эл снова засиживается за какими-то своими типичными эловскими делами за компьютером. иногда прерывается на ответ кому-то в телеграме, иногда на поход в туалет, но потом сразу же возвращается к основному занятию. зевает, но спать не идëт, придерживается своего любимого понятия — не спать, пока глаза не начнут слипаться и всë не станет плыть. а толку-то, что он раньше ляжет? всë одно проворочается два-три часа, а так хоть, может быть, успеет в дедлайны уложиться, которые сам же себе поставил, и сам же успеть не может.
он не пьëт литрами кофе и энергетики, как обычно складывается образ подобных ему людей, занятых чем-то важным в два сорок семь утра. гусейнов потягивает из кружки чëрный чай, слушает в наушниках чей-то новый альбом и постукивает правой ногой в такт. музыка не помогает не уснуть, ему изначально не очень-то и хотелось, но зато можно будет с ковалем обсудить этот чей-то новый альбом, а не быть позади планеты всей из-за своей извечной занятости.
эл бы и дальше спокойно себе работал, лëг бы в четыре утра или раньше, если бы всë закончил, но звук песни глушится, и приходится обратить внимание на экран телефона, чтобы понять причину. там вполне ясно высвечивалось "вова" и две кнопки — зелëная и красная, мол, давай, эл, выбор за тобой.
гусейнов выключает музыку, вытаскивает из ушей и отключает наушники, чтобы звук был чëтче, и принимает вызов.
— да?
— привет, эл, — на том конце провода солнечно улыбаются, о, он готов в этом поклясться. — не спишь?
— сплю, — зачем-то врëт гусейнов, зажимает телефон между ухом и плечом и что-то кому-то в ответ набирает обеими руками на клавиатуре компьютера.
— пиздишь, — бухаров чиркает колëсиком зажигалки, затягивается и попутно усмехается.
— откуда тебе знать? — эл выпрямляется, разминает плечи и шею, и утыкается взглядом в потолок, откинувшись на кресле.
— мы слишком много друг с другом знакомы, чтобы я поверил в то, что ты ничем не занят в три утра, эл, — отвечает вова, и гусейнов через динамик телефона чувствует его фирменную самодовольную улыбку.
— и ты звонишь мне, чтобы убедиться в том, какой ты неебический провидец?
— нет, пойдëшь гулять?
эл улыбается. бухаров был ему очень хорошо знаком, но он слишком давно не видел в нëм этой импульсивности, а потому сейчас он радовался ей. как будто какой-то вова из прошлого только что вернулся и позвал с собой гулять.
— сейчас?
— угум, — согласное мычание в ответ, гусейнов понимает, что вова затягивается и опять выдыхает. и эл очень сильно любит смотреть на то, как вова курит. если честно, то и просто на вову смотреть он тоже очень сильно любит.
— где встретимся?
— так просто соглашаешься? — в вовином голосе звучат нотки неподдельного удивления, а этот дурацкий размеренный диалог, посвящëнный импульсивности решений бухарова, превращается в какой-то отстойный анекдот.
— да, ты ведь знаешь, что в отношении тебя я лëгок на подъëм, как... — на секунду эл замолкает, а вова подхватывает его мысль:
— думаешь, что лучше сказать: "как никогда", или "как никто другой"?
— ты научился читать мои мысли? тогда передай мне, куда подойти, и пошли.
и вова из динамика телефона называет улицу, но эл по улицам не ориентируется. знает две — новый арбат и трубная, и то, не полностью, а бухаров ещë и ориентир даëт: ну, где церковь! тех церквей в москве по пальцам не пересчитать, а он вон что придумал, умный.
не придумав ничего лучше, вова просто сообщает, что раз он уже на улице, проще, чтоб он подошëл к дому эла.
на том и порешали.
***
гусейнов одевается так скоро, как только может, запихивает в карманы весенней куртки бумажник, наушники, телефон, зарядку, — ну, мало ли — потом закрывает квартиру, кладëт в карман ключи и спускается вниз по лестнице.
выходит из подъезда, садится на обшарпанную лавочку и облокачивается на такую же обшарпанную лавочкину спинку, поднимая голову на ночное небо. через какое-то время автоматический фонарь над железной дверью подъезда гаснет, и можно рассмотреть каждую звëздочку на небе, если постараться. но эл не старается и даже в какой-то момент прикрывает глаза, уходя в свои мысли.
