кенни падка сливаться с гамом легкомысленной толпы, едва волочить ногами и падать на обтянутый чёрной кожей диван. в тот же самый миг шум вокруг для неё стирается до пепла, а пепел частичками скрывается в носоглотке, как ранее настойчиво втиснутый зиплок с белым порошком внутри и горячо произнесённым на ухо «попробуй это, тебе понравится, принцесса» отвратительно и тягуче чьим-то сиплым голосом, пока весь зал смердит перегаром, куревом и травой и наполнен дрейфующими телами.
весомая рука обхватывает её узкое бедро, ныне скрытое лишь под тёмно-коричневыми капроновыми колготками с разошедшимися нитками на правой голени и возле коленных чашечек. натянутая ткань тоненькая, и потому кожу обжигает свинцом, когда крупные пальцы неустанно и горячо сжимают и мнут.
маккормик улавливает барабанными перепонками только белый шум, а перед глазами визуализируется абрис, который чудится совсем не знакомым; она не улавливает черты его лица, даже немножко. пущай властный тон с выделяющейся «принцессой» пестрит в груди смутной чередой воспоминаний с мажущими поцелуями и крепкой хваткой на маленькой мягкой полуокружности, выудить из подкорок отсохших розовых извилин мозга ничего не удаётся. она не помнит ни лица, ни имени, ни фамилии.
у кенни в голове за тянущейся дымкой грызётся кобальтовый сплав, а перед глазами — мутно плывёт. различимы лишь тёмные фигуры, движущиеся, наверное, даже не в такт раздающейся в другом конце обширного зала из больших колонок музыке, а как наглухо отбитые. хотя так оно и есть взаправду, и девушку это побуждает обрывисто хихикнуть. ей весело.
в полутёмном помещении с плавно сменяющимся неоновым освещением она пропадает в пространственно-временном континууме и в рое назящих и неразборчивых мыслей также; она тонет в распахнутой оранжевой куртке, и накинутая замызганная майка задирается, обнажая узкую талию и натянутую кожу с расплывающимися гематомами на аккуратный ряд выпирающихся рёбрышек.
кенни льстило снисходительное внимание к ней мужчин, окружившим её с самого момента, как только она переступила порог. маккормик не наивна, потому и с самого знала и про подлитый алкоголь в протянутые с комплиментами о красивых глазах — цвет которых при таком гадком освещении не разузнать — пластиковые стаканчики с безалкогольными напитками, и про вязкие пубертатные слюни, стекающие с острых подбородков, и про слухи, распускающиеся остальными девочками.
«кенни маккормик — шлюха» — лопотали безучастно за едва прикрытыми десницами ртами, измазанными тёмно-бордовой помадой за двадцать долларов, которую всегда хотела кеннет. «шлюха, выросшая в гетто и дающая любому» — пришёптывали с стиснутыми белыми зубками и мерзостью.
кенни думает, что есть, вероятно, за что питать к ней пропитанные чернотой тягучей чувства. она, конечно, не знает, однако принимает обрушившую волной с тысячью метрами в кубе опасной кислоты: собственно, а куда деваться-то. никто не любит кенни. почти.
над ней высится дородная фигура. лицо так же не различить, ибо его черты плавные и не выделяются светом вокруг резкими переходами от светлого к тёмному. всё, за что удаётся на ощупь зацепиться — мягкая ткань толстовки и щекочущая ноздри парфюмерная вода tobacco franck boclet со запахом ещё не раскуренного трубочного сладковато-горького табака с нотками чернослива и кедровой пудры (на себя, видно, ни капли не скареден). хватка на бедре становится всё жёстче, и светлого вокруг становится всё меньше — к её лицу настойчиво приближаются.
маккормик хмыкает, покусывая сесамовидную косточку на персте, и скользит по кожаной спинке дивана вниз, шепча что-то нечленораздельное в бреду. она смотрит вверх, хлопает ресничками невинно и хихикает, пытаясь сдвинуть собственные ноги — не получается: чувак-то настырный.
перед лицом вновь появляется зиплок с порошком, а потом вдруг пропадает. кенни неожиданно горячо воздыхают на ухо и спрашивают:
— давай поднимемся наверх. — нет, это всё-таки прямое утверждение. — здесь слишком шумно.
— ага, — бормочет она в ответ, слегка кивает.
— вставай.
он перестаёт над ней нависать, а ещё рука на бедре куда-то исчезает. в черепной коробке липкими паутинками расползаются трещины, и маккормик усердствует подняться, не свалившись ничком вперёд. выходит с натяжкой.
— ты еле стоишь. пиздец ты надралась, кенни, — хмыкает он и протягивает свою руку. заботой так и прёт. — хватай, а то ёбнешься и сдохнешь.
