За ночь снег успел подтаять и теперь на мягкой белой перине лежал лёд, который отражал лучи солнца. Ехать было невозможно, лошади подскальзывались на скользком льду, что уж говорить о карете, которая не предзначена для этого вовсе? Кучеру, плотно сбитому мужчине, похожему на зайца своими косыми глазами, пришлось признать, что они застряли. Пока не пойдет снег, ехать было нельзя.
– Неужели Вы не можете разбить лёд?
Спрашивала, недовольно кутаясь в шубу, молодая девушка с выдвигающимся вперёд подбородком. Она сидела в карете вместе со своей госпожой, которая молчала и смотрела в окно. Будучи самой верной служанкой, как без скромности называла себя Мария, она хотела, чтобы госпоже не пришлось лишние часы сидеть в карете и не иметь возможности выпить горячего чая. У них был только алкоголь, который согревал в минуты холодного, жестокого ветра, который дул из всех щелей и мучал несчастных юниц.
Похожий на зайца мужчина нервно промокнув лоб платком, болванчиком затрясся и принялся повторять, что никак нельзя ехать дальше, и лёд действительно нельзя разбить.
– Только ждать когда пойдет снег и скроет лёд. Ничего больше нам не остаётся.
Закатив глаза, Мария закрыла окно, возвращая привычный полумрак. Её госпожа за все время так и не сказала ничего, только закусила полную нижнюю губу и выдохнула так печально, что сердце покрылось изморозью. Ох, неужели её такой красивой госпоже придется опоздать на собственную помолвку? Должно, поэтому её тонкие, хрустальные черты лица воплощают собой грусть. И белые руки так холодны, что Мария ежечасно греет их в своих вечно теплых ладонях, постоянно шепча, что все будет хорошо. И тогда прозрачная улыбка мелькает в изгибах розоватых губ, серые глаза озаряются светом и такая глупая служанка готова душу продать за свою госпожу, невыносимо прекрасную, как сама зима.
Но у Марии плотная кожа покрыта родимыми пятнами и веснушками, у девушки глубокие карие глаза и ямочки на щеках. Она воплощение деревенской жительницы, она великанша, что своим телом закрывает хрупкую госпожу от опасности. И она боится себя.
Ночь опустилась на землю, окутав темным одеялом поля и леса. И лишь снег был виден, словно упавшие звёзды, наполняя душу необычным покоем. Словно ничто больше не потревожит. Ни затихший ветер, ни уснувшие птицы, ни хруст снега под сапогами. И сердце замирает в этом домашнем уюте, когда тебя согревают, поят горячим чаем и рассказывают сказки о холодных принцессах, огненных драконов и смелых мальчиках.
Луиза трёт ладони друг о друга, выдыхая пар из рта. Она хочет отдалить этот час как можно дальше, пусть он никогда не настанет. Никогда не было её мечтой - выйти замуж за того, чьего лица она не видела. И во снах был лишь старик, который купил молодую девушку за золото и алмазы. Его алчные глаза проходились по ладной фигурке, спрятанной за плотной тканью платья и руки, покрытые пигментными пятнами, с желтыми обломанными ногтями подзывали её. И птице ломали крылья.
Луиза боится ехать дальше и она молится о метели. Она хочет остаться здесь, пить вино с перцем и греться о Марию, упиваясь её восхищением и робкой улыбкой. Матушка говорила, что любящая служанка - дар Божий. И Луиза рада, что в этом слушалась матушку, изо всех сил стараясь выстроить хорошие отношения со своей служанкой, которую приставили к ней в 12 лет. Они были ровесницами, которые были разделены стеной из статусов и социальной значимости, но в играх это забывается как неважное. Словно вчера они разыгрывали сценки из любовных романов и Мария, похожая на летнюю зарю, всегда брала на себя роль рыцаря или сказочного юноши, слабо улыбаясь в сценах признания. Её теплые руки с мозолями от непрерывного труда были мягче пуха и сейчас, они никак не изменились.
– Госпожа, боюсь, что мне придется Вас оставить и пойти за помощью.
Кучер постучал в окно, сообщая о своем уходе и что, две девушки останутся здесь совсем одни. Благо, в такую погоду никто не выходит на разбой, так что они в безопасности, как свято уверял их Чарльз, поклявшись Богом и девой Марией возле своего сердца, объятого стыдом за то, что оставляет маленькую госпожу в компании не самой смелой служанки. Чарльз же знает Марию, знает как она сжимается в комок неуверенности и страха от любого громкого звука, неожиданного прикосновения, странного человека. Он знает, что Мария только выглядит сильной, а на деле она такая же хрупкая как и госпожа. И он шумно сморкается, слезящимися глазами смотря на карету, где оставляет их и медленно уходит в город.
