Sacrifice

Над покинутой деревней висело тусклое сумрачное небо. Жители оставили её в спешке и ушли в лес, прихватив с собой только самое необходимое. Расположившиеся лагерем к югу захватчики даже не тратили время на преследование.

Федя знал, что до завтрашнего утра никто в эту сторону не двинется, потому и направился именно сюда.

Также он не сомневался, что его будут ждать. Именно сегодня, когда в боях наступил перерыв, и обе стороны готовятся к затяжному противостоянию.

Ускользнуть от Жуковского достаточно просто, от Коли чуть сложнее, но он попросил о помощи Макса и Эду и, не дождавшись согласия, исчез из их общей палатки.

Тишина над домиками казалась почти гробовой. Даже птицы не пели. Из нескольких труб ещё поднимался дымок. Надо же, даже печи остыть не успели. Совсем недавно ушли похоже.

Он выбрал наугад один из домов. Пришлось перебрать три, прежде чем на первом этаже в одной из кухонь обнаружился Дазай. Сидел себе на деревянном столе, болтая ногами, и допивал оставленный хозяевами чай. Рядом стояла пустая тарелка. Вероятно, он успел и подкрепиться за их счёт.

Федя посмотрел на белую от сметаны поверхность, а после перевёл взгляд на парня.

– Я не знал, что в армии Объединённого Азиатского Союза так плохо с припасами, и эсперам приходится побираться по брошенным домам, – произнес он, опёршись плечом о дверной косяк.

Дазай закатил глаза и фыркнул, но в этот момент он как раз делал глоток чая, поэтому ему не повезло. Поперхнулся и поспешно отставил белую чашку с синими узорами обратно на блюдце.

– Ты осторожно, – все таким же ровным голосом продолжал Федя, пользуясь тем, что тот пока не может ответить. – Если они запишут в боевые потери: «умер, поперхнувшись чаем», в отчётах выглядеть будет не очень.

– А ты не хотел бы немного исправить их отчёт на более приемлемый? – наконец, Дазай соскользнул со стола, его движения плавные и хищные. Даже когда он оказался на полу, толстые подошвы берцев коснулись деревянных досок практически беззвучно.

– С чего мне оказывать им подобную бессмысленную услугу? – Федя в очередной раз задался вопросом, что именно здесь делает, и почему рискует.

И не нашёл ответа.

– Возможно, потому что это в наших общих интересах, – Дазай широко улыбался. В его свободном от бинта глазу – всё время кроме вечера его вынуждали снимать бинт, военный регламент – блестело что-то сумасбродное и стально-холодное. – Пойдем наверх. Комнаты открыты.

Федя прошел к печке, открыл заслонку и закинул туда пару поленьев. Пока они будут тут сидеть, она погаснет, и станет холодно.

Дазай наблюдал за его действиями, и его изучающий взгляд Федя чувствовал спиной. Никаких вопросов так и не последовало, хотя любопытство буквально звенело в воздухе.

Если честно, Федя сомневался, что парень удержится, но, похоже, он ошибся и переоценил его. Или же у Дазая в голове какие-то свои планы. Что ж, возможно, он может занять его чем-нибудь. Имелась у него одна тема для разговора.

Дазай завалился на покрывало и помахал ему рукой.

– Знаешь, я, честно сказать, даже засомневался, что ты придёшь сегодня, – он расстегнул своё двубортное пальто, больше напоминающее такую же типовую армейскую шинель, как и их собственное, выпутался из него, скинул на пол рядом, и поднял на него взгляд.

– Не ты один испытывал сомнения, – юлить он смысла не видел, так что поступил также. Тяжёлая серая ткань осела на пол, и Федя легко переступил через нее, наклонился и снял ботинки, а после приблизился и сел на кровать. Дазай уже сбросил свои и устроился у стены, скрестив ноги. Вероятно, это чья-то родительская спальня, так что места хватало.

Странное выражение светящейся необычным почти загадочным светом коричной радужки Федя, как не бился, не мог расшифровать. Мог ли тот винить его в нерешительности? Или ненавидеть за то, что он так и не заканчивает начатое?

