Пост-панк, сигареты и ты

Юнги опять шляется по пустым улицам, рыскает глазами по лицам мимолётных прохожих, закрывает глаза, вдыхая дым дешёвых сигарет, купленных где-то в переулке у какого-то небритого мужика в оборванной косухе, каких-то спортивках и шапкой, которая закрывала преждевременную лысину. Телефон давным давно разрядился, сто процентов мать обзвонила всех в округе, сто процентов его дома вновь будут отчитывать за поздний возврат, но Юнги плевать. Уже давно стало плевать на всё и всех.

В ушах наушники. Они подключены к старому плееру 00-х или даже лихих 90-х. Плеер привёз батя из-за границы дабы хвастаться перед однокурсниками, а сейчас им пользуется Юнги, потому что телефоны всегда подводили его.

— Жить в окопах, но я предпочел бы смерть. Пулей от мечты. Жить… Пылать… Сгореть… — проговорил Юн фразу из заслушаной до дыр песни «Вечный путь» группы Перемотка, делая чрезмерно большие паузы после последних трёх слов, как бы обдумывая их смысл, посыл, а может ему просто захотелось сделать паузы после этих слов — кто знает?

Лето в этом году выдалось холодным, и Юнги нравилось это. Он никогда не любил жару, не понимал людей, которые сходили с ума по тому, чтобы загореть до состояния кожного разложения. Для него все эти летние ритуалы были очень непонятны. И поэтому сейчас парень доволен погодой и идёт куда-то в никуда. Старая летняя отцовская куртка уже стала ему по размеру, какие-то мешковатые джинсы, майка с принтом группы Кино, чёрно-белые кросовки и главная изюминка этого «наряда» — яркие носочки с единорогами. Сестра подарила.

Мин зашёл в какой-то круглосуточный магазинчик за прилавком которого сидел дряхлый дед, слушал по радио «Дикие лебеди» Софии Ротару и читал новый выпуск неизвестной газеты.

— Мальчик, что ты тут забыл в такой час? — старик поднял глаза, внимательно изучая пришедшего подростка, который, засунув руки в карманы, медленно направился к прилавку с алкоголем. Юнги взял просто пиво (напиваться он не хотел от слова совсем) и прошёл на кассу, выбрасывая из кармана мелочь, которой оказалось ровно столько, сколько стоила бутылка.

— Во-первых, дяденька, я не мальчик. Мне восемнадцать. А во-вторых, есть открывашка? Не хочу зубы портить.

— Паспорт покажи для начала, умник.

Хриплый, скрипучий голос деда заставил Мина поморщиться. Парень медленно, с явной пассивной агрессией открыл рюкзак за плечами и, порыскав в нём некоторое время, достал помятый паспорт и открыл на нужной странице.

— Мин Юнги… Паспорт — самый важный документ, а ты его так хранишь. Как ты докатился до такой жизни, парень? — проскрипел старик, пробил пиво на кассе и тяжко выдохнул, когда увидел кучу копеек. Он кивнул на дверь, мол: «пересчитывать не буду, просто уйди с глаз долой».

— Тебе-то какое дело? Хочу и мну. Хоть порву его, мне плевать. Так открывашка есть? Ай, не отвечай, сам открою, — промямлил Юнги, забрал бутылку, паспорт и вышел из магазина, полностью игнорируя замечания слишком крикливого старика.

Некоторое время спустя у Юнги получилось открыть бутылку не используя зубы, и парень просто сел на лавочку около подъезда возле какой-то хрущёвки, попивая пиво и закуривая очередную сигарету, которая несильно жгла глотку. Внезапно впереди показалась группа подростков, гул которой становился всё громче и громче и вскоре полностью заглушил звук песни в наушниках. Юнги громко цыкнул, пальцы крутанули колёсико громкости на максимум, а сам парень закрыл глаза и сделал очередные глоток и затяжку. Поочерёдно.

— Открой своё окно и высунись оттуда. Повсюду ебеня и эта пустота. Хорошая песня.

Мин повернул голову и вынул один наушник.

— Чё?

— «Ебеня» Дивергенция. Хорошая песня, говорю.

Юнги смотрел на внезапно появившегося парня перед ним, который выглядел почти также, как и сам Мин — заёбано. Кудрявые чёрные волосы, старая куртка с порванным рукавом, кожаные перчатки без пальцев, потёртые джинсы, палёные кроссовки Адидас.

— Ты откуда взялся?

— Шёл с той группой.

— А чё сел рядом?

— Они меня не замечали и я съебался. А ты вроде тоже потерянный, поэтому будем теряться вместе.

— Окей, сам напросился. Как звать тебя?

— Хосок. Чон Хосок.

— Мин Юнги. Не совсем, но приятно познакомиться.

— Взаимно. Дашь хлебнуть?

— Бери.

Юнги протянул бутылку перед Чоном и снова затянул, слегка поморщившись.

— Хуйня, а не сигареты. Есть покурить?

— Спрашиваешь. Целый Winston Blue.

— Прям так…

И вот они сидят: Хосок с пивом Юнги, Юнги с сигаретами Хосока. У них нет тем для разговора, нет ничего общего между собой, но они сидят и смотрят на то, как пытается припарковаться легковушка.

— Хочешь послушать? — Мин протянул наушник Чону и кивнул на пиво, — и пиво верни. Я сделал два глотка всего, а заплатил три рубля.