Но не доходит. Совсем ясное небо быстро покрылось тучами, как одеялом и начало взбивать свою подушку. Сильный ветер сбивал с ног, жёстко кусал за щеки и нос, уводя от дороги и ослепляя. Полный, в тяжёлой дубленке больше на два размера, мужчина ушел в поле и сам того не заметил, по прежнему предполагая, что движется напрямик к городу. А далеко осталась черным пятном карета, где пьяно улыбались друг дружке юницы, позабыв про свои страхи и мечты. Снег хрустел, продавливаясь под тяжёлыми шагами. Хрустел и хрустел, словно больные суставы любимого дедушки, который рассказывал долгими вечерами про призраков и вампиров. И когда Чарльз вспомнил про дедушку, то хруст прекратился.
– Я ничего больше не хочу, кроме личного сада с беседкой увитой розами. Мой личный дивный рай, - делилась Луиза, сонно улыбаясь, - рай, где пели птицы без страха человека, где бабочки спокойно садились на шею и где я могла бы танцевать свободно, отдавшись ветру и дождю.
Её мечты были лишь пьяными порождениями мозга, который придумал чем заполнить трескучую пустоту между ними. И она словно открыла перед подругой свою душу, подпустив ближе, чем стоило. Но цепи, надетые с детства, не разорвать одними разговорами и поцелуями. Мария цеплялась за каждую улыбку, игноря пронзительную, прозрачную печаль в глазах, не желая признаваться себе - она не способна согреть. Она не огонь, что так нужен им. А Луиза не лёд, что может растаять под осмелевшими прикосновениями.
Невидимое солнце сомкнуло веки, опустившись за горизонт и отдав землю во власть пугающей тьмы. Точки-звезды распылились по небу, закружились в хороводе вокруг одной точки на земле. Они превращались в снежинки и падали на землю, обнимая несчастных людей, что потерялись в этом коротком периоде времени, что называется жизнью. Зима является матерью нищих, несчастных, что не способны найти свой теплый дом. Она всегда готова раскрыть свои мерцающие объятия, заморозить навеки слезы и вытравить печаль из сердца. Зима всегда была матерью для людей, потерявших дорогу.
Лошади падали на землю как снежинки - бесшумно, незаметно. Их темные красивые глаза заботливо прикрыты белизной ночи. И звёзды укрыли их темные тела собой, спрятав от злых взглядов, что возжелают осквернить их, превратить в мирское и грязное, разорвать на части. Никому не дано отобрать любимых детей Зимы, разорвать их окоченевшие тела и согреть своими ненасытными животами.
– Госпожа, прошло уже три часа, а Чарльза все нет и нет. Может, с ним что-то...
Служанка замолкает, не договорив. Но эхо непроизнесенных слов звенит хрусталем в прозрачном воздухе, забирает последние кроха тепла, чтобы прозвучать так ясно и громко, будто и не молчали. Если что-то произошло, то они обречены. Если что-то произошло, им придется самим искать дорогу, когда метель начинает разыгрываться и злой ветер бросает колючий снег в лицо. И думать о варианте своей такой печальной смерти не хочется. Стать как эти белоснежные поля...кто же захочет навсегда застыть и не отогреться?
– С ним все в порядке. Он приведет помощь и мы поедем дальше, не волнуйся.
Несмотря на слова, лицо Луизы немного оживилось - появился нежный розовый румянец, губы приоткрылись, выпуская пар из груди. Рассеянно поглаживая грубые руки Марии, Луиза хотела остаться здесь навсегда. И это желание, о Боже, дай ему сбыться, было темным, совсем не нежным. Как можно хотеть отдаться Зиме, стать её лучшими произведениями искусства? Но Луиза, изнеженная барышня, испуганная замужеством и болью следующей за мужчинами, хотела лишь остаться вместе со своей подругой и посмотреть в лицо смерти. Поцеловать в последний раз алые губы, сорвать последние слова и пообещать всю себя на этот краткий миг. Словно венчание, которое проведет Зима.