Впрочем, ни один из них не наносит завершающий удар, хотя имеет полное право и возможность. Каждый ожидает, смотрит, следит. И ничего не предпринимает.

– Мне стоит переживать, что я больше тебя не увижу? – в его голосе мелькнула странная нотка, нечто вроде тени беспокойства, но Федя сразу же подумал, что ему почудилось. В конце концов, они с японцем встретились на этой войне, и кто-то из них умрёт здесь. Или они оба. Так или иначе, рано или поздно все это закончится.

– Определённо, такое тоже случится, – Федя устроился с парнем рядом. – Но ты прекрасно понимаешь, как это бывает. Вражеская пуля или способность эспера.

Дазай недоверчиво хмыкнул.

– Уволь. Пусть эта вражеская пуля будет принадлежать мне, – Федя почувствовал холодную сталь пистолета, скользящую по шее, сперва боком, потом дулом, проходящую по плечу и упирающуюся куда-то в бок, туда, где печень. Если прострелить в упор, будет много крови, а значит и проблем. Возможно, он даже не доживет до лагеря.

– Хочешь это проверить? – равнодушно спросил он. Не то, чтобы Федя не сомневался, что это когда-нибудь закончится. Что когда-нибудь кто-то из них пожелает поставить точку.

Впрочем, чувствуя, как пистолет уходит и сменяется другим любимым оружием – иглами, он понял, что произойдёт это не сегодня. Если бы Дазай захотел, уже бы выстрелил.

– Мне станет скучно. К тому же ты отказался подделывать отчёт о моей смерти, – Дазай положил подбородок ему на плечо. Острая длинная игла прошила толстую ткань в районе поясницы и вошла под кожу между третьим и четвертым позвонком, вызвав мимолетную приглушённую вспышку боли. – Мне обидно. Извинись.

– Прости, – глухо отозвался Федя. Он принимал правила игры, пока это не вызывало у него дискомфорта. Иногда вел он, иногда Дазай. Сейчас чужие тонкие пальцы касались кожи.

– Тебе нет дела, – шутливым тоном, резко контрастирующим со сказанными словами.

– Это упрек? – попытка вложить во фразу относительно вопросительную интонацию.

– Решать тебе, – значительно более неловкий ответ.

Они оба замолчали, когда узкие пальцы парня коснулись шеи, прошлись до первой пуговицы рубашки. Федя не торопил его. Вместо этого задумчиво произнес.

– Хотел у тебя спросить, у вас в Японии ведь верят в богов?

– Вроде того. Только не говори, что ты в этом не разбираешься. Ни за что не поверю, – Дазай увлек его на кровать. Под спиной и лопатками только смятое складками покрывало серого цвета. Из-под линии штор выбивался тусклый свет закатного солнца. Федя чувствовал, как Дазай, возможно, намеренно, задевает ногтями его кожу.

– Разбираюсь, но не в деталях. Не думаешь же ты, что мне известно все на свете? – он наблюдал за его бледным лицом, не таким, впрочем, бледным, как у него самого – Федя предполагал, по крайней мере, как выглядит в чужих глазах.

Теперь и он мог что-то предпринять – поднял руки и скользнул ими под рубашку, коснулся его плеч немного неуверенным жестом.

– Естественно. Как и мне, – невозмутимо отозвался тот.

– Кажется, единственное, что тебе не грозит – смерть от скромности, – отозвался Федя, запустил одну руку ему в волосы, а после начал разматывать бинт, не позволив ему дёрнуть головой. Даже если не понравится, переживет. – Так вот. О чём это я? Ты не думал, каким Бог должен быть?

– Ммм, – Дазай наклонился и укусил его за шею. Федя подумал, что стоит раздобыть шарф, сославшись на холод. Жуковский явно не поймёт. – Жестоким? Безжалостным? Холодным?

Каждое слово он сопровождал укусом, всё более сильным. Федя вцепился в его вьющиеся пряди пальцами и с силой потянул, заставив чуть отстраниться.

– Ты издеваешься, да?

Почти развязанный бинт съехал на лицо и теперь лежал чуть криво, почти закрывая нос. Дазай смотрел чуть лукаво, так что прямой ответ и не требовался. Зачем говорить лишние слова.

