Прошёл месяц.

Птица стал относиться к Тряпке как к кому-то среднему между котом и хентайным кошкомальчиком и иногда бездумно поглаживал его, зарывшись в интернет или увлекшись фильмом. Тряпка обычно в такие моменты затихал, улыбался и жался ближе к тёплым перьям. Но начиналось всё не так.

***

С утра Тряпка не казал носа из подсознания и в целом вёл себя тихо. Серёжа был только рад, учесав на какую-то выставку, и Птица оказался в ситуации, когда не взаимодействовать с сожителем было сложно.

Обычно внутри головы было примерно то же самое, что снаружи, только без людей. Силуэты скользили мимо, но лиц не имели. Так и сейчас, Тряпка обнаружился возле какой-то картины, грустный и явно недавно плакавший.

— Ты чего это, мелкий?

Как-то так сложилось, что к Тряпке они с Сергеем относились как к младшему, всё же он появился позже всех, если считать, сколько лет Птице в принципе, а не в жизни конкретного рыжего гения.

Он протянул ладонь и положил Тряпке на худое плечо. Парень вздрогнул и обернулся, тут же опустив голову.

— Я… Я ничего, смотри, я не буду мешать.

Он отошёл к мягкой скамейке и притулился там, похожий на воробья под дождём. Даже у Птицы сердце дрогнуло. Он сел рядом и по-хозяйски взял в обе руки чужую кисть, даже не задумавшись, можно или нельзя. Тряпка снова передёрнул плечами, но возражать не посмел.

— Я не на живопись хотел посмотреть, а на тебя. Тебя с утра не видно.

— Ты… На меня? — голубые глаза удивлённо распахнулись, — Да ты же меня видел… везде.

Юноша залился краской до самой шеи. Птица придвинулся ближе, всё ещё держа его за руку, и приподнял лицо кончиками пальцев.

— И поэтому ты можешь мне сказать, что с тобой творится. Мы договорились жить втроём, на равных, помнишь?

Вообще-то это был разговор в стиле Серёжи. Но Серёжа был занят, а Птица меньше всего хотел, чтобы их хрупкое равновесие рухнуло из-за задвигов одной трети.

Тряпку затрясло. В его мыслях в гремучий коктейль смешались воспоминания о том, как на него замахивалась та самая рука, что сейчас нежно гладила костяшки пальцев, и он не знал, не взбесит ли Птицу в следующую секунду. Несмотря на условное тело, удары терпеть было больно. Но Птица не делал ему ничего дурного уже несколько лет… Да и вообще не замечал. Так было привычно, удобно и безопасно — быть ненужным. А потом случилось то, что случилось. Несколько раз, когда он видел, как Серёжа и Птица… У себя в голове он стыдливо называл это «любят друг друга», заронили в душу надежду, что и у него может быть так. Что они его примут. Но запала хватило ненадолго, и с новыми силами вернулись мысли о собственной незначительности.

Сегодня их было особенно много. С ночи Тряпка не находил себе места, но был уверен: он не имеет права просить внимания. Он не заслуживает таких же тёплых поцелуев по утрам, как Серёжа, таких же искренних жарких объятий и комплиментов, как Птица. Они сильные, упрямые и обаятельные, а он… Тряпка и есть. Правильно когда-то обозвали.

— Птица, ты… Не сердись только, хорошо?

— Не буду.

— Честно?

— Да честно! — пернатый раздражённо сверкнул глазами. — Говори уже.

— Я думаю, что я не имею на вас права. Ой! — он испуганно замахал свободной рукой, — То есть, никто не имеет, но… Я не имею права на вашу любовь. Я никто. Птица, а можно уйти насовсем?

Ворон совершенно по-птичьи склонил голову набок и перестал гладить руку.

— Ты не никто. Ты придурок клинический. И наш третий, куда ты уйдёшь? А мы? Стул на двух ногах не стоит, знаешь ли.

— Но я… Бесполезный. Я не нужен. Вы сильные без меня.

— Ага, а с тобой мигом в размазню превращаемся. Тряпка, ты если куда-то мозги продал — ты скажи, я выкуплю! — он берёт в ладони чужое лицо, заставляя смотреть на себя. — Ты слабый. Ты наивный. Ты податливый.

Из глаз у Тряпки снова льются слёзы. Да, Птица прав, всегда прав, он именно такой. И он не сразу замечает, что голос всё ещё слышен.

— …Ты открытый. Искренний. Творческий. Мягкий. Ласковый. Ты нам нужен. А твои слёзы я уж как-нибудь потерплю.

Птица улыбается — нежно, как ему вообще никогда не было свойственно. А Тряпка всхлипывает и внезапно обнимает его за талию, прижимаясь щекой к груди.

— Ну тихо, тихо. Серёжу отвлечёшь. Лучше мы с тобой дома его вместе отвлечём, а?

Птица гладит Тряпку одним пальцем вдоль переносицы, как котёнка. Странное чувство. Тёплое и позволяющее ощутить себя в три раза сильнее. Тряпка маленький и беззащитный — и Птица должен защищать его. Хочет защищать. Ради них всех.

Тряпке тоже странно. От касаний к лицу хочется разреветься ещё сильнее: он что, правда это заслужил? Всю эту нежность, ласку, добрые слова… И от кого — от Птицы! Но рядом с ним поразительно спокойно сейчас. В конце концов, есть разница: пугаться всего мира или только одного существа, которое от чего угодно тебя охранит. Да и то — со временем он явно станет бояться Птицу меньше.