Кровь вкусная. Тёплая, восхитительно живая, сладкая и пряная, как мёд, перец и цветы ромашки. Пить бы и пить, как воду, не отрываясь…
Юджи с сожалением выдыхает. Что-то злое, жадное, дикое внутри рычит и требует вцепиться крепче, рвануть тонкую кожу, превратить тонкую струйку драгоценной жидкости в опьяняющую реку. Юджи сдерживается: проводит языком по ранке в последний раз, благодарно мажет губами по ладони и отстраняется. Пара минут — и плотная повязка белым браслетом обхватывает чужое запястье.
— Спасибо, Мегуми.
Фушигуро не отвечает «не за что». Только чуть улыбается едва заметно; не зная, и не углядишь в этом микродвижении усталую улыбку. Чуть поводит плечами, разминаясь. Безотчётно касается бинта — Юджи перехватывает его руку, мягко отводит, укладывая себе на плечо. Дурная привычка: Фушигуро часто машинально теребит марлю, отрывает и налепляет обратно пластыри, гладит — распускает — бинты. Юджи старается отвлекать.
Сжимает. Тянет. Сюда, улавливает Юджи и послушно придвигается, жмурясь от щекочущей нос близости. Мегуми пахнет безопасностью. Доверием. Мятой и морем.
Юджи не знает, чем заслужил его.
Когда жажда появилась впервые, он был в панике. Хотелось жизни. Хотелось крови. Немедленно. Сейчас. Пекло глотку, невыносимо сушило язык, словно наглотался песка с горячей морской водой. Внутри горело; снаружи холод неимоверный, как будто в метель без одежды нырнул. Страшно. Ещё страшнее — чувствовать себя зверем.
Неизвестно, что он мог бы вытворить, не окажись рядом Кугисаки с Фушигуро. Поймали. Скрутили. Выслушали. Кровь Кугисаки не подошла — слишком острая, слишком яркая, резкая, насыщенная; Юджи вывернуло с первой же капли, с багрового аромата сакуры. По сравнению с ней кровь Фушигуро оказалась даром небес. Юджи чувствовал себя тигром, который голодал очень долгое время и наконец дорвался до мяса. Вкусно. Мало. Нужно больше! Хохот Сукуны где-то внутри резонировал с собственным глухим рыком, дробил голову в щебень.
Юджи помнит до сих пор. Спокойная хватка на горле — почти просто касание, лежит ладонь, не сжимает, — тихий голос. Обострившееся обоняние подсказывает: волнение, тревога, испуг, уверенность. Возвращайся.
Юджи возвращается.
Медпункт, Иери-сан, Годжо-сенсей. Дестабилизация, переклинило, пройдёт. Полгода проблем, а дальше — раз в пять-десять лет, в зависимости от нервов. Непереносимость пакетированной — да и вообще любой донорской — крови. Кроме… «Бери мою». Фушигуро. Мегуми. Спокойствие.
Поглаживания по спине — приятно. Хочется урчать, как кот, подставляться под ласковые руки больше и больше. Свернуться клубочком на коленях. Повышенная чувствительность, чтоб её. Последствие.
— Юджи.
— М-м?
Открывать глаза лениво. Юджи почти сыт, благодушен и почти засыпает, расслабившись от ласки. Почти — потому что он никогда и ни за что не заберёт у Мегуми столько крови, чтобы жажда пропала окончательно. Притушить. Загнать в глубину, заставить отступить. Не убрать целиком.
Мягко. Мёд и мята — сладко, терпко, губы у Мегуми горячие и настойчивые, и глаза у Юджи распахиваются сами собой, широко-широко. Волнение, страх, надежда. Собственное ошарашенное отражение. Мокрый осторожный язык. Тишина.
— Я не сахарный, не растаю, — невозмутимо сообщает Мегуми; Юджи слышит, как колотится его сердце, и совсем-совсем в это внешнее равнодушие не верит. — Если не хочешь нормально брать кровь, попробуем так.
Медовый, хочет уточнить Юджи. Не сахарный. На губах — медовый жар и немного соли; в голове тихо-тихо — никаких следов шепчущей навязчивой жажды.
— Юджи?
Беспокойство. Дым, розмарин, грейпфрут — напряжение, вина, тревога. Тело каменеет. Опускается взгляд.
— Извини, мне следовало спросить перед тем, как…
Жар на губах сладкий-сладкий, как кровь Мегуми.
— Мало. Не распробовал.
Юджи целует его сам.
Примечание
Часть написана под "Марко Поло" - "Дикая мята".