– Мне интересно твоё мнение, – парень слизнул с губ кровь. Федя только сейчас запоздало осознал, что он прокусил кожу, и ударил его по губам, за что был незамедлительно укушен снова, теперь уже за ладонь.

Дазай весело рассмеялся, отстранился и сел на кровати, поджав под себя ноги, и похлопал себя по колену.

– Видел бы ты выражение своего лица! Серьезно. Очень мило, – он щурился, будто довольный сытый кот и устроился напротив него, будто и не произошло между ними ничего. – Так что там касательно твоего мнения о Боге? Договаривай.

Федя склонил голову набок. Кровь на шее он чувствовал, немного и пока ещё теплую, но не дотрагивался, пусть по какой-то причине и хотелось. Импульс разгорался где-то в области груди, и приходилось его подавлять.

– Я считаю, что Бог не способен быть человечным, – Федя дёрнул плечом и почти в неосознанной привычке укусил себя за палец. Он привык, как кусать себе пальцы и руки, так и слегка резать – чаще не оставляя следов – когда это не мешало делу. – Если ты Всемогущ, то неспособен сомневаться в других. Ты все знаешь наперёд.

Дазай потянулся к нему, и Федя на мгновение задумался, стоит ли реагировать, но все же позволил увлечь себя в объятия. Дазай удобно устроился, обнимая его сзади. В отличие от его собственной, кожа парня была теплой. Та, которая не под бинтами.

Игла вошла почти между указательным и средним пальцем на тыльной стороне ладони. Он чуть дернулся от неожиданности, но Дазай удержал его. Сейчас обычно яркие глаза стали непривычно серьёзными и почти холодными.

– Как думаешь, могли бы люди создать такого Бога? – Дазай уткнулся носом ему в шею, и его дыхание щекотало кожу. И снова впился зубами чуть выше правого плеча. Сегодня, у него определённо было игривое настроение, и это, как и обычно в таких случаях, сулило проблемы впоследствии. По телу прошла дрожь. Оно реагировало на чужие действия, ярко, почти до судорожных ощущений – ступенька до боли, но перед ней ещё одно, что-то другое.

– Не думаю, – выдохнул он, вцепившись в его руку. – Для этого нужно создать то, что ни при каких обстоятельствах нельзя застигнуть врасплох. Парадокс Всемогущества. Как с камнем, тот классический.

Его ногти скребли по замотанной в бинт руке, скрытой под рукавом формы, и он не сомневался, что Дазай сейчас улыбается. Даже его лицо видеть не нужно. Улыбка читалась в каждом его действии, в дыхании, в словах.

– Тогда даже скучно, – потянул Дазай лениво, словно тема разговора его совершенно не занимала. Федя выдохнул, не понимая, хочет его оттолкнуть или позволить ему продолжать. От прикосновений бросало в дрожь, и он не сомневался, что Дазай знает об этом и намеренно пытается довести его до такого состояния. – Разве не лежит в основе концепция «по образу и подобию»? Не значит ли, что все постулаты неверны? Что говорит по этому поводу ваше Истиведение(1)? – он прикусил мочку его уха, провел по ней языком вверх, вопиюще медленно.

Федя сдержал судорожный выдох и закусил губу до крови. Теперь ему вдвойне хотелось отплатить за это парню, за провокации, за выходки, за необходимость либо скрывать всё либо, либо красться в медпункт и просить Грина вылечить его. А напрягать медика по такой ерунде не хотелось.

Но Дазай никогда не думал о последствиях собственных действий, так почему он должен думать о том же в отношении парня? Не по той же причине, что на того способности не действуют? С чего он должен его щадить?

Странные ощущения в груди, в желудке, в животе.

– Я тебе вопрос задал, – сказал Дазай ему на ухо, уже громче. Лезвие иглы вошло в руку ещё раз. И ещё. Плавно, мягко, почти не причиняя боли, только усиливая дрожь, которую он и так чувствовал: вдоль позвоночника и по всему телу.

– Я не делился с ними своими мыслями по этому поводу, – выдохнул он. – Несомненно, их сочли бы еретическими. Наше Истиведение предпочитает более традиционный подход.

