сколько хочешь

На безымянный не выдадут кольца

Не будет пользы, не будет спокойствия

Не будет просто, но так интересней

Я полюбил тебя сильнее, чем в песне

Сатору раскрывает глаза за тридцать секунд до своего сигнала телефона – выработанная привычка играть в своеобразные догонялки с будильником, показывая свое превосходство раз за разом. Отплевываясь от чужих длинных волос во рту, парень тянется к телефону в надежде успеть отключить звук, однако рука на собственном торсе не сопутствует особой мобильности, а ноющие запястья, после заломанных во время очередного спонтанного секса рук, дают о себе знать – телефон падает на ламинат.

Трель наполняет комнату.

– Сука, – сквозь сжатые зубы ругается блондин, чувствуя шевеление рядом, кося взгляд на соседнюю половину кровати.

– Твою ж… – бурчит брюнет, приподнимая голову от подушки, сонно глядя на профиль Годжо. – Клянусь, я отправлю тебя спать обратно на диван в гостиную.

– Я спал на диване месяц, – Сатору цокает языком, позволяя себе легкую улыбку – Сугуру с утра похож на нахохлившегося воробушка. – Я предупреждал, что сегодня мне нужно наведаться в офис.

– Ты не говорил, что это будет раннее утро, – рука все еще сжимает чужую талию, прижимая к себе ближе, а сам Гето зарывается лицом в подушку. – Выключи уже чертов телефон.

Сатору хочет его поцеловать: аккуратно прикоснуться губами к макушке, размениваясь на небольшие поцелуи–бабочки, целуя в хрящ уха, линию челюсти, подставленную щеку, глаз, бровь, часть переносицы, судорожно, но счастливо выдыхая в потрескавшиеся губы. Но одергивает себя, до боли кусая собственную губу, нельзя, у них так не принято.

– Не могу, – рука на собственном теле обжигает, позволяет на секунду забыться, представить, что они встречаются, а происходящее – очередное рутинное утро людей с взаимными чувствами, – иначе тебе придется убрать от меня свою руку.

Сугуру поворачивает голову к парню, непонимающе моргая, а потом скашивает взгляд на свою руку, сжимая пальцы на чужом боку, как бы проверяя, действительно ли это его рука. Очевидно. Скорость, с которой брюнет одергивает руку от чужого тела, можно прировнять к взрыву сверхновой. Сатору бы посмеялся, но после сна привычная маска не налезает так сходу, поэтому улыбается – понимающе и надломлено, пряча полный сожаления взгляд и отворачиваясь в другую сторону, прикрываясь поиском разрывающегося телефона, а там, если повезет, и клоунский нос найдется.

– Иди в душ, – лениво зевая, Гето предпринимает попытку встать с кровати. – Я сооружу завтрак.

– Сугуру… – нет, маски рядом с телефоном не оказалось, иначе не говорил бы так задушено. – Досыпай лучше, вчера поздно лег. Потом весь день будешь недовольный ходить и бубнить себе под нос проклятия в мой адрес.

– Ваше мнение очень важно для нас. Напомнить, из–за кого я лег поздно? – закатывая глаза, фыркает парень. – Мне тоже нужно позавтракать, а максимум твоего кулинарного мастерства – приторно–мерзотные сахарозные хлопья, которые ты заливаешь приторно–мерзотным молочным коктейлем.

– Чем тебе не нравятся эти хлопья? Я приготовил их тебе нашу первую годовщину дружбы еще в школе, – Сатору действительно возмущен – он тогда специально купил свои любимые хлопья, чтобы впечатлить парня своим изысканным вкусом, чтобы через десятку лет? Что? Тот его упрекал?

– Кто вообще готовит хлопья на годовщину дружбы? – брюнет насмешливо приподнимает бровь.

– Я?

– Кто-то, кто не ты?

– Тебе меня недостаточно? – в данный момент блондин воспринимает сказанное за личное оскорбление – почти каждый раз их словесные перепалки затрагивают несчастные хлопья, запас которых стабильно пополняется.

– Достаточно, – вставая с кровати, не оборачиваясь, нечитаемо отвечает Сугуру. – Тебя всегда достаточно.

И Годжо отчего-то кажется, что он что-то упускает.

***

Жизнь – театр, но Сатору в детстве ненавидел театр, его иррационально привлекал цирк, летающие над пропастью акробаты, танцующие животные и, конечно же, фокусники. Будучи подростком даже учился паре фокусов, но быстро понял – не его, а вот амплуа клоуна подошло как нельзя лучше его натуре, да и много делать не надо – смеяться громче всех да извечно улыбаться, позволяя границам собственной личности смазываться в глазах окружающих.

Но почему-то Сугуру раз за разом видел в нем полноценную личность с проблемами, личностным кризисом и истинными эмоциями – в большинстве своем мрачными. Раз за разом улыбался снисходительно на чужую натянутую улыбку, едва ли не вгрызаясь под кожу рядом ровных зубов, искренне интересуясь, не хочет ли он поговорить об этом?

Был ли у Годжо хоть один шанс? Хоть какая-то надежда не испытывать чувств к Гето? Однозначно – нет.

Они познакомились в старшей школе – почти сразу подрались, потому что Сатору нашел остроумным пошутить про чужую прическу, слабо дернув за прядь примечательной челки, а брюнет улыбнулся так до ужаса примирительно, что Годжо и имя свое забыл в тот момент, но последовавший удар наотмашь быстро позволил флеру очарования развеяться (или же окутать его еще сильнее – до сих пор не понимает). В кабинете директора представились друг другу лично. Годжо – Гето. Гето – Годжо. Очень рад. И назад дороги нет.

***

– Сугуру в очередной раз раскритиковал мою любовь к хлопьям, – бубнит в наушник Сатору, поднимаясь по ступенькам в подъезде, то и дело шебурша полными пакетами. – Поэтому мне пришлось купить в магазине его любимые мультизлаковые мюсли без сахара. Эта штука способна убить меня своим видом, а я не говорю про вкус.

– Ты буквально оккупировал его квартиру год назад, почти прописав себя в ней, – вздыхают по ту сторону трубки. – Мюсли – меньшее, что ты ему должен.

– Я плачу свою часть по счетам! Секо, я не нахлебник какой-нибудь.

– Ты и есть нахлебник, – хмыкает девушка, – у тебя буквально есть своя квартира. Я прекрасно осведомлена, чем ты руководствовался при самопровозглашенном переезде.

– Которую я сдаю, – учтиво напоминает блондин, решая ответить лишь на часть сказанного и закатывая глаза, жаль, что подруга его не видит. – Ты слышала про пассивный заработок?

– Годжо, – до ужаса снисходительно, таким же тоном бабушка в детстве объясняла, почему нельзя совать пальцы в розетку (не то чтобы он ее послушал). – Не пытайся перескочить с темы на тему, уверена, ты знаешь, как я ненавижу, когда ты делаешь это.

– Делаю что?

– Становишься невозможным, когда речь заходит о твоих чувствах, – устало вздыхает Секо, Годжо даже немного стыдно – подруга в какой-то мере беспокоится за него. – Послушай, я не говорю, что осуждаю твои поступки, но я их осуждаю, так, для справки. Тем более, имея собственную квартиру, ты спишь у Сугуру на диване…

Сатору неловко и даже не по себе – он определенно спит в кровати с Сугуру под боком, иногда, конечно, вырубаясь на диване, но в случаях, если они заснули сразу после секса, утомленные, не в состоянии пройти пару метров до комнаты. Ситуация в целом странная и душещипательная, но рассказывать друзьям – себе дороже. Пока он может получить чужое внимание и малейший намек на нежность – он будет послушным щенком, не смеющим сказать и слова против.

– Все нормально, – отмахивается блондин, но более твердо и с легкой улыбкой на лице. – Правда, не стоит беспокоиться. Я уже почти у дверей квартиры, так что вынужден попрощаться с тобой.

Годжо выходит на этаж, рукой шарясь в кармане пиджака. Иэйри выразительно молчит в трубку пару секунд под показательный звон ключей, перед отключением все же произнося:

– Не знаю, что творится в твоей дрянной голове, но передавай привет Гето.

Годжо закатывает глаза, открывая дверь квартиры. Из-под двери ванной видна полоска света, а из гостиной раздается монотонный бубнеж телевизора – Сугуру дома. От этого становится спокойнее.

– Я дома!

Скидывая с себя ботинки, парень проходит вглубь квартиры, желая поделиться новостями из жизни компании и забавным случаем в магазине, где он почти подрался с каким-то подростком за последнее банановое молоко, из-за чего его едва ли не выгнали. Благо все закончилось хорошо – охрана устала от его лекции о важности соевого молока в рационе.

Сугуру в кухне-гостиной не оказалось, как и в спальне, куда с пакетами наперевес мимолетно заглянул парень, поэтому, дабы не забыть удивительный факт о соевом молоке, сбросив пакеты и наскоро помыв руки (чтобы избежать извечного бубнежа на тему гигиены), Сатору принял единственно верное решение: вломиться в ванную.

– Ты знал, что соевое молоко можно использовать для профилактики рака молочной железы? – Сатору довольно улыбается, перешагнув порог, взглядом впиваясь в стоящего у зеркала парня. – Прочитал сегодня на совещании.

– Сатору, – вздыхает Гето, даже не прекращая втирать в свои влажные волосы масло, лишь разворачиваясь к парню. – Ты же понимаешь, что у мужчин практически невозможен рак груди? Кстати, привет.

– В этой жизни нужно быть готовым ко всему? – Сатору был бы рад для пущей выразительности смотреть прямо в глаза друга, чтобы изящно выгнуть бровь, но взгляд спотыкается о небрежно завязанное на бедрах полотенце. К подобному он не был готов.

Проследив за чужим взглядом, Сугуру учтиво кашляет:

– Я после душа.

– Да-а, я заметил, – взгляд очерчивает тазовые косточки и низ живота, а в голове лишь одна мысль – как бы неустойчивое полотенце уже слетело с крепких бедер, открыв полноценный вид.

– Мои глаза выше, – Сугуру упирается поясницей в раковину, выпустив из ладоней собственные волосы, одну руку заводя чуть назад, опираясь о керамический край, а вторая ложится на собственный живот, кончиками пальцев касаясь белоснежного полотенца.

Сатору загнанно дышит, возбуждаясь с полуоборота, когда взгляд встречается с чужим, темным-темным, в радужке едва ли не черти пляшут, хотя освещение в ванной яркое, высветляющее, но чужие глаза – чертова бездна, омут, в котором он тонет который год. Язык невольно проходится по верхней губе, а во рту скапливается слюна – взгляд мимолетно опускается к бедрам, замечая, что ладонь уже полноценно перебралась на укрытую полотенцем кожу, накрывая собой твердеющий член.

На языке ощущается фантомная тяжесть – Годжо готов заскулить, вспоминая, насколько прекрасно ощущается чужой член во рту, упирающийся раз за разом в гортань. Насколько идеально стоять перед Сугуру на коленях, доводя до исступления ртом, провокационно сжимая чужие бедра и ягодицы.

Они в очередной раз переглядываются, ничего не произнося. Лопнувшее напряжение едва ли не звенит в воздухе. Сугуру выдыхает полной грудью, а Сатору едва ли не с разбегу падает на колени, руками цепляясь за край полотенца, предусмотрительно перекладывая чужую ладонь себе на волосы прежде, чем откинуть мешающуюся ткань.

– Боюсь, нам понадобится ванна, – томно вздыхает блондин, притираясь щекой к чужому члену, из-под ресниц смотря на покрасневшего Сугуру. Кожа паха гладкая и пахнет пеной для бритья – это арматурой бьет по голове: Сугуру определенно готовился.

– Как самонадеянно, – в тон ему отвечает Гето, довольно щурясь, ощущая скользящие по члену пальцы, что плавно перебираются ниже, невесомо проходясь по яйцам – явно дразня. – Думаешь, справишься?

Сатору на это лишь довольно ухмыляется прежде, чем раскрыть рот и демонстративно высунуть язык, по-прежнему не отводя взгляда. Определенно.

***

– Не усни, – улыбается Годжо, сидя напротив разморенного сексом Сугуру в набранной ванне.

– Слишком расслабляет, – едва ли не мурлычет брюнет, приоткрыв один глаз. – Донесешь до кровати, если усну?

– Скажи? – мигом оживляется Сатору. – Я купил килограмм этой соли для ванны с запахом лаванды, потому что на амазоне была распродажа… Я могу тебя разбудить, если ты заснешь.

Гето глубоко вздыхает, прожигающе сверля Сатору взглядом, уже более нейтральным голосом поясняя:

– Два оргазма расслабляют, Сатору. А если усну… Просто оставь меня поспать в ванне, если на то пошло.

– Ты можешь захлебнуться, – протестует блондин.

– И буду счастлив, – вновь закрыв глаза, Сугуру опускается в воду еще ниже, так, чтобы вода касалась части его лица, расположив согнутые в коленях ноги по обе стороны от бедер Сатору, что-то бормоча уже в водную гладь.

Смотря на легкий след недовольства на чужом лице, блондин делает мысленную пометку – покопаться и понять, что он сказал не так. Но потом, когда не будет украдкой любоваться чужим лицом, такими правильными чертами и пушистыми ресницами. Сердце в груди заходится в который раз – переизбыток чувств, а в мыслях все еще не укладывается, как их спонтанный первый секс на кухне перерос в полноценное секс-партнерство.

***

Трудно сказать, когда появилось напряжение между ними, возможно, оно копилось годами, превратившись в какой-то момент в бомбу замедленного действия, постепенно притягивая обоих в будущий эпицентр ядерного гриба.

Оно просто… росло. С каждым прикосновением, долгим взглядом, пылким спором или приветственным объятием фитиль догорал яркой искрой, противно потрескивая с каждым сказанным словом или запретной мыслью.

– Нет! Нет-нет-нет! – почти визжит Сатору, оторвавшись от сковороды. – Сугуру!

– Можешь не общаться со мной ультразвуком? Спасибо, – отключив миксер, брюнет хмурится, поворачивая голову к стоящему рядом парню. – В чем дело?

– Это! – возмущается Годжо, тыча в стакан муки. – Зачем туда столько муки? Ты хочешь приготовить хлеб или что?

– Сатору, – убрав из рук миксер, парень поворачивается к другу, оборонительно скрещивая руки на груди. – Панкейки и есть хлеб.

– Нет! Это мучное изделие, понимаешь? А с этим количеством муки – у нас будут полноценные булки хлеба.

– С хрена? – учтиво выгибает бровь брюнет, стараясь не злиться. – Я делаю, как написано в рецепте.

– В рецепте по приготовлению хлеба? – Сатору подходит ближе, пытаясь отпихнуть Сугуру, чтобы посмотреть в телефон с открытым рецептом. Сугуру стоит прямо, стоически терпя поползновения в свое личное пространство, лишь пихая Годжо в ответ.

– Нет, – схватив блондина за плечи, Гето старается максимально отодвинуть его от себя, телефона и миски с тестом, на всякий случай, мало ли взбредёт в голову парня.

Годжо пытается рукой дотянуться до телефона, но случайно бьет удерживающего его парня по щеке, тут же замирая.

– Прости? – несколько раз хлопая глазами, на пробу тянет Годжо.

– Сатору, – утробное рычание впечатляет не только обеспокоенного блондина, но и самого Гето – давно не было такой точки кипения. – Ты что, блять, творишь?

– Я просто хочу посмотреть рецепт! – оправдывается парень, по–прежнему не шевелясь.

– Ты хочешь выкинуть миску с тестом, – щурится Сугуру, для надёжности крепче сжимая чужие плечи.

– Не знаю, что тебе ответить, – миролюбиво улыбается блондин, чем подрывает шкалу гнева окончательно.

– Назови хоть одну причину, почему я не должен тебя убить прямо здесь и сейчас?

– Без меня ты приготовишь хлеб, а не панкейки? – не раздумывая, отвечает сатору, продолжая глупо улыбаться.

– Ты вообще готовить не умеешь! – шипит Сугуру, в этот раз самолично нарушая чужое личное пространство, чтобы угрожающе нависнуть над блондином.

– Но я знаю рецепт панкейков от матери! – не сдает позиций Годжо, лишь взглядом соскакивая на чужие губы. – Ты вообще понимаешь, какое это значимое блюдо во многих странах? Ты хочешь осквернить английский народ своим поджаренным на сковороде хлебом?

– Сатору, – угрожающе тянет брюнет.

– Англичане и англоязычное население других стран, – взгляд снова спотыкается о чужие губы, – традиционно пекут панкейки на жирный вторник.

– Заткнись, бога ради, – у Сугуру комично раздуваются ноздри, но Сатору, кажется, не замечает, смотрит ниже.

– Ты знал, что есть даже соревнование среди домохозяек…

– Ещё слово и я за себя не ручаюсь, – предупреждает Сугуру, даже не заметив, как находившаяся до этого момента в воздухе рука начала сжимать его плечо

– ...это забег на несколько метров со сковородой в руках.

Сугуру его определенно ненавидит. Ненавидит и ужасно сильно любит, не в силах терпеть пустой трёп, во время которого его буквально пожирают глазами, незатейливо лапая. Наглая и грязная провокация. Сугуру ведётся, не задумываясь.

Под чужим напором поясница Сатору оказывается впечатана в столешницу, а его губы – в плену чужих зубов. Достаточно болезненно, стоит заметить, но в данный момент Сатору состоит из эндорфинов, чтобы хоть как-то возмутиться. Да и не хочет – помутнение рассудка наступает незамедлительно.

Рука Годжо плавно переходит к чужим волосам, стягивая резинку и сжимая длинные локоны, оттягивая.

– Твою мать, – шипит Сугуру, послушно откидывая голову назад, резко вжимаясь бедрами в чужие.

– Я сейчас умру, – признается блондин, притираясь в ответ, зубами цепляясь за линию челюсти, попеременно кусая и зализывая, переходя на шею, лихорадочно опасаясь, что оттолкнут, опомнятся.

– Я не хочу заниматься сексом с трупом, – ворчит Сугуру, пытаясь просунуть руку меж их тел.

– У нас будет секс? – Годжо даже голову отрывает от чужой шеи, заглядывая в глаза.

– Я не настаиваю, но...

– А я настаиваю, – пылко выдыхает Сатору, обретая затерявшуюся уверенность, вновь прижимаясь к чужим губам.

Сугуру, который не в состоянии вставить и слова, лишь активнее двигает бедрами, чувствуя, как его пронизывает крупная дрожь с каждым соприкосновением через одежду. Он ужасно изголодался по прикосновениям, а прикосновения Сатору – вещь доселе неизвестная, неисследованная, желанная. Одной рукой обхватив парня за талию, брюнет пытается утянуть его за собой, не разрывая поцелуя. Годжо такой расклад не устраивает, поэтому он прерывисто мычит, выдыхая в губы:

– Тут... Давай...

– Смазка, – комментирует Сугуру, пытаясь вновь поймать чужие губы. – И я не растянут.

– В ванне на моей полке… – шепчет Сатору, заводя руки назад и опираясь о столешницу. – Я растягивал себя недавно.

– О?..

Сугуру немного отстраняется, а взгляд блондина моментально скашивается вниз, на топорщащиеся пижамные штаны. И, господи боже, он не переживет этот день, если до кого-то из них дойдет происходящее, потому что…

– Ты точно уверен? – машинально облизывается Сугуру с явным опасением, несмотря на то, что глаза застилает пелена возбуждения, а из члена вот-вот начнет сочиться смазка. Сатору обязательно оценит его заботу и благородность позже, когда не будет готов скулить от одной лишь мысли о сексе с Сугуру.

– Могу написать расписку, – пытается шутить блондин, но получается слабо, зато убедительно – Сугуру большими шагами пересекает расстояние до коридора, пока сам Сатору стягивает с себя шорты с боксерами, постыдно застонав, когда резинка прошлась по напряженному члену.

Видимо, Гето бьёт в голову с двойной силой – через несколько мгновений Годжо вновь оказывается впечатан в столешницу, а рука крепко сжимает талию в стальной хватке, пока вторая укладывает бутылек на поверхность рядом.

– Развернешься? – выдыхает брюнет, чувствуя, как чужая рука забирается под пижамные штаны.

– Не так, – бормочет Сатору, очерчивая пальцами контур головки. 

– Хорошо, – пальцы впечатываются в чужую задницу, а сам блондин убирает руки из-под пояса, цепляясь за чужие плечи для надежности.

– Нам надо было вытереть столешницу от муки, – единственная здравая мысль проскальзывает в голове Годжо. Он бы похвалил себя, вручив себе воображаемую медальку, но не получается – разум уплывает.

– Боишься, что твоя задница окажется отжарена в буквальном смысле? – не сдерживает смешка Сугуру, подхватывая парня и помогая ему усесться, пристраиваясь между разведенных колен.

– С-слишком много болтаешь, – едва ли не задыхается Сатору, когда пальцы смыкаются у основания его члена.

– Простите, мистер смазка баббл–гам, – усмехается брюнет, убирая руку с чужого члена и пытаясь открутить крышку емкости – получается так себе, пальцы, покрытые чужим предэякулятом, то и дело соскальзывают с крышки, волнение не добавляет очков к его ловкости.

Сатору скрещивает ноги за чужой поясницей, притягивая ближе и начиная активно тереться о чужой пах, судорожно хрипя.

– Ты там, блять, Атлантиду ищешь? – Годжо смотрит затуманенным взглядом на то, как длинные пальцы откручивают крышку.

– В поисках Немо – мой любимый мультфильм, – усмехается Гето, выдавливая пару вязких капель на чужой член, уже после – вновь обхватывая ладонью, издевательски медленно растирая смазку от головки до основания.

Сатору почти скулит, обнимая парня за плечи и утыкаясь лбом в ключицу, как можно шире разводя ноги – явно намекая.

– Я все равно растяну тебя, – шепчет Сугуру в светлую макушку, отдаленно недоумевая, как агрессивная прелюдия переросла в происходящее.

– Сразу два пальца, – чужое лицо не видно, но ясно, что Сатору очень смущён. – Я был в душе сегодня.

– Ты каждый раз себя растягиваешь в душе? – удивлённо моргает Сугуру, остановив движение ладони.

Сатору не отвечает – зубами впивается в чужое плечо, показывая, что отвечать на этот вопрос он не хочет, как и говорить, что Сугуру лучше не будить его утром в одном полотенце во избежание возможных неловких ситуаций.

***

– Это увлекательно! – лепечет Сатору, закидывая в рот горсть арахиса. – Я тоже сначала скептично относился, но.

– Я жалею, что спросил, чем ты таким занимался, что даже не успел сжечь квартиру, пока я работал, – Сугуру скептично смотрит на друга, устраиваясь на диване рядом с ним.

– Смотри, – продолжая жевать орехи, отмахивает Сатору, – они оценивают свадьбы друг друга, всегда занижая оценки, понимаешь? Их вечно что-то не устраивает.

– В чем смысл звать на свою свадьбу незнакомых людей? – задает очевидный вопрос брюнет, пытаясь не умереть от количества рюшек на экране. Вкусы Сатору его даже пугали, особенно пристрастие к подобного рода шоу.

– Это же шоу! – Сатору двигается ближе, обнимая двумя руками руку Сугуру, прижимаясь щекой к его плечу, так приторно-мерзко, что даже мило. – Все, тихо, сейчас будет самое интересное.

Сугуру смотрит на собственную руку в плену чужого объятия, потом на экран телевизора, снова на руку. И, в общем–то, он согласен потерпеть очередное тупое реалити–шоу.

Вообще, отправив финальную версию книжной обложки к первому тому новеллы и удостоверившись, что письмо с файлом точно отправлено и редактору, и автору, Сугуру выдохнул полной грудью – тяжкий груз дедлайна упал с плеч. А следом покосился на закрытую дверь в общую комнату, понимая, что никакого постороннего шума за последние часы не было – жив ли Сатору?

Поморщившись от тупой боли в спине, Сугуру встал со своего места, чувствуя, как затекло все тело – излюбленная поза креветки не шла ему на пользу. Но всегда можно на проситься на массаж от Сатору, если не жалобно вздыхая при каждом шевелении, то сказав прямо, по возможности приказным тоном. Идиллия.

Сам Сатору нашелся живым на диване, увлеченно смотрящим телевизор с диванной подушкой в обнимку. Брюнет собирался сделать замечание – парень снова приватизировал его повязку для умывания, забрав неуложенную челку назад, из-за чего она комично топорщилась в разные стороны, но осекся. Что-то иррационально красивое было в таком Годжо – нелепом, увлеченном очередным шоу и открытом. Рисуя раз за разом скитальцев из разных миров, протагонистов с далеких небесных светил, Сугуру все отчетливее понимал – никто из героев будущих бестселлеров не сравнится с Сатору ни внешне (а он правда считал себя прекрасным художником), ни в плане характера, хотя образы большинства были возведены в абсолют. Да, несколько некорректно сравнивать идеальных персонажей с неидеальным человеком, но прописанная идеальность, рассчитанная на массового потребителя, всегда блекла перед нелепостью конкретного живого человека.

– Ты закончил? – голубые глаза смотрят прямо на него, Сугуру против воли улыбается уголками губ.

– Отправил финальную версию, – он подходит ближе, заглядывая в происходящее на экране – да, очередное тупое шоу, к коим у Годжо любовь безгранична. – Ты?..

– Покажешь потом? – в голосе неподдельный интерес, из-за которого внутри что-то ломается, рушится по кирпичикам. – Я нашел новое американское шоу!

– Господи, – вздыхает брюнет, прекрасно понимая, к чему дело идет. И оказался прав: Сатору захлопал рукой по месту рядом с собой, не приглашая, заставляя присоединиться к просмотру.

Собственно, как-то так он и нашел себя за просмотром совершенно сомнительного реалити по TLC (Сугуру в который раз жалеет, что не может поставить пароль на некоторые каналы). Возможно, виной всему является его постыдная любовь к перемыванию костей кому-либо вместе с Сатору, по обыкновению особо проявляющаяся вечерами за бокалом вина (для должного уровня драматичности) или бутылкой пива (когда кончается вино). Поэтому… да, канал для домохозяев пришелся им по душе.

– Платье Роуз – катастрофа, – причитает Сатору, едва ли не бросая арахис в телевизор, – серьезно, из какого исекая она вылезла?

– Желтые рюши для белого платья? Это пошло даже для исекая, – соглашается брюнет, отбирая миску с арахисом из чужих рук почти с боем. – Я придушу тебя, если ты снова будешь кидать орехи в телевизор, высказывая свое недовольство не только словами, но и действиями.

– Мне нравится асфиксия, – отмахивается Годжо, даже не краснея (чего не сказать о Сугуру), видимо, действительно сказав на автомате. – О! Сейчас жениха покажут, как думаешь, кринжовый?

– Ты видишь ее платье? Иначе и быть не может.

Сатору заливисто смеется, сильнее сжимая чужую руку в своей хватке, слабо качая головой, что-то причитая. Сугуру не слушает, пытается отвлечься происходящим на экране, лишь бы не думать слишком много о чрезмерной тактильности.

– Ни о чем, – скучающе тянет парень рядом, протягивая руку к арахису, который Сугуру предусмотрительно отодвигает.

Брюнет хмыкает, разглядывая жениха повнимательнее. И, если честно, он находит его внешность привлекательной, потому что: во–первых, пепельные волосы красиво смотрятся с голубыми глазами; во–вторых, бледность кожи не кажется болезненной – действительно врожденная. Еще бы шутил по-ублюдски и смеялся со своих же шуток – и дотянул бы до типажа Сугуру, пробив собой несуществующую шкалу привлекательности.

– Симпатичный, – как можно ровнее пожимает плечами Гето. – Мне нравятся его волосы, выделяется.

– Всем же видно, насколько некачественно обесцвечены его волосы, – не заставляет себя ждать Сатору, вот только голос кажется обиженно-возмущенным. – Пару тысяч баксов на свадьбу нашли, а на нормального колориста денег не хватило?

Брюнет даже голову поворачивает, ему не послышалось? Годжо смотрит в экран с прищуром, поджав губы в тонкую полоску, как делает каждый чертов раз, когда дуется. И Сугуру совершенно не понимает причины, но она точно есть. Даже если Сатору ведет себя как шестилетка, это не отменяет значимости его своеобразной обиды. Никогда.

Можно подождать пять минут, ровно столько надо, чтобы Годжо прекратил дуться на что-то и вернулся в колею. А можно…

– Сказанное мной не отменяет того факта, – Гето тянется свободной рукой к чужим волосам, ероша их на затылке, позволяя руке ненадолго задержаться, – что твои волосы лучше, тем более, они натуральные.

Сатору переводит взгляд на него, приподнимая голову – ластится к руке, а улыбается так искренне, словно лучше комплимента в своей жизни и не слышал. Пусть это был и не комплимент, а сглаживающая углы лесть. Не совсем лесть, конечно, а чистая правда, но.

– У тебя все равно странные вкусы.

Переводя взгляд с собственной руки на яркие глаза цвета оттепели мирового океана, Гето кусает себя за язык, останавливая готовое сорваться: «Ты даже не представляешь». Лишь улыбается в ответ, закатывая глаза, мол, у тебя забыл спросить.

***

В шестнадцать в груди лишь рос градус раздражения от гиперфиксации Сатору на его челке, глаз каждый раз дергался от небрежного «парень с челкой», а кулаки непроизвольно сжимались, желая стереть с лица самодовольную улыбку. В двадцать влюбленность нерешительными бутонами прорастала через ребра, пустив корни в самое сердце, и тонкими, совершенно неустойчивыми стеблями, сжимала грудину. В двадцать шесть от влюбленности не остается и следа.

Только любовь – спокойная и искренняя, уверенная и трепетная. Как любят членов семьи или давних друзей, с безмерным количеством платонической составляющей, но глубже, жаднее, порочнее. За дружеской теплотой – запрятанное вожделение и подавляемый из раза в раз омут желаний.

Хайбара сказал: «Просто поговори с ним, тебе станет легче».

Сугуру скорее отгрызет себе язык, чем будет говорить о своих чувствах. Тем более, чувствах к Сатору, у которого семь пятниц на неделе и неразбериха в голове.

Юки сказала: «Просто трахни его, а дальше все пойдет как по маслу, всему тебя учить надо».

У нее всегда ужасные советы. Даже не с точки зрения морали, а с аспекта их работоспособности и действенности – ни черта не работают. И переспали они первые пару раз не из-за чужого совета, а под влиянием момента. Нескольких моментов. Пока и вовсе не вошло в привычку: у кого-то в привычках зубы зубной нитью чистить, а у Сугуру на член лучшего друга садиться, так и живет.

Но попыток переключиться с Сатору на кого-то еще, в скупой надежде испытывать к парню только искреннюю платоническую любовь, он не прекращает. Для собственного блага раз в пятилетку выползая из своей зоны комфорта на свидания – второе никогда не следует за первым, а сообщения собеседников всегда безвозвратно уходят на самое дно чатов. Все не те.

– Мой классовый враг – крышка на бутылке смазки, – бубнит блондин, пытаясь зубами отвинтить злосчастную крышку. Судя по тому, что чувствуется запах баббл-гам, у него даже получается.

– На той неделе твоим классовым врагом был презерватив, который ты неудачно открыл зубами, поцарапав щеку, – опираясь спиной об изголовье кровати поудобнее, Сугуру тихо смеется – грызущий крышку бутылька Сатору выглядит комично: его суровое лицо вселенской обиды не вяжется с полувозбужденным членом.

Телефон рядом вибрирует и Сугуру отвлекается от увлекательного зрелища, с небольшой улыбкой читая сообщение и быстро набирая ответ.

– Работа? – интересуется блондин, с характерным стуком выкинув куда-то в сторону крышку от смазки.

– М? Нет, – Гето откладывает телефон в сторону, разводя оголенные ноги в стороны, заискивающе. – Просто подтвердил сегодняшнюю встречу.

– В выходной день? – Сатору кладет прохладную руку на оголенное колено, сжимая и еще больше отводя в сторону. Сугуру лениво улыбается, не сопротивляясь.

– Почему нет?

– Идешь на свидание, – понимает Сатору, ведя ладонью выше, к самому бедру, резко впиваясь в него короткими ногтями, сжимая до покраснения чувствительную кожу, массируя на грани слабой боли и острого удовольствия.

– Можно и так назвать, – брюнет закусывает губу, машинально ведя тазом – подстраиваясь под прикосновение, прося еще. – Посмотрим, что из этого выйдет.

И что-то в реакции Сатору ему совершенно точно не нравится. Светлые глаза смотрят цепко, с прищуром, даже оценивающе, пока в расширенных зрачках омут самой бездны, а на губах что-то среднее между ухмылкой и вежливой улыбкой. Такой Сатору пугает своей непредсказуемостью, но в большей степени будоражит, заставляет желание внутри трепетать – решительность с примесью самодовольства ему к лицу.

Хочется прикрыть глаза, лишь бы не видеть, только чувствовать, но не получается – буря в ясном взгляде приковывает к себе все внимание. Наклоняясь к чужому колену, Сатору не моргает и взгляда не отводит, осторожно прижимаясь губами, пока другой рукой, что держит смазку, прижав ее большим пальцем к ладони, нежно царапает другое бедро, ведя от тазовой кости к колену, медленно, едва касаясь, в открытую дразня.

– Сатору, – выдыхает Сугуру, пытаясь свести ноги, на что получает укус чуть выше колена. – Ты… Что творишь?

– Ничего? – ведя языком к бедрам размашистыми мазками, Годжо улыбается более плотоядно, на секунду отрывая взгляд от чужих глаз на заметно потвердевший член. – Ты против?

– Изначально планировалась дрочка, – учтиво напоминает брюнет, пока воли хватает отвечать внятно и хоть как-то думать.

– Я плох в планировании, – почти мурчит Сатору в чужое бедро.

Губы слишком резко оказываются на внутренней стороне бедра, как и рука, что ненавязчиво оглаживает пах, упрямо не касаясь члена. Зубы вгрызаются в кожу неожиданно, но слишком приятно-болезненно, так, что сначала даже отрезвляют, а потом хочется ещё и ещё. Годжо даже не приходится просить – он стремительно зализывает все новые и новые укусы, стоит ему уловить мелкую дрожь напряженных бедер и судорожный вздох.

– Са-то-ру, – по слогам тянет Гето, зарываясь одной ладонью в светлые волосы, а вторую укладывая на свой член, не в силах терпеть провокацию. Но его стремительно бьют по руке, сжимая запястье и отводя его подальше. На непонимающий взгляд Сатору смотрит с превосходством:

– Рукоблудник, – журит Годжо, кусая нежную кожу бедра чуть сильнее, заставляя вскрикнуть и выгнуться дугой, мелко задрожав в очередной раз. – Я сам.

– П-пожалуйста, – срываясь, шепчет Гето, сжав мягкие волосы в своей ладони, сильнее притягивая к своей коже чужие губы. Годжо широко ухмыляется, потирается щекой о бедро, носом утыкаясь в пах. – Блять, Сатору. Ублюдок. Я тебя выброшу в окно, если ты продолжишь издеваться.

– Плохо просишь, – ладонь шлёпает по покрасневшей коже внутренней стороны бедра, опаляя ударом совсем новые следы от зубов. – У тебя такие чувствительные бедра, – Гето машинально кивает, а блондин хмыкает, зализывая покрасневшую кожу. – Я знаю, Сугуру, – ладонь проходится по бедру вновь, резко сжимая, оттягивая кожу в сторону, массируя, – слишком очевидно.

К собственному стыду, Сугуру хнычет, доходя до той стадии возбуждения, когда желание берет абсолютный контроль над разумом, острое и опаляющее, застилая собой и натянутое равнодушие, и остатки приличия, которые хоть как-то отрезвляли, не позволяя постыдно умолять, чтобы с ним сделали уже хоть что-нибудь.

– Такой требующий, – усмехается Сатору, приподнимаясь для удобства, наконец выдавливая пару капель лубриканта на чужой член, – жадный до внимания, когда возбужден, – пальцы медленно скользят по члену от основания, едва размазывая смазку, а затем берут головку в плотное кольцо, резко опускаясь до середины члена и обратно – Сугуру едва не складывает вдвое.

– Что, блять, на тебя нашло? – между стонами шипит брюнет, пытаясь смотреть на самодовольное лицо Сатору, но звездочки перед глазами препятствуют четкой картинке.

– Ни-че-го, – по слонам тянет Годжо, так, что его хочется поцеловать, слизать с губ самодовольную ухмылку, перед этим мстительно искусав, чтобы саднило еще какое-то время, напоминая о случившемся.

Сатору меняет позу, отстраняясь от бедер и вновь садясь перед ним, при этом не прекращая дрочить в собственном темпе: то ускоряясь, то едва двигая кулаком, продолжая издеваться самым подлым способом, пусть и подсластив пилюлю. И в этот момент, беспомощно метаясь взглядом по комнате, Гето замечает, насколько возбужден парень, едва ли не капая предэкулятом на простыни. И это контрольный выстрел в голову.

Сатору резко тянут на себя за грудки футболки, так быстро и неожиданно, что парень даже пискнуть не успевает, лишь наваливается тряпичной куклой на чужое тело, впечатываясь бедрами в чужие. Перед глазами у Сугуру все плывет – то ли вина скользнувшего по его животу чужого члена, то ли сам факт близости будоражит.

– Придурок, – шипит Гето, вгрызаясь в чужие губы, не целуя, кусая до острого покалывания губ, мстя за саднящие бедра и будущие синяки.

Годжо скулит, ехидно улыбаясь, а Сугуру с ужасом понимает – ему даже не стыдно, никакого раскаяния и сожаления в этом человеке, лишь готовность послушно подставлять губы под его зубы, не отнимая инициативу, позволяя Гето выплеснуть свое недовольство и ненавязчиво подмахивать бедрами, в немой просьбе о большем.

– Давай… вместе, – Сугуру обхватывает член Сатору четырьмя пальцами, на мгновение переставая подмахивать бедрами, большим пальцем огибая собственный член, пока рука Годжо сжимает у основания, позволяя им действительно прижаться друг к другу.

– Су-гу-ру, – выдыхает в чужой рот блондин, копируя чужое движение ладони и ерзая, устраиваясь удобнее, каждым своим движением вызывая непреднамеренное трение – у Гето звездочки перед глазами и кровь стучит в ушах.

И безумное желание нормально поцеловать Сатору. Такого открытого и честного в своих эмоциях, практически просящего, до ужаса искреннего. Прижаться к губам, протолкнув язык в рот, обведя небо и скользнуть по чужому языку глубже, выбивая не то всхлип, не то стон. То, как Сатору смотрит на его губы, не дает и шанса одуматься – он действительно целует его, кажется, впервые за целую вечность, не желая думать, насколько чувственным становится их секс.

