В последнее время в жизни Фёдора было слишком много яблок — настолько, что видеть он их не сможет ещё лет десять. Как и белые костюмы. Как и Дазая, Боже, забери его к себе поскорее, Осаму. Впрочем, это несколько компенсировалось тем, что как минимум пользу от произошедших событий он всё же получил.
Например, не составило труда понять, что бороться с организациями Йокогамы будет сложнее, чем думал Фёдор, но отнюдь не из-за того, что в них сидели гениальные эсперы; Мафии и Агентству везло так, что Достоевский не сомневался, что если он и проиграет в какой-то момент, то это будет обусловлено лишь роялем, который кто-нибудь из Агентства (и скорее всего это будет Дазай) достанет из ближайших кустов. И Фёдор даже не будет на это обижен.
Но до принятия каких-либо решений было ещё много времени; у Мафии и Агентства будет достаточно дней зализать раны — Фёдору было бы неплохо залечь на дно, пока его активно разыскивают все мало-мальски вооружённые органы. В номере отеля, который он забронировал до приезда в Йокогаму, уже наверняка орудуют полицейские, и пусть продолжают, ведь Фёдор там не жил ни дня. Как и в других возможных убежищах — Достоевский был уверен, что японцы взяли все ложные следы, что он успел разбросать. Хорошие пёсики.
Впрочем, осторожности это не отменяло: Фёдор петлял по переулкам Йокогамы около двух часов, пока не убедился, что за ним никто не следует, а гражданские не обращают никакого внимания на явно подозрительного русского.
Над горизонтом появлялись первые лучи восходящего солнца, когда Фёдор, подавив зевок, направился к своему временному уютному убежищу.
Подозрения закрались в голову, когда ключ от снятой в не самом популярном районе квартиры вошёл в замок непривычно туго. Фёдор остановился, пробежался взглядом по окружению — было спокойно, не пролетали даже мухи — и вздохнул. В нос ударил знакомый запах — пионы и роза, что-то из ароматов Dior, к сожалению, со слишком длинным названием для запоминания. Достоевский спокойно открыл дверь.
В гостиной горел свет, попадая в прихожую, и Фёдор не посчитал нужным лишний раз тянуться к выключателю. Не снимая обувь, он повесил пальто рядом с лёгкой, как раз для прохладных японских ночей, курткой и лёгким шагом направился в сторону спокойного женского голоса, вслушиваясь в телефонный разговор.
— Конечно, мои люди посодействуют вам в восстановлении порядка — но только пока орден будет в городе, — Агата сидела спиной ко входу, расположившись на простом, но крепком стуле; на столе рядом с ней остывало две чашки с чаем, лежали шляпка и перчатки.
Фёдор бесшумно подошёл к ней, не сомневаясь, что его уже заметили; проигнорировал подготовленную специально для него чашку, нагнулся, опуская свои руки на плечи даже не вздрогнувшей Агаты, и медленно обнял её, утыкаясь носом в светлые волосы и прикрывая глаза.
— Мы сделаем всё возможное для сужения круга поисков, но не забывайте, что ресурсы ордена в Японии сильно ограничены, — Кристи игнорировала прикосновения Фёдора, полностью поглощённая разговором, а Достоевский даже не шевелился, никак не выдавая своего присутствия. Кроме них в квартире никого не было — это Фёдор понял ещё в прихожей, и было странно видеть Агату, которая сейчас тянулась к наполовину пустой чашке с чаем, без прислуги.
Фёдор обнимал Агату, вдыхая сладковатый аромат её волос, прикрывал слипавшиеся от усталости глаза, пока леди рыцарь отвечала на все вопросы своего собеседника дежурными фразами:
— Нет, пусть об этом позаботится Агентство, — она отпивала чай небольшими глотками и ставила фарфоровую чашку на фарфоровое блюдце.
— Эту шайку оставьте Портовой Мафии, не будем марать о них руки, — Агата лишь на секунду позволила себе дотронуться кончиками пальцев до руки Фёдора.
— Если бы Фицджеральд хотел, чтобы кто-либо знал о том, что он жив — вы бы его нашли. Будет лучше, если вы перебросите отряды с его поисков на восстановление порядка в городе, — Фёдор подавил зевок и дотронулся губами до макушки Агаты, оставляя лёгкий поцелуй.
— Я понятия не имею, где сейчас может находиться Достоевский, — это были последние слова Агаты в разговоре.
«Что за прекрасная женщина».