На удивление, на то, чтобы голос не дрожал, уходило слишком много сил. Прежде, чем парень продолжил его провоцировать и зашёл дальше, чем он мог допустить, Федя резко подался вперёд, а после развернулся и завалил его на себя, а после одним рывком оказался над ним. На бледном лице Дазая отразилось изумление.

Он-то никогда не отказывал себе в эмоциях, истинных или фальшивых, но ярких и очень красочных. Не всегда выходило их разгадать. Вот как сейчас. Дазай расплылся в дурашливой улыбке, протянул пальцы и дотронулся до искусанной шеи и ключиц, смазнул кровь и размазал их по щеке, а после нарочито медленно провёл по этим же пальцам языком.

Федя понятия не имел, что и думать. Про чувствовать и речи не шло: он понятия не имел, его потряхивает от чужих действий, странные ощущения от эмоций, которые отзываются в животе, или это все же физические реакции? Он запутался и совершенно не понимал. Ему всегда было легче просчитать, категоризировать, но с Дазаем никогда не бывает просто.

– Мне кажется, когда ты даже не можешь удивить никого, действительно скучно. Разве ты так не думаешь? – парень улыбался, наблюдая, как Федя стряхивает иглу с руки, не обращая внимания на кровь, и тянется за своим кинжалом.

– Наверное, – односложно отозвался Федя, слишком потерянный в бесплодных попытках разобраться в собственных ощущениях для содержательной беседы с ним. Однако он даже оказался достаточно любезен, чтобы не резать его рубашку. Совсем немного. Проделал пару дырок. И сделал надрез прямо через бинт.

– Ауч. Они же узнают…

– Когда ты кусал меня, тебя не волновали такие мелочи. Соврешь что-нибудь. Дырку от ножа объяснить легче, чем засос на шее, не находишь? – прошептал он и когда Дазай в очередной раз подался ему навстречу, накрыл его губы в поцелуе. То, что при этом парень чуть не налетел на лезвие его ножа, не смутило никого из них. Дазай запустил пальцы в его волосы, а Федя предпочёл сделать вид, что этого не замечает.

Хотя сердце билось быстрее, чем обычно, а температура тела шкалила.

– Не нахожу, – возмутился он, когда их губы разомкнулись и сам его поцеловал. За это Федя прокусил ему губу. Из принципа.

– Так нечестно!

Федя опрокинул его назад на кровать, не желая выслушивать это бессмысленное нытье. Все равно они оба понимали, что всё это не всерьёз, или никто из них здесь бы не находился.

Лезвие скользнуло вниз, делая росчерк на лишённой и одежды, и бинтов коже, добавляя ещё один в коллекцию будущих шрамов. Дазай выдохнул судорожно и вцепился пальцами в покрывало. Пришлось повторить. Теперь крест-накрест.

Сердце немного успокоилось, но несильно. Непохоже, чтобы он хотел вернуть контроль над ситуацией. Тогда почему он так себя ведёт?

Лезвие вошло под прямым углом, а после наискосок. Здесь главное резать не слишком глубоко, чтобы причинить боль, но не нанести серьезных повреждений.

– Черт, я же испачкаю форму! – возмутился Дазай.

– И с каких пор меня это волнует, интересно? – ещё один порез, и кровь выступила по всей линии, медленно, почти завораживающе.

– Но…

– Помолчи, – оборвал он его возражения.

Федя наклонился и провёл языком по свежей царапине, медленно и осторожно, вдыхая чужой запах, словно пытаясь его запомнить. Перед глазами на мгновение потемнело. Ощущений за последнее время было слишком много, и, похоже, он едва справлялся с ними.

Нужно прийти в себя.

Он резко выпрямился и потянулся к валяющимся рядом бинтам, из которых удалось быстро соорудить удавку. Дазай пытался отдышаться и не сразу понял, что Федя собирается делать.

А когда понял, то его глаза расширились от странной смеси изумления и предвкушения. Он выдохнул и выдавил улыбку, но какую-то слегка неестественную. Федя ловко устроился так, чтобы коленями зажать руки и не позволить сопротивляться – пытаться себя спасти все равно рефлекс, что бы ты не говорил.

Всего несколько мгновений, и белая удавка обхватила тонкую шею.

– Ты совершенно зря доверяешь мне собственную жизнь, – прошептал он парню. И затянул петлю. Тёмные амарантово-фиолетовые глаза казались почти черными и практически потемнели. Тело на кровати под ним судорожно извививалось. – Ну что же ты? Ты говорил, не любишь боль, столько вещей не любишь, но ты со мной.

Он держал крепко, прекрасно знал, когда наступит предел. Если бы намеревался его убить, то лучшего шанса не предвиделось бы.

Федя отстранился, бинты упали ему на грудь, а сам Дазай закашлялся, пытаясь отдышаться. Когда он немного пришел в себя, его глаза казались темными и совершенно неживыми.

– Ты мне тоже, – проговорил он немного хрипло.

И положил его руки себе на шею. Вопросительный взгляд.

– Тебе повезло, что у тебя бинты.

– Над ними всё равно немного видно будет, – Дазай показал себе на шею. Он дулся, но его глаза оставались мертвыми и пустыми. Теперь он не притворялся. Что-то в их игре однозначно в нем разбудило. Или, напротив. Федя не мог подобрать слова.

И сомкнул пальцы на его шее.

Есть что-то непередаваемо странное и удивительное, когда ты смотришь в бледное лицо, из которого медленно уходит жизнь, всматриваешься в мёртвые пустые глаза, которые постепенно лишаются даже того выражения, что заставляет тебя считать и обладателя живым.

И удерживать себя на грани, чтобы не переступить черту.

Он отпустил, и тогда, к его удивлению – сейчас он распознал эмоцию – Дазай подался вперёд.

Ещё один поцелуй с привкусом крови, солёный, и было в нем что-то, не слишком Феде понятное. Дазай запустил пальцы ему в волосы и вёл себя привычно по-хозяйски нагло. Но сейчас скорее удивляла внезапная смена настроения.

Они оба молчали, просто не умели иначе. Никто из них не был достаточно хорош в словах. Возможно, он что-то все же сделал не так?

Будто в ответ на его безмолвный вопрос, последовал ещё один поцелуй, и вскоре Дазай устроился головой у него на коленях, позволив гладить себя по волосам.

Некоторое время они просто так и сидели. По ощущениям целую вечность, хотя на самом деле вряд ли больше четверти часа.

– Идти нужно, – всё-таки сказал Федя.

– Умеешь же ты испортить момент, – проворчал Дазай, лежащий с закрытыми глазами, и, похоже, совершенно расслабившийся. – Совсем как мой напарник. Впрочем, друг тоже иногда так делает.

– Друг, – Федя смотрел в потолок. – Ты часто о таком говоришь.

– Ну, не такая интересная тема, как бог, но тоже неплохо. Он сейчас прикрывает меня перед Мори-саном. Чую тоже уболтает, я думаю. Но разве твои друзья сейчас делают не то же самое?

Федя безмятежно пожал плечами, не слишком улавливая, к чему тот ведёт.

– Мы команда, боевая группа. Нам нужно ладить как ячейке. К этому нас готовили. Кто-то внутри ладит лучше, Кто-то больше, но я, если честно, сколько бы не слышал про дружбу, не слишком улавливаю о чем речь.

Дазай открыл глаза и посмотрел на него. Феде казалось, что он хотел что-то сказать, но не стал. Только протянул руку и коснулся его щеки. Ладонь оказалась такой обжигающе горячей.

– Я могу много рассказать, но не уверен, что из моей болтовни ты уяснишь, – признался он, – Одасаку мне много о таком рассказывает. Я ещё не всё понимаю, но когда-нибудь тебе объясню.

– Обещаешь? – Федя и сам не знал, откуда в нем взялось это любопытство. Не то, чтобы он хотел узнать на самом деле. Он положил свою руку поверх его.

– Обещаю. И ты холодный.

– Прости.

– Ничего.

Они замолчали. Им действительно пора было уже возвращаться. В лагерях их ждали. И все же хотелось подождать ещё немного. Хотя бы пару минут.