И…

Сугуру совершенно точно не сбегает из дома через два часа, час из которых проводит в ванне. Он просто… Ладно, да, он сбегает, будучи совершенно слабым человеком, чей мир сошелся на чужих поцелуях. Были ли у них поцелуи раньше? Обычно они грызли губы друг друга в порыве страсти, целуя любую часть тела, но игнорируя губы. Сугуру обычно кусал чужие плечи, втягивая в рот белоснежную кожу до багряных кровоподтеков, лишь бы не сорваться, не перешагнуть достаточно тонкую грань нежности и чувств, открыто их демонстрируя и признавая собственную капитуляцию перед Сатору.

Если секс можно списать на физиологию, совершенно животную потребность и своеобразный антистресс, помогающий держать рассудок в тонусе, то поцелуи только про чувства, если, конечно, вы не подростки с нестабильным гормональным фоном и желанием пробовать новое, поцелуями оставляя по крестражу каждому человеку.

Решив добраться до места встречи на общественном транспорте, у Гето остается достаточно времени для самокопания, например, насколько он ужасный человек, если идет на свидание, перед этим чувственно отдрочив лучшему другу, а в процессе транспортировки своего бренного тела думает только об этом самом друге? Он определенно ужасный человек. Но первое свидание почти никогда не про чувства, это лишь этап знакомства и прощупывания почвы. К тому же, вдруг он увидит своего давнего знакомого в совершенно ином свете и поймет, что Сатору он любит как члена семьи, а все происходящее было лишь помутнением рассудка? Так он перестанет быть ужасным человеком, став просто запутавшимся в себе.

Спойлер спустя тридцать минут свидания: он все еще ужасный человек. Натянув на лицо вежливую улыбку, Сугуру в полном ужасе пытается скрыть собственное недовольство. С Ичиро они познакомились по долгу работы – брюнет иллюстрировал новеллу парня, из раза в раз списываясь в рабочих целях для большего понимания персонажей, а встретились и вовсе один единственный раз на непосредственной презентации книги. И не сказать, что парень был выдающимся или его новелла – открытием года, вовсе нет. Просто они вежливо пообщались, а спустя пару недель Сугуру получил приглашение на свидание, которое долго и упорно переносил в виду различных обстоятельств (Годжо Сатору – его обстоятельство). Но шанс решил дать (в первую очередь самому себе).

И… Не все его идеи хороши, ладно?

Возможно, для нормальных людей это свидание считалось бы идеальным, но для Сугуру это скучный ад с общением на абсолютно нейтральные темы, от которых хочется если не выстрелить в себе голову фрикаделькой, то смачно зевнуть, выражая свой истинный интерес к происходящему, потому что… Что? Ему никто не говорит ужасные шутки? При первой встречи ему не сказали, чтобы он был аккуратнее с волосами, иначе кто–то сделает куклу вуду, при этом демонстративно дернув за прядь челки? На него в первые десять минут не вывалили ужасно позорную историю? Его никто не подначивает? В него не стреляют горошком с вилки?

Гето почти стыдно признавать – ему не нужно идеальное свидание с вежливыми улыбками, ему нужен полный хаос со спорами на повышенных тонах и любыми искренними эмоциями.

Спустя час светских бесед он думает уже писать кому-то, чтобы ему позвонили, сославшись на скоропостижные роды кошки, потому что на его самую остроумную шутку лишь улыбнулись, не начав смеяться в голос. Это действительно стало последней каплей. Но Сатору – храни его Господь в этот момент – звонит ему сам, и Сугуру с вежливой улыбкой, от которой уже сводит скулы, извиняется, говоря, что ему нужно ответить, мало ли что-то срочное.

– Я тебя слушаю.

– Эм... Да, привет, Сугуру! Как твой вечер? Надеюсь, замечательно! – нервно тараторит Годжо, чей голос он готов сравнивать с пением ангелов (или со спасительной шлюпкой, что ближе к реальности).

– Просто великолепно, – елейно тянет брюнет, впервые в жизни надеясь, что Сатору реально что-то натворил. – А твой?

– Прекрасно! Замечательно! Идеально! – нервно смеются по ту сторону, а брюнет пытается не улыбаться слишком радостно – действительно успел что-то натворить. – Знаешь... Тут, м, проблемка, я хочу узнать – нравится ли тебе запах сожженных макарон?

– Сатору, – выдыхает Гето даже не обречённо, – что ты натворил?

– Просто соц. опрос! Почему сразу натворил? Я не могу узнать у тебя, нравится ли тебе подобный запах? Вдруг я тебе духи выбираю.

– Ароматические палочки в спальню, ага, – непроизвольно улыбается парень, закатывая глаза. – Ближе к делу.

– Я сжег макароны.

– Как?

– Ну, знаешь, они... Эм... Начали гореть? Как это обычно бывает, когда что-то горит. Никогда не видел, как горят макароны? Я вот видел...

– Какая площадь задымления?

– Сработала сигнализация, но сейчас все уже нор...

– Какой кошмар, – театрально восклицает Сугуру, обрывая парня на половине предложения, поднося руку ко рту для пущей убедительности перед обеспокоенным собеседником напротив. – Держись, пожалуйста, я скоро приеду. Главное – не паникуй, все будет нормально.

Ужасный ли Сугуру человек? Да, даже без права на апелляцию, потому что он совершенно точно с улыбкой вылетает из кафе, перед этим наигранно раскаявшись перед парнем (почти пустив слезу!) и обещая, что в следующий раз их свидание будет лучше.

Сатору его встречает на пороге – либо отслеживал по чертовому зенли, либо сразу же подорвался, услышав, как ключ вставили в замочную скважину. И смотрит так настороженно, нервно улыбаясь, очевидно дожидаясь чужого праведного гнева, что сердце в очередной раз готово вырваться из груди.

– Ты сжег макароны? – принюхиваясь на пороге, улыбается уголком губ брюнет, скидывая с ног обувь.

– Типа того? – Сатору удивляется чужому поведению настолько явно, словно рассчитывал изначально, что обувь полетит в него. При других обстоятельствах так бы и случилось.

Сугуру мягко улыбается, в пару шагов оказываясь ближе, почти вторгаясь в чужое личное пространство, бегло оглядывая парня с головы до ног на наличие возможных травм.

– Ты не пострадал? – так просто, с искренним беспокойством.

– Что со мной будет? – фырчит Годжо, ловя чужой взгляд и в любопытстве склоняя голову на бок, кажется, вовсе не заботясь о непозволительной близости для обычного разговора. – Как твое свидание?

Желание поцеловать его растет в геометрической прогрессии. Просто прижаться губами, облегченно выдохнув, тем самым дав искренний ответ на вопрос, не в силах произнести словами – все время хотел вернуться домой к тебе.