— Нихуя они зажрались… Пост-панк слушаешь?

— Спрашиваешь. Конечно, — Мин слабо усмехнулся. Если дело касается музыки, то Юнги эксперт. А если дело коснётся хорошей музыки, то Мин может и влюбиться.

***

Юнги и Хосок хорошо сдружились за очень короткое время. Пусть у них не было почти ничего общего, пусть они были разного возраста (Хосоку оказалось семнадцать; небольшая разница, но ощущаемая), но их будто тянуло друг к другу. «Противоположные по заряду частицы притягиваются» — гласит один из законов физики. Так и тут.

Юнги не понял, когда он начал ставить телефон на зарядку каждый вечер, чтобы утром ему позвонил Хосок и пригласил куда-нибудь. Он не понял, как перестал смотреть на всё сквозь чёрные очки пессимизма, не понял когда начал возвращаться раньше обычного, ведь Хосок ещё несовершеннолетний, ему шляться долгое время после двенадцати нельзя. Даже мать Юнги заметила, что её сын поменялся, стал меньше грубить ей, иногда спрашивать «как дела". Хосок менял Юнги. В лучшую сторону. Но что-то казалось Мину странным. Он не знал что, но был какой-то приятный осадок в душе́ после каждой встречи с Чоном.

— Эй, Юнги, просыпайся!

Мин распахнул глаза и глянул на часы. Три ночи. Внезапно он понял, что услышал голос Хосока не в трубке телефона, а за окном. Стук в окно повторился, и Юнги понял, что уже не спит, а Чон взаправду стоит за стеклом и стучится в советское окно.

— Какого чёрта?! — громко прошептал Мин, рванул к окну. Он быстро распахнул его, затаскивая друга в дом. — Повезло тебе, что я на первом этаже живу... А ты чё тут забыл?

— Пойдём погуляем?

— Нет, мне лень. Да и мамка за стеной спит. А ты почему не дома?

— Родители уехали на неделю, а меня одного оставили. Вот я и решил прийти к тебе сегодня. А потом дней пять можем у меня сидеть.

— Ммм, — Юнги усмехнулся и шумно сел на кровать, — значит ты у нас владелец хаты на неделю. Вот это подарок. Лады, ложись рядом, музыку будем слушать.

Хосок без лишних вопросов лёг рядом и взял наушник.

— «Крыши?»

— Ага.

Снова молчание. Мягкая, но слишком короткая мелодия отпечатывается в голове, оседает в каждой клетке мозга.

Хосок бросил мимолётный взгляд на Юнги и не смог больше оторвать глаз. Такой спокойный, умиротворённый Мин лежал рядом, закрыв глаза, наслаждался каждой песней, изредка улыбался. Его совершенный профиль, идеальные линии лица в слабом свете от экрана плеера, который лежал где-то на подушках, смотрелся просто божественно.

— Хоба, давай возьмёмся за руки?

Хоба?

— Что? За руки?

— Мг. Давай пальцы переплетём, а? — Юнги повернул голову к Хосоку и слабо улыбнулся. Некоторые пряди упали на лоб парня, но они никак не портили этот прекрасный вид, а только делали его лучше. — Молчишь? Ладно. Не хочешь, как хочешь.

Снова Хосок наблюдает профиль друга; тяжелый вздох. Чон перевёл взгляд ниже, на руку Юнги, на его утончённые, длинные пальцы, немного потёпканые ногти из-за привычки Мина кусать их, когда тот нервничает. Хосок поднял глаза к потолку и неуверенно взял старшего за руку, наблюдая боковым зрением возникновение слабой улыбки на мраморном лице.

— Спасибо, Хоба.

— За что?

— За всё.

— Слушай, может всё-таки пойдём гулять?

— Ну… Давай.

С крыш наших домов начинается день.

День полный надежд, несбывшихся планов.

С крыш наших домов ложится тень.

Я хочу показать, рассказать о них детям.

Хосок крепко держит руку Юнги, переплетает их пальцы и тащит друга куда-то. Пустые улицы, пустые дороги ранее оживлённых перекрёстков. Дома молчат, в одиноких окошках гаснет свет, погружая всю улицу в глубокий сон. Прекратили светить фонари, переулки погрузились в таинственный мрак.

— Куда мы?

— В Никуда.

— Мама будет волноваться…

— Да ладно, Мин Юнги! С каких пор ты волнуешься о матери? Раньше ведь плевать было.

— С твоих пор.

— Чё?

— Хуй через плечо. Пошли.

С далека на нас глядит закат.

Ярким светом он проливает тоску.

Ночью видим с тобой мы звездный парад.

Утром встанет тот, кто верит в мечту.

— Хоба, давай встретим рассвет?

— Давай.

Парни сидят на крыше заброшенной хрущёвки и смотрят на облака, которые краснели и оранжевели с каждой минутой. В руках у обоих сигареты марки Winston Blue, в ушах — одни наушники на двоих с играющим пост панком.

— Красиво…

— Да… Но знаешь что лучше?

— Что? Закат?

— Нет. Луна, Хоба, — Юнги повернул голову к Хосоку, смотрел в красивые глаза напротив; рука старшего убрала небольшую чёлку с лица Чона, открывая красивый лоб. — Луна сегодня красивая, правда?