Полночь

Глубокий вдох – лёгкие наполнил шалфей. Выдох – дыхание обожгло ладонь, прикрывающую улыбку. Едва слышимый смех смешался с трепетом мотыльков у фонарей, а поступь меж клумб не взволновала лепестки падисары. Длинные рукава и алая накидка взметнулись и пошли бы в пляс, но ладонь накрыла другая. Кавех обернулся через плечо и попытался выпутать руку из цепких пальцев.

— Не шуми, — аль-Хайтам поморщился, — уже поздно.

С губ сорвался смешок. Полночь едва расцвела на небе серпом, пристань и таверны шептались под пологом звёзд, Сумеру – город снов – только начинал дремать.

— Ещё слишком рано! — Возразил Кавех и остановился. — Веселье начинается во втором часу, а ты уже тащишь домой.

— Ты уже пьян.

— Но я пил сок!

Аль-Хайтам закатил глаза и потянул из круга под фонарём в полумрак улицы. Сапоги, чьи подошвы привыкли бороздить пески пустыни, тяжело опускались на мощёную дорогу, и каждый звук, казалось, отражался от стен домов – громче, чем смех! По привычке, сосед не следил за скоростью шагов. Дыхание сбилось, меж бровей залегла морщинка, а улыбка растаяла, оставляя недовольный излом губ. Кавех попытался сбавить темп, но остановить вьючного яка и то проще.

— Тише, — зашипел он и дёрнул Хайтама за руку, — куда бежишь?

— Домой, — нехотя отозвался тот и замедлился.

— Будто тебя там кто-то ждёт помимо книг, — фыркнул Кавех, — мог бы оставить меня в таверне.

В ответ молчание.

Прошлый вечер пролетел в компании за выпивкой, аль-Хайтам не торопился вернуться на свой любимый диван в гостиной. Что же сегодня? Не успел перечитать том на десятый раз? Зачем тянул за собой? Или желал провести пару часов вместе, но боялся сказать? Как сокол в клетке: сел отдохнуть на жердь, да утянул за собой райскую птицу.

От таверны до дома не так далеко. Повороты, знакомые узоры на окнах – они пришли. Привалившись к стене, Кавех рассеяно наблюдал за соседом, что искал в поясной сумке ключи: золотой зацепился за серебряный, брелок со львом подмигнул отражением фонаря. Три поворота влево – скрип.

Кавех замер на пороге, не решаясь ступить за аль-Хайтамом. Лёгкость алкогольного духа таверны столкнулась с плотным воздухом гостиной.

— Душно, — Голос стал вдруг высоким.

— Душно? — Аль-Хайтам скинул сапоги, те упали неровно.

— Дома нечем дышать, — повторил Кавех и обернулся к улице.

Крыши, нить реки, даже библиотека, венчающая Великое древо, веяли оттенками цветочных ароматов. Закрыть дверь – сменить рубашку на сорочку, забыться на целую ночь в объятиях одеяла, а не соседа. За бокалом сока мысли затихали, сменялись шутками и взглядами. Свобода от чувств, которые легко прятались за картами, сменится замком на сердце, ключ от которого лежал в кармане соседа.

Одного: «Кавех», – с придыханием достаточно, чтобы отпустить тревогу, оттеснить от выхода, сдвинуть щеколду и поставить туфли около сапог. Лампа зажглась, аль-Хайтам привычно растянулся на диване, закинул руку на спинку и расслабленно запрокинул голову. Уголки губ приподнялись. Воздух душил лишь потому, что днём окна не открывали – жарко, сейчас же самое время впустить сюда ветер.

— Хайтам, — Кавех подошёл ближе, довольно отмечая, как зажмурился сосед от нежных ноток.

— Да?

Молчание. Вместо ответа пальцы пробежались по изгибу дерева, взлохматили серебристые пряди, и исчезли, когда тот приоткрыл один глаз.

— Так что?

— Не возражаешь, если открою окно?

— Открывай, — аль-Хайтам безразлично – или же только казалось, что в жесте нет чувств? – пожал плечами.

Створки поддались не сразу. Розовый аромат переступил через подоконник, на который Кавех поставил локти. Теперь и он прикрыл веки, прислушиваясь к шелесту сада – ветер волновал листья, смешивался с трелями ночных птиц и замолкал, стоило столкнуться со стенами дома. Убежище тишины – царство соседа, которого утомляли громкие звуки. За время совместной жизни невольно возникла привычка беззвучно чертыхаться, ходить в мягких тапочках, и аккуратно прикрывать за собой дверь. Аль-Хайтам же терпел – или любил? – его песни по вечерам, колыбельные, если не мог уснуть, даже придвигался ближе, когда от рассказа о новом заказе закладывало уши.

Переливчатый звон донёсся из глубины сада, затем совсем рядом. Мурашки по коже. Кавех вздрогнул и повернулся к звуку: взгляд остановился на гранате, живущему на подоконнике. Багряный колокольчик – как называл сосед – едва покачивался.

— Слышишь песню граната? — Тихо протянул Кавех.

Глухой смех, накидка упала на диван, осталась рядом с подушками. Аль-Хайтам неслышно возник рядом. Глаза столкнулись, но сосед первым отвёл взгляд к цветку. Нахмурился, склонился над горшком и замер. Занавески качнулись, звон разлился вновь.

— Колокольчики в саду.

Вздох, полный разочарования, остался теплотой за ухом, за ним второй – около затылка. Даже оборачиваться не нужно, чтобы увидеть, как сосед морщит нос – так обычно делал, когда не понимал метафор. Он не отстранился, напротив аккуратно придвинулся: ладонь незаметно накрыла плечо. Подушечки пальцев вкрадчиво отодвинули накидку, сползли к краю рубашки, но не двинулись дальше. Одного ощущения, как под ними бьётся сосуд достаточно.

— Хочешь, пойдем в сад? — Отозвался на новый звон Кавех. — Убедишься, что это не подвески на жасмине.

— Давай, — хмыкнул сосед, — но я не верю сказкам.

Уже на террасе чувствовался флёр полуночи: звёзды отражались редкими светлячками, облака – белