хрона не понимает, в чем ее грех.
она состоит из проб и ошибок от головы до пят.
живой человек ли, кукла ли? она не уверена.
пороки развития? нет, операционный стол. и никто в самом деле не способен исправить дефект.
она обеспокоена, что её внутренние органы не на месте. её тревожит малейшей отклонение в приглушенных внутренних ощущениях.
она дышит часто-часто, когда обманчивое ощущение становится почти реальным, и мир вокруг неё уплощается и отъежает назад.
она не считает дни без седативных средств, выписанных приставленным к ней врачом, и бессонные ночи. только надеется, что последствия не убьют её окончательно.
никому не видны свежие синяки под чёрным халатом.
хрона хочет лечь под нож штейна и даже позволить вырезать лишнего. но в этом нет необходимости.
это не то же самое, что материнский операционный стол. здесь нет ведьминских фокусов.
она не гибкий сплав
и не кукла.
она зажмуривается и впивается пальцами в простыню, но лежит по-прежнему ровно на спине, игнорируя холодный пот и озноб.
лежа ночью в постели и слыша деструктивные мысли в голове, она проклинает себя.
хрона скрипит зубами, сжимает кулаки так сильно, что впивается ногтями в бледную кожу. её поведение воспринимается как должное. как то, что свойственно ей.
хрона не возражает, никогда не говорит о боли, которую чувствует. она не может разомкнуть сухих обветренных губ. голос оседает.
хрона несуразная и неказистая. выглядит убогой на фоне убранства храма. худая, как жердь, с острыми колючими шипами вместо артерий и сосудов.
она насаживает прихожан на острые шипы своих розовых кустов, забирает их души с той же лёгкостью, с какой дети отбирают игрушки у своих сверстников.
молитва лечит шрамы на сердце, обезболивающим разливается по телу, заполняет глубокие порезы в тёмной бездонной душонке.
хрона складывает ладони в молитвенном жесте и креститься так, как считает верным. шепчет молитву на одном дыхании. в такие моменты она не чувствует своего тела. оно будто растворяется в общей атмосфере пустого храма.
она всегда колеблется в своих решениях и ждёт импульса или болезненного пинка, чтобы действовать. но сейчас она не нуждается в лишних размышлениях.
её движения уверенные и твёрдые, точные и острые.
хрона аккуратно раскладывает все необходимые атрибуты на алтарь.
приторный, душащий аромат благовоний кружит голову, забивает лёгкие, оседает на языке.
она не встаёт на колени. не делает поклонов, не склоняет голову в немом повиновении.
никто не посещает этот храм, кроме одной совсем юной прихожанки. она старается входить незаметно, как мышка, пряча в рукаве поблескивающее в лунном свете лезвие ножа.
хрона слышит скрип входных дверей,
(а в какую сторону они открываются?)
воздает руки к куполу, украшенному мозаикой. витражи привлекательно поблескивают, образы святых поглядывают встревожено.
хрона готова слиться со своим богом в единое целое, уничтожить свою душу, свою индивидуальность, и обрести покой в совершенствовании. она не понимает, в чем её грех и почему она должна его искупить.
она не чиста и не совершена. пустой сосуд с треснувшим основанием. вещь, полезная лишь для одной единственной цели. вещь без собственной воли, жизни и судьбы. без своего счастливого завтра.
хрона закатывает глаза, бредит куда-то в пустоту. берет кинжал с ритуального стола, подносит лезвие с запястью и
режет.
кровь отвердевает, принимает причудливые формы. органы не регенерируют с той же быстротой, с какой восстанавливаются внешние повреждения в бою.
рагнорку не понравятся её эксперименты, но, возможно, он побоится возражать ей.
он, как и сама хрона, не представляет собой никакой ценности. всего лишь наглое оружие, которое не боится повышать свой голос на пару тонов. партнёр, который оскорбляет, насмехается и подстрекает, но умудряется сохранить тонкую нить синхронизации.
хроне интересно, сколько литров крови в её теле. какова она на вкус и запах, сколько ванн, а может быть и водохранилищ можно заполнить ей до краёв? насколько сильно она отличается от обычной крови? каков ее химический состав?
запах такой же резкий и неприятный, привкус металлический... и мерзкий. органы самые обычные, только чёрные, как смола, впитавшие в себя черную кровь.
как и мирок Хроны - чёрный, маленький, ограниченный, с застоявшимся тухлым воздухом и премерзким запахом чего-то вязкого и тягучего. в нем нет места жизни, и розовые ядовитые кусты с острыми, как осиновый кол, шипами, смотрятся как неубедительные картонные декорации, отходящие на задний план каждый раз, как хрона начинает молится.
хрона с безмятежностью и без единого голоса, взывающего к здравомыслию, в мозгу, проткнула бы себя одним из шипов. они растут из неё позвонков, режут сухожилия изнутри, и чёрная кровь помогает ранам затягиваться, зарастать плотной коркой, которую она раз за разом сдирает.
у хроны однообразные наряды, как на встречу седеющих вдов. чёрные, как смоль, халаты и платья. её взгляд пустой и не осмысленный, стеклянный, как у куклы или трупа.
она открывает рот лишь для того, чтобы спросить у самой себя, в какую сторону открывается дверь.
хрона хотела бы, чтобы её проткнули осиновым колом, как вампира.
хрона кусает руку, которая её кормит, змеиным ядом отравляет свой организм, топчет мерзких пресмыкающихся тварей, которые сворачиваются на её груди клубком.
хрона юродивая, хрона целиком и полностью состоит из безумия. хрона глупая, тупая, пустая.
хрона
чувствует обезнадеживающую пустоту внутри.
она расплавленный олов, гибкая глина, из которой можно вылепить все, что пожелаешь.
она ни в чем не повинна, но ее можно осудить за все, что угодно.
хрона не понимает, в чем её грех.