Когда-то давно он наверное любил этот мир.
Кабукимоно заворожённо наблюдал за пляской огня кузницы. Беззаботный смех рабочих и равномерные удары металла о наковальню стали для него уютным прибежищем, чем-то родным и безопасным в большой и страшной неизведанности. Сидя с кружкой чая в руках, слушая чужие беседы, он пока ещё не до конца понимал, что именно приобрёл в Татарасуне. Быть может, то всепроникающее тепло, охватывающее Кабукимоно в моменты, когда Нива смотрел на него с гордой улыбкой, было самым близким к любви, что вообще могла почувствовать кукла без сердца.
Но пламя не только греет. Оно лучше всего умеет ранить.
Всё существо его изнывает от окатывающей неистовым жаром боли, когда руки Кабукимоно касаются вышедшего из строя Горна. Если бы он только знал, что вскорости пожалеет, что не умер в этот самый момент. Возможно, он бы позволил Горну поглотить себя, выжечь каждую клеточку, каждый нерв и каждую нить. Возможно, не пришлось бы кукле проливать слёзы злобы и горечи, прознав о втором в её жизни предательстве. Возможно, если бы путь его закончился здесь, в этом очищающем пламени, он никогда бы не пожалел о своём рождении.
Коварство столь же опасное, что игры верховных божеств. Ложь страшнее звёзд и неба. Не заметив, как блеснули марионеточные нити, кукла повиновалась чужой недоброй воле.
Несуществующее сердце её разбилось в дребезги в тот миг.
Но много позже, во вновь безымянной, с ребёнком под своим ещё толком неоперённым крылом, в ней всё ещё теплилась надежда, как огонь в тех кузницах. Если ты заботишься хотя бы о чём-то в этом мире, то заботишься и о самом мире, верно?
Тот мягкий огонёк в конце концов обращается пожарищем. Языки пламени поднимались в стылую высь, унося с собой всё то, чему боле не было место в израненной душе. Ступая прочь от догорающей хижины, оставляя вереницу шагов на снегу и пряча лицо за полами шляпы, безымянная кукла отрекается от всего, что она знала и чем дорожила.
Пожар догорает за спиной. И больше ничего её в этом мире не заботит.
Куникузуси топит гокадэн в своей агонии, разъедая огнём мести всё, до чего дотягивается. Огонь этот больше не похож на завораживающее ласковое пламя кузницы; не похож он и на жар Горна. Нет, этот огонь холоден и остр, словно искусно выкованный клинок, резок и хлёсток, словно разряды тока.
Когда на кончиках пальцев Сказителя впервые угрожающе затрещали молнии, он лишь ухмыльнулся, чувствуя поровну мрачного удовлетворения и злой иронии.
Кленовый лист мог покинуть древо-родительницу, но кленовым листом он быть от этого не перестанет. Посмеялась бы Архонт Вечности над ним, если бы узрела, как её сын обращается к останкам древних богов, чтобы достичь могущества?
Утопающий в оранжевых листьях остров Рито издали напоминал охваченный пожаром лес. Скарамучча крепко сжимает кулаки, приближаясь к знакомым берегам. Он намеревался стать тем, кто будет смеяться последним.
***
Когда-то давно он наверное любил этот мир. Но огненная горечь выжгла эти чувства без остатка. И среди пепла кукле не обрести было сердца.
Оставалось только украсть чужое.