Две девушки прижимались к друг дружке, согреваясь и тихо переговариваясь о романах, что им довелось вместе читать, о крылатых драконах и прекрасных принцессах. И перерываясь, госпожа подносила к своим губам руки служанки, в каждом поцелуе обещая счастье быть вместе. Она заглядывала в карие глаза, находя там летние хмельные дни, с пышными розовыми кустами и лёгкими воздушными платьями. Мария была летним вечером с стрекотом сверчков и запахом выпечки, была ленивым утром, с книгой за завтраком из тостов с ягодами. И Луиза хотела провести венчание с ней скорее, превратиться в лёд в этой карете, маленьком домике. Высокая служанка не понимала неожиданных ласк госпожи, но млела от них и отдавала с такой же нежностью, с какой она получала их. Она так несмело целовала уголки глаз, бормоча извинения, что хотелось смеяться. И прижимала тонкие руки госпожи к своей пышной груди, обещая отдать свое сердце навсегда и не упоминая ни словом замужество. Кажется, что Мария впустила в себя мысль о венчании, проведенное самой Зимой.
Снаружи выла метель. Этот звук стал таким родным, наполняя сердце теплом дома, где матушка читала вслух сказки маленьким девочкам, укрытым одним одеялом. Совсем незаметно в него влилась флейта, играя вместе с волнующимся ветром и вплетая звуки в одну единую косичку. Снег хрустел под незнакомыми ногами, покорно принимая нужную форму. Маленькие колючие звёзды внесли свою прядь звуков в косу мелодии, создавая неповторимый оркестр. И вот совсем рядом запела скрипка, тягуче, о обречённой любви. Тогда Мария встрепенулась, очнулась от дурмана и совсем по птичьему махнула головой, пытаясь понять - послышалось или нет. Посмотрев на Луизу, что во всю улыбалась и смотрела пьяными глазами, служанка поняла, что та принимает все как должное и ужаснулась. Что же они делают...у госпожи скоро свадьба, прекрасный жених, а они так нагло нарушают Божий закон!
Ветер донес до неё плач скрипки и флейты, треск звёзд под ногами и все показалось неправильным. Где же Чарльз? Сколько времени они провели так, в разговорах и ласках, забыв о остальном мире? В окно постучали. И тогда Луиза тоже очнулась, но не было в ней страха, как в Марии. Лишь принятие и покой. Она открыла створки, сжав ладонь Марии и участливым голосом спросила.
– Вам что-то нужно?
И не получила ответа. А Мария испугалась, что это не человек, совсем не человек. Что смерть так близко, касается своими костлявыми пальцами створок и молчит, ждёт последнего шага, решающего судьбу. Она закрыла глаза руками, не желая смотреть на свою погибель и лишь Луиза помешала ей, ласковыми речами заставив открыть лицо. И взглянуть на скелета в черном костюме, с красной розой в петлице, который просто стоял у их кареты и смотрел пустыми глазницами. А Луиза нежно улыбалась, протягивала руку и всем своим существом молила о согласии. Сердце билось о ребра пойманной птицой, было так страшно, что Мария начала чувствовать холод и клацать зубами, задыхаясь от льда в горле. А Луиза открыла дверь, впуская косматый ветер и весело говорила с скелетом, самой смертью.
И от страха, что застыл куском льда в груди, Мария вложила свою руку, такую несоразмерно большую в руку госпожи и вышла. Скелет будто бы улыбнулся, засияв от каких-то чувств. Он галантно поклонился им обоим и повел их за собой. И ветер смолк, лишь флейта и скрипка все так же пели где-то, только громче. Скелет в костюме шел легко, с прямой спиной и за ним будто таял снег. Луиза наклонилась и откуда-то достала синий гиацинт, вложив его за ухо Марии. Госпожа была такой счастливой, что Мария не смела говорить что-то о своем страхе, она лишь крепче сжимала руку. Возможно, она зря жалела о той любви, что они подарили друг другу. Сейчас они исчезнут и никакой свадьбы Луизы с неизвестным не будет, не будет горькой непонятной обиды. И их руки будут связаны навсегда. Возможно, это шанс для Марии отдаться своей госпоже. И она постаралась улыбнуться так же ярко, как это делает госпожа, белая как Зима.
А цветы распускались под их ногами, становилось теплее и вот они сняли тяжёлые шубы, сбросив их на мягкую парную землю. Скелет лишь засиял ярче на их действия, подойдя к цели их маленького путешествия. То была округлая долина, спрятанная от глаз причудливо изгибающими деревьями. Там стоял тот самый оркестр, что плачем инструментов напоминал о боли любви, о невозможности быть вместе перед небом и Богом. Скелеты в таких же черных костюмах, что и их провожающий, смотрели на них пустыми глазницами, держа в белых пальцах изящные инструменты. Они заиграли вальс, который Луиза узнала, с улыбкой потянув Марию в центр долины и обняв за талию, повела в танце, столь странном и волшебном. А скелеты стояли, ничего не говорили, просто смотрели, будто так и надо. В этом танце девушки скрепят свои сердца узами, что вечнее неба.
Зима получила своих детей обратно.