кенни посмеивается, тянет руку вперёд и хватает… совсем чужую ладонь. черты крэйг такер она, блядь, узнаёт даже в пьяном бреду.
— а теперь мы пойдём отсюда, — говорит крэйг монотонно, цепко сжимая ручонку в своей ладони. она кидается злобными взглядами, словно шибкими разрядами электричества, в сторону уже разочарованного парня и посылает его куда подальше: — иди на хуй, сибарит.
связываться с такерами — дело десятое, и все матёрые в этом; крэйг уводит кенни прочь без разногласий того парня с поразительно знакомым лицом, что маккормик всё никак не может вспомнить. они выбираются на улицу из удушливого помещения, и кеннет ноздрями шумно втягивает воздух.
— господи, я и забыла, как пахнет кислород.
— не сомневаюсь: у него изо рта уж точно чем-то несёт. а теперь дыши давай, — строго скандирует крэйг и останавливается, кинув взгляд на лицо маккормик. то бледное-бледное, с броским тёплым желтоватым освещением от уличного фонаря и корчится в курьёзной гримасе. блядь.
— крэйг, я сейчас…
— о мой бог. — она аккуратно опускает девушку на ступени, бросая той под зад свою наспех стянутую синюю толстовку. — пока сиди. вот кто тебя тянет надираться каждый раз, как последняя скотина? — фыркает и садится совсем-совсем рядом, кладя ладонь на чужую спину и аккуратно поглаживая.
— ммм… не знаю.
— а я знаю: твой идиотизм, — фраза броская, но колет. кенни только смеётся в ответ: ей по-прежнему весело. — я бы ни за что не пила то, что мне протягивают какие-то мутные типы с тупыми ухмылками. они же все такие, думают не мозгами. да и ты тоже.
— баттерс стотч угостил меня соком. апельсиновым.
— это же, блять, баттерс. он и меня пытался угостить соком, но я его послала. стакан возьму только из рук клайда, токена, твика или — на худой конец — марша.
— каким хуём стэнли затесался в твой список доверия? — хихикает кенни и слегка подталкивает плечом сидящую рядом девушку. — понравился?
— брось. потому что нам обоим на тебя не всё равно. он написал мне, что к тебе уже пристают.
— он не пил?
— навряд ли трезвым он допустил сразу четыре ошибки в одном слове, так что думаю, что да — всё-таки пил. до сих пор вожделеешь выблевать свой желудок?
— нет.
— стало лучше?
— мне и так хорошо. весело.
крэйг поднимает одну бровь:
— весело? — спрашивает и замечает едва заметную белую дорожку под ноздрями и мидриаз в глазах. — блять, кенни. не хватало ещё, чтобы ты была под наркотой.
— наркотой? ох. — она опускает плечи и голову, подтягивая к себе разодранные коленки. — какая же я глупая.
— открываешь америку, идиотка.
— я думала, что тот чувак… блять, я думала, что он всего лишь хочет меня развести на секс или что-то подобное обычным стиральным порошком…
— это была самая что ни на есть настоящая наркота, кенни. кто это был? я ему оторву яйца нахрен.
— не помню.
— не помнишь?
— не помню.
— таааак жаль. ладно, давай, — такер встаёт, — отведу тебя.
— мы же к тебе? я не хочу к себе, а у тебя есть такая хорошая ванна.
— ко мне. я вымою тебя, а утром приготовлю завтрак.
— ты такое чудо, крэйг, — лопочет маккормик, медленно поднимаясь и не сводя влюблённый взгляд под рябящейся пеленой.
— а ты чудо в перьях.
бог видит, что крэйг такер — её личная терапия, обладающая резким языком, дисками со «стартреком» и тёмной родинкой на плече, а ещё светящимися в темноте звёздами, прикреплёнными к потолку, и брелоком в виде сатурна на связке ключей.
крэйг такер — панацея.
— можно я тебя поцелую?
— нет, ты обдолбанная и пьяная нахуй.
… и иногда заноза в заднице. впрочем, маккормик в именно неё влюблена и падка на зависимости к возлюбленной сильнее, чем к веселью от попыток парней склеить её; именно крэйг — самая яркая звезда в тёмной небесной абиссали.
такер немного похожа на бетти парсонс и прекрасна. череп от мыслей о ней чуть искривлён и изобилует наростами, похожими на мыльные пузыри, в которых отражается туман и любвиобилие.
сознание кенни, ещё не окрепшее, твердит аксиому: «крэйг такер любит звёзды. а кенни маккормик любит её».
как бы не умереть в её теплой постели — единственная мысль.