— Я могу считать происходящее сейчас незаконным проникновением в жилище со взломом? — задал мучавший его вопрос Фёдор, стоило Агате положить трубку, а ему отстраниться
— В следующий раз не воруй паспорта у моих подчинённых и не оформляй на их имя прописку, — Кристи великодушно позволила Фёдору оставить на своих губах невесомый поцелуй и, забрав свою чашку с чаем, сесть рядом. — Ты ведь знаешь, что мои люди не обязаны прибирать за Крысами весь тот бардак, что вы натворили?
— Прости, — Фёдор едва ли улыбался, — но я даже и не сделал ничего. Всё происходящее — дело рук Тацухико, с него и спрашивай.
Агата едва слышно вздохнула, отключая телефон. Спорить с Достевским сложно в принципе, спорить с Достоевским в том состоянии, в котором он находился в данный момент, не хотелось вообще. Кристи подпёрла голову рукой, наблюдая за тем, как Фёдор медленно пьёт чай, грея руки о чашку, жмурится от света лампы и уже медленно, незаметно для самого себя, засыпает. Этому можно было бы даже умилиться, не знай Агата, что несколько часов назад Фёдор хладнокровно убивал людей.
— Согласно договору с Японией, мне сейчас необходимо тебя арестовать, — устало произнесла Кристи. Фёдор задумчиво покрутил в руках чашку, отставил её и вытянул кисти рук.
— Вперёд. Хотя не буду обещать, что я надолго задержусь под стражей.
В усталых глазах Фёдора плясали черти, улыбка, не исчезнувшая с его лица, стала чуть шире, и Агата не могла не улыбнуться в ответ. Она взяла ладони Фёдора в свои руки — пальцы Достоевского оставались холодными даже не смотря на горячий чай, — поднялась со своего места и склонилась над выжидающим Фёдором.
— У меня есть идея получше, — дыхание Агаты опалило губы Достоевского. Фёдор вздрогнул, рассеянно моргнул — сказывалась усталость, — но не уступал:
— Я весь внимание, — они находились уже вплотную друг к другу и сложно было сказать, кто первым потянулся за поцелуем.
В этом жесте не было ни капли страсти, поцелуй был нежным, тягучим, неглубоким и до одури приятным. Взгляд Фёдора в этот момент был необычно мягким — а потом Агата закрыла глаза, отдаваясь ощущениям и не замечая, что опустил веки и Фёдор. Приятный момент казался вечным, руки Достоевского постепенно согревались, и его пальцы переплетались с пальцами Кристи, и Фёдор недовольно нахмурился, когда поцелуй разорвался.
— Сон, — полушёпотом сообщила Агата, глядя в аметистовые глаза Фёдора. — Здоровый восьмичасовой сон в тёплой постели без вскакиваний посреди ночи ради взлома очередной сети или телефонного разговора с очередным японцем.
Только сейчас Фёдор заметил, что они уже давно перешли на английский язык — в первые минуты после прекращения телефонного разговора и Фёдор, и Агата всё ещё по-привычке говорили по-японски. Достоевский подарил Кристи взгляд, полный обожания, и потянулся за новым поцелуем.
— Великолепная идея.
После пробуждения Фёдор первым делом обнаружил, что восьмичасовой сон превратился в полудневный; половина кровати, на которой спала Агата, была аккуратно застелена, а в квартире от присутствия Кристи остался лишь аромат её духов. Леди рыцарь, уходя, видимо, не решилась его будить.
Сейчас Агата, если она уже выполнила все договорённости с министерствами Японии, находится на полпути в Англию. И всё же Фёдору было немного обидно от того, что с ним не попрощались — где-то в глубине души, факт существования которой всё ещё оставался спорным.
На кухне посуда, включая заварник, была вымыта, и Фёдор задумчиво провёл пальцем по стенке фарфоровой чашки: Агата всё же прекрасно обходилась без прислуги, даже несмотря на свои титулованные корни. На полке рядом с банками для специй был любезно оставлен бумажный пакетик с сиккимским чаем* — точно его пил Фёдор вчера.
На столе в гостиной был забыт (оставлен?) полупрозрачный шейный платок — предмет одежды, которого Фёдор на Агате раньше никогда не замечал. Значит, куплен в Японии. Значит, всё же оставлен, пропитанный ароматом Miss Dior Blooming Bouquet**.
Фёдор пропустил между пальцев нежный шёлк и поднёс ткань к лицу, вдыхая аромат, что медленно улетучивался из квартиры через приоткрытое окно гостиной.
Агата Кристи была великолепной женщиной.
Жаль только, что эспером.
это в е л и к о л е п н о
Так красиво написано, я прям не могу. Еще очень обожаю подобные фразы в самом конце произведения.