– Знаешь, как бабушка называет котят? – невпопад интересуется Сугуру, потому что Годжо сыпется с этой шутки каждый раз, едва ли не визжа, прекрасно пародируя умирающую чайку.

– К-как? – огонек веселья мигом разгорается в чужих глазах, а смех уже вырывается из груди.

– Подводная братва, – максимально ровным тоном отвечает Гето, сразу же переходя на смех – Сатору едва ли не визжит в восторге, долбя ладонью стоящую рядом стену.

И чужое подобие смеха – что-то невероятное, честно, Сугуру еще ни разу не встречал людей, которые сначала заливисто смеялись, а потом, когда в груди кончается воздух, переходили на предсмертную агонию в виде помеси писка и визга. Чтобы это звучало настолько гармонично и красиво: пение ангелов и в подметки не годится.

Гето слабый человек, поэтому все, что ему остается – сократить расстояние между ними, прижавшись губами к чужим и сцеловывая задорную улыбку. Наверное, это совершенно ужасно – первые секунды Сатору продолжает смеяться ему в рот, по ощущениям даже немного заплевав лицо, но то, как правильно это ощущается, не дает и шанса на какие-либо возмущения.

Смех обрывается резко. Также резко блондин вдыхает носом воздух, хлопая глазами перед собой – длинные ресницы задевают кожу Сугуру. И инстинктивно отвечает, нерешительно и нежно, едва губами прихватывая чужие, не как во время секса утром, не в безудержном порыве страсти.

Сатору нерешительно укладывает руки на чужую талию, сжимая на пробу – Сугуру подается ближе, насколько это возможно.

– Мне стоило сжечь макароны раньше? – выдыхает Сатору, немного отстраняясь, заглядывая в глаза своим невыносимым взглядом.

– В обычный день я бы тебя убил, – брюнет не понимает, насколько сильно он в самом деле улыбается, потому что улыбка совершенно неконтролируема, а нежность выплескивается через край. Рука аккуратно тянется к белоснежным волосам, ласково приглаживая вопреки поставленной лаком прически.

– М-м, – мычит Сатору, прикрывая глаза. – Неудачное свидание?

– Просто кое-что для себя понял.

– Поделишься?

И Сугуру делится, искренне отвечает на просьбу, вновь целуя парня, дразняще скользя кончиком языка по чужому и ловя губами очередной судорожный вздох, пока руки обнимают крепче, практически впиваясь в кожу, не желая отпускать, остаться так, сплетясь телами до конца веков.

– Спасибо за исчерпывающий ответ, – бубнит в губы Сатору, цепляясь зубами за нижнюю губу, едва болезненно оттягивая.

Сугуру вздыхает – он, очевидно, не понял. И это не столько радует, сколько разочаровывает: гораздо бы легче пришлось, если бы Сатору сам догадался, а ему осталось бы просто подтвердить, вверяя все в чужие руки.

– Не всем дано быть балаболами… Мне приготовить ужин? – переводит тему брюнет, наматывая прядь чужих волос на палец.

– Я заказал пиццу, так что… – отчего-то Сатору мнется, едва краснея. – Мы могли бы полежать и что-нибудь посмотреть?.. И, ну, поцеловаться еще пару раз?

– Пару? – уточняет Гето, желая ударить себя по лицу – щеки предательски краснеют.

– Мгм… – парень выглядит действительно обреченным в собственном смущении, а навязчивая мысль закрадывается в голову: может, они и вовсе не обречены? – Или не пару.

– Что именно ты хочешь? – возможно, со стороны это выглядит так, словно он издевается над Сатору, но ему просто важно знать. Понимать. Просто, блять, хоть какая-то конкретика.

– Ты серьезно? – блондин хмурит брови, а лицо искажает возмущение, что красными пятнами расползается по бледной коже вместе со смущением. – Ты просто… Агх… Просто, знаешь, ты, я, пицца, тупой фильм, на который ты будешь возмущаться, а я буду смеяться с твоей реакции, и твои губы на моих губах. Сколько пожелаешь.

Сатору смотрит отчаянно и уязвленно – говорить словами через рот он не умел, как и сам Сугуру, они всегда играли в намеки, завуалированно говоря о своих желаниях. И от этого сказанное ощущается куда интимнее, чем вообще должно.

– Звучит заманчиво, – прежде, чем отстраниться, Сугуру быстро целует парня в уголок губ, почти мурлыча от того, насколько это получается естественно. – Мне нужно переодеться.

Ответом служит неуверенная улыбка Годжо, а также тихое, сказанное на грани слышимости уже в спину:

– Я люблю тебя.

Сугуру замирает на половине шага, сначала смотря перед собой, а потом оборачиваясь резче, чем должен, встречаясь своим, ошалелым взглядом, с совершенно искренним в своей нежности.

– И переехал к тебе поэтому, пусть Сёко и отговаривала меня, – видимо, на почве волнения, Сатору начинает абсолютно вести, а рот извергать то, что у него на уме без предварительной фильтрации, практически скороговоркой выпаливая слова. – И в школе тебя достал, потому что понравился мне тогда. И веду себя невыносимо иногда, потому что хочу, чтобы ты обратил на меня внимание. Черт, я и эти макароны сжег специально, да, знаю, по-детски, но… Черт, – блондин нервно смеется, не отрывая взгляда от Сугуру. – Ты не обязан мне как-то отвечать, я просто решил, что ты должен знать, конечно, я мог неправильно трактовать твои действия. Я просто… не отталкивай меня, ладно?

Гето улыбается, находя небольшой монолог забавным и ужасно милым, пока внутри что-то каменной глыбой падает вниз, кажется, впервые за долгое время позволяя вдохнуть полной грудью. Это признание настолько сумбурное и нелепое, настолько отчаянное и искреннее, настолько в духе Сатору, что меркнет перед всеми другими, которые показаны в фильмах: до ужаса клишировано–романтические. А Сугуру других и не надо.

– Сатору, – он мягко улыбается, чувствуя эндорфины каждой клеточкой тела, – ты – полный придурок.

– Эм… Спасибо?

– И полным придурком я люблю тебя, – и сказать выходит намного легче, чем представлялось раньше.

Возможно, им стоило поговорить раньше, найдя хоть какие-то остатки решимости и здравомыслия. Возможно, это вообще странно, начинать отношения только после того, как переспали на всех возможных горизонтальных поверхностях. Возможно, они начали не с того, но это уже не имеет значения. Значение имеет лишь донельзя счастливая улыбка Сатору и его искренний смех, пока сам Сугуру в который раз убеждается – счастье ему к лицу.