатом к груди и одновременно связал за спиной руки.
— Су… кин… сыыын, — простонал Аккерман. Тело его забилось в сладостных судорогах.
Он чувствовал этот огромный пульсирующий член животом и хотел его внутрь ещё сильнее. Эрен стиснул ладонями его задницу и растянул в стороны.
— Ты такой открытый, такой доступный. Нравится быть таким?
— Отвали, — выдохнул Аккерман.
Эрен хихикнул и прикусил за ухо, поцеловал раскрасневшуюся скулу, а потом так же нежно и коротко губы Ривая. И он ответил на поцелуй.
Стонать в рот мальчишке, когда задницу распирало множество белых отростков и они же стягивали всё тело, не давая малейшей возможности пошевелиться, было просто запредельным удовольствием. А когда Аккерман совсем перестал что-либо соображать, Эрен медленно покинул его, приподнял в воздухе и так же медленно и осторожно натянул на свой член.
Аккерман сразу кончил. Но оставлять в покое его никто не спешил. Эрен обвился вокруг него, тяжело пыхтя на ухо, и снова схватил под коленки руками. Щупальца снова заполнили рот, не давая кричать. Задницу распирало. Риваю казалось, что член мальчишки увеличивается в размерах с каждым движением, ему было больно, но так невообразимо хорошо, что он наплевал на всё, и на то, что он сам был весь грязный и липкий, и на то, что он трахался с каким-то чудовищем. Какая разница, если это чудовище давало ему то, что не мог дать никто другой. И пусть он хлюпал, как старая блядь, это его не смущало ни капли.
Воздух наполнил букет специфических звуков и запахов, который у Аккермана ассоциировался только с сексом. Стоны, шлепки и влажные чвоканья слились воедино, вытесняя последние мысли, оставляя одно желание — кончить. В какой-то момент Аккерман почувствовал, что хватка на его руках ослабела, тогда он освободил свои руки и пальцами впился в голые плечи мальчишки, насаживаясь на член самостоятельно. Эрен вздохнул, захрипел и кончил так бурно и так обильно, что у Ривая из задницы потекло. В этот момент его тело пронзило судорогой, и он отключился.
***
Когда он проснулся, солнечный свет заливал всю комнату. Ривай вдохнул запах свежей чистой простыни и встрепенулся. Оказалось, он спал на разложенном диване всё в той же комнате, а на маленьком столике возвышался стакан воды со льдом.
Ривай схватил его и припал, осушая большими глотками так неуклюже, что часть воды выплеснулась и побежала дорожками по шее и груди.
— Проснулся?
Ривай отодвинул стакан от лица и смерил Эрена придирчивым взглядом. Голова находилась на месте, от щупалец осталось одно лишь воспоминание. Слишком приятное воспоминание, у Аккермана аж член дёрнулся под одеялом.
— Где моя одежда? — тут же поинтересовался он.
— Сушится. Я её постирал. Завтракать будешь?
Ривай спустил ноги на пол, прикрываясь углом одеяла. Ему почему-то было неловко теперь оказаться голым, хотя вчера этот человек его пялил так, как не делал это никто другой. Или это ему почудилось? Задница чувствовала себя на удивление прекрасно.
Аккерман повернулся к нему опять и пытливо вгляделся в лицо.
— Что вчера было?
— Что было? — немного смутившись, переспросил парень.
— Мы вчера трахались?
От этого слова Эрен пошёл красными пятнами.
— Трахаются животные. А я занимаюсь любовью.
— Чтобы заниматься любовью, надо любить, не находишь? — ухмыльнулся его словам Аккерман.
Странная ностальгия закралась в сердце, он вспомнил о тех временах, когда сам ещё рассуждал точно так же и весь мир делил на чёрное с белым, исключая великое множество серых оттенков.
— Я хотел с тобой поговорить, — начал парень несмело.
— О чём? — перебил его Ривай.
Эрен запнулся.
— Ты так мне и не ответил, завтракать будешь?
— Наверное, надо. С позавчера нихера не ел.
— Так чего же ты молчишь? — возмутился мальчишка, смотался куда-то, принёс огромный поднос всякой снеди и поставил прямо на постель. А следом за ним приволок целый чайник горячей жидкости.
— Это цикорий. Ты любишь цикорий?
— Предпочитаю чаи, но и это сойдёт.
Эрен ему улыбнулся и расположился, довольный, рядом.
Он совсем теперь Ривая не касался, как будто смущался его; как ребёнку, подсовывал самое вкусное, будь то мяса кусок или фрукт поспелее, и, если расспрашивал, то осторожно, словно боялся вмешаться во что-то, что его не касается.
Аккерман был совершенно сбит с толку такой переменой в нём. Эрен не выглядел ни малолетним извращенцем, ни идейным вдохновителем сектантов, ни главой наркомафии. Он выглядел, как обычный пацан, и это пугало Ривая больше всего — то, что он начал видеть в нём человека. И человек этот начал нравиться.
Он мог бы как-то связаться со Смитом и попросить, чтобы его заменили, но тогда все пять лет, что он прожил у Церкви под боком, можно было считать весёлым аттракционом, не более того. Ривай не мог себе такого позволить. Он должен был довести дело до конца и выполнить задание. Но в любом случае доложить обо всём Смиту следовало незамедлительно.
После продолжительного завтрака Аккерман снова спросил про одежду, и Эрен принёс её — чистую и приятно пахнущую. Ривай и сам не вонял, видимо, Эрен и его успел постирать, но об этом мужчина предпочёл не спрашивать, чтобы не смущать пацана лишний раз.
Когда он одевался, Эрена в комнате не было, но он вернулся, когда Аккерман оказался у двери.
— Уже уходишь?
— А что, у тебя были какие-то планы? Ты извини, но сегодня я занят.
Эрен к нему подлетел и упёрся руками в стену по обе стороны от его головы.
— Не думаешь, что это невежливо, убегать, ничего не сказав?
— А что тебе надо сказать? Спасибо за завтрак? За стирку? За секс?
На лице Эрена промелькнуло болезненное страдание и вызвало в памяти Аккермана целый ворох ненужных воспоминаний о вчерашнем… видении? Да что там произошло, чёрт возьми?
Парень приблизил к нему лицо и прошептал почти в губы:
— Не будь таким гадким, а, Леви? Когда я могу тебя снова увидеть?
— А ты хочешь снова меня увидеть? — переспросил Аккерман, утопая в горячем взгляде его малахитовых глаз.
Вместо ответа Эрен поцеловал, да так нежно и трепетно, что Аккерман аж привстал на цыпочки, потянувшись за ним.
— Только на этот раз без дури.
— Как скажешь, — улыбнулся парень.
— Вечером жди, — и Аккерман вышел вон.
Он шагал по улице с мыслью о том, что жизнь удивительная и занятная штука, и подкидывает порою такие сюрпризы, от которых мурашки по коже бегут табунами. И всё-таки трезвость ума ему было необходимо хранить, чтобы выполнить важную миссию, возложенную на него разведкой.
Ривай заглянул на почту и написал письмо. Он писал крайне редко и всегда на один и тот же адрес, которого не существовало. Это был код, по которому письма передавали агенту, а тот доставлял их прямо в руки командора Смита.
«Дорогой друг, я попал в переплёт и не знаю, как скоро из него выберусь.
Положение моё не назовёшь завидным, но я не отчаиваюсь, потому что Богини с нами.
PS Вчера обнаружил в чулане совершенно омерзительного жука, хотел прибить, но не догнал.
Надеюсь, не проглочу его ночью. Было бы неприятно.
Бывай».
Он сложил своё маленькое послание, упаковал в конверт, написал адрес и опустил в ящик.
Когда Ривай вышел на улицу, всё так же ярко светило солнце, но до вечера оставалось совсем немного.