а потом слышатся торопливые шаги, включается фонарь над подъездом, и со стороны деревянной спинки над задремавшим гусейновым склоняется бухаров.
— ку-ку, — вова слепит элу глаза своей белозубой улыбкой, затем обходит скамейку и встаëт прямо перед ним. — ты если хочешь спать, то лучше иди, извини, что вытащил, — стоит увидеть заëбанное лицо гусейнова, как в нëм просыпается забота о ближнем, надо же.
— я бы всë равно не спал, — эл встаëт и кивком головы предлагает, в какую сторону можно пройтись.
— ах, точно, простите, забываю о невероятной занятости суперзвезды эльдара гусейнова, ни секунды на сон, ни минуты на выдох, — вова смеëтся, шагая рядом с гусейновым. быть может, он немного под градусом, а может, и нет, но так ли это важно?
— пф-ф-ф, — эл закатывает глаза, потом вновь смотрит на вову. — скажешь тоже – суперзвезды! мне ещë ой как далеко до...
— осторожнее! — бухаров вдруг в одно мгновение обрывает чужую речь и притягивает гусейнова к себе за рукав. — под ноги смотри, пожалуйста.
и оказывается, что шëл эл ровно в открытый люк, который, конечно же, ничем не был ограждён. а в темноте улицы у вовы красиво поблëскивали обеспокоенные глаза, и всë, что смог из себя выжать гусейнов, было тихое "ты такой красивый".
бухаров вздыхает, улыбается слегка, целует эла в уголок губ и шепчет "пошли уже, романтик".
и до рассвета они бродят по улицам в полумраке, касаются друг друга плечами, курят одну сигарету на двоих, — гусейнов вспомнил, что забыл взять с собой — и обсуждают всë, что придëт в голову. эл говорит, что вова совсем не похож на владимира, ему всë-таки больше подходит вова, и если бы в паспорте в графе имени можно было написать вова, у него так и было бы написано. бухаров смеëтся, но соглашается, потому что эл не очень похож на эльдара, он эл и всë тут.
ещë вова радуется весне, которая вот-вот и наступит, и можно будет дышать полной грудью, и всë вокруг будет цвести, и всë как будто обязательно чуть-чуть будет лучше. и это тепло, которое уже наступает, только балует и вызывает ещë большее желание долгожданной весны после холодной зимы.
эл так и не спрашивает, что подняло вову этой ночью, что ему нужно было пройтись, а затем ещë и ему позвонить.
а потом светает, на лицо эла падают первые солнечные лучи, город по чуть-чуть начинает просыпаться, и вдруг оба понимают, что уже пора по домам. гусейнов предлагает проводить бухарова до дома, тот соглашается, и оба медленно и нехотя идут, но уже молча. тишина между ними не давила, просто все темы, на которые ещë можно было поговорить, были поговорены, и не было смысла что-то из себя выжимать.
вова вдруг хмыкает, усмехнувшись чему-то своему, эл поворачивается на него с вопросительным взглядом.
— я просто подумал, — он запрокидывает голову, улыбаясь. — так интересно получается: когда-то давным-давно мы с тобой познакомились, я уже и не помню как, если честно, а сейчас я могу тебе набрать утром, и ты без раздумий пойдëшь со мной гулять. ты ведь по-любому был чем-то важным занят, я же тебя знаю, — заключает бухаров и переводит глаза с хитрым прищуром на гусейнова.
— и что же тут... такого? — эл честно-честно не до конца понимает, почему вова этой мысли усмехнулся, потому что ничего такого тут нет ведь. ну позвонил, ну поднял, ну погуляли, какая разница?
вова опять усмехается и ласково улыбается:
— вот за то я тебя и люблю, что ты в этом ничего такого не видишь.
у вовиного подъезда с давным-давно перегоревшим фонарëм, между тремя многоэтажками, закрывавшими весь возможный солнечный свет, он, уже открывая пиликающую дверь, вдруг обернëтся и с надеждой спросит: "не зайдëшь?"
а эл помнëтся чуть-чуть, как будто ему действительно нужно подумать, чтобы вова добавил: "а утром уйдëшь, если нужно будет".
и эл соглашается. и неважно, каким утром какого числа он уйдëт.