Смеётся. Смеётся, зараза. Напакостил, получил хорошенько, а всё равно смеётся. Не стыдно ему ни капельки — вон как лыбится, скоро лицо треснет, какие муки совести, вы о чём, что вообще такое совесть. Доволен, как заточивший хозяйскую рыбу кот.
Гето раздражённо выдыхает, прикрывая глаза. Один, два, три… На пятый счёт перехватывает чужую руку в опасной близости от своих волос и чувствительно сдавливает.
Айканье. Демонстративное. Ведь может же вырваться, если захочет. Даром, что ли, один из сильнейших. Но нет: стоит и ноет, ноет, ноет, на нервы действуя, а у самого наверняка в глазах черти пляшут.
— Сугуру-у, отпусти. Сугу-у-уру-у!
Кто вообще придумал, что с набедокурившим Сатору должен разбираться он? Да, сенсей в отъезде. Так ведь Иери есть! Она даром вразумления владеет отлично: любой проникнется речью, когда его неспешно собирают по кусочкам с ласковой угрозой «не повторишь, верну в прежнее состояние». Иери страшная. Бывает. Или вон Мэй-Мэй. Как раз недавно вернулась. Авторитет для всех. Рука у неё тяжёлая, воспитательные подзатыльники просто чудо как хороши! Уж он-то знает, приходилось на себе испробовать.
Но нет. Флаг — то есть Годжо Сатору — тебе в руки, Гето Сугуру, и удачи впридачу. «Ты его лучше знаешь, тебя точно выслушает».
Он медленно выдыхает, старательно придав лицу благожелательное выражение, и открывает глаза.
Голубой, светлый-светлый, как зимнее небо утром в городе. Солнечные лучи на застывших лужах. Звонкий стук стеклянного шарика в бутылке лимонада. Лёгкое веселье — что шипящая газировка, покалывает губы улыбкой и оставляет хитрые искорки во взгляде. Снежной крошкой на ресницах — предвкушение. И ни капли раскаяния.
— Ты специально, — маска спокойствия надувается мыльным пузырём, готовая лопнуть в любой момент. Хочется нарычать, хорошенько вдарить по чужой наглой улыбке, чтобы разлетелась в солёные брызги морской воды, чтобы не провоцировал, не лез ближе, отодвинулся.
— Конечно, — Годжо придвигается ближе — разумеется, назло. Заметил, зараза, как бесит. Почти лбом в лоб уткнулся, дышит в лицо. Смотрит прямо, каждый оттенок в радужке видать. Где, интересно, очки посеял. Разбил? Забыл?
— Нравится, когда ругают?
Спокойнее, Сугуру, спокойнее. Это просто игра — их любимая, вечная игра. Не стоит дарить Сатору победу и срываться первым. Даже если хочется взорваться вулканом. Чуть отпустить контроль над лицом… Очко Годжо — маленькая уступка. Выражение, голос, тело. Два остальных он не проиграет.
— Нравится, когда ругаешься ты. Такой забавный взгляд: чисто хомячок, которому зерна не дали! — чужая усмешка жжёт губы.
Придушить бы ехидную заразу.
— И ради этого стоило портить чужую работу? Боже, Сатору, только в детском саду мальчики делают гадости, чтобы их заметили. Ты только скажи, если надо, отчитаю по полной, — и добавляет, понизив голос, — мне это в радость.
Попадание! Сатору рвано выдыхает, а в глазах бледный топаз наливается сапфировой темнотой, колкой, острой, жадной. Один-один.
Про пойманную руку забыли оба. Может, потому, что хватка мягко перешла в осторожное сплетение пальцев, так не вяжущееся с разговором. Такое нежное. Невесомо-крепкое. Будто срослись вместе руки, связались в одну нить. Может, оттого, что увлекательна игра: пляска полунамёков над двойной пропастью, где бездна земная — раздражение, а в гибели небесной полыхает нечто совершенно иное.
— Интересное предложение, — мурлычет Сатору вкрадчиво; Сугуру смотрит и видит ревущие водопады, осколки безжалостного света и слепящие блики жадных ледников, и что бы Годжо Сатору сейчас не изрёк, а предложением он обязательно воспользуется. — пожалуй, я…
Их прерывают. Резко, обидно, на самом интересном месте, и Сугуру ловит себя на желании разнести громко хлопнувшую дверь проклятиями вместе с наглецом, посмевшим мешать. Это их с Сатору игра. Зачем вмешиваются.
— Извините за вторжение, — бессовестной помехой оказывается Иери, — Не было времени ждать, когда вы наконец поцелуетесь. О, вот он, родной!
Под пристальными взглядами она спокойно добирается до своей парты, любовно укладывает забытый на столе телефон в сумку и быстрым шагом возвращается к двери. Бросает через плечо:
— Вы бы играли в общежитии. Скоро сюда первогодки наведаются, у них собрание. Неловко будет. Я на миссию, постарайтесь не убиться. — и убегает по своим делам.
Сатору фыркает. Бодается легонько, привлекая внимание. У Сатору глаза — два кристалла света, и Сугуру тянется встрепать чужие волосы, просто так, ради шутки, чтобы Сатору ещё пофырчал и посмеялся, и смотрел, смотрел так же нагло, весело и с омутом тепла…
И просыпается. Протянутая рука хватает воздух и бессильно опускается. Сон, просто сон… Напоминание от мира, что он потерял. Или — что потеряет? Бесполезная попытка подсознательного вернуть заблудшую душу на истинный путь… Поздно. Гето Сугуру не меняет решений.
Завтра двадцать четвёртое декабря.
Время последней игры.
Скоро кто-то из них заснёт под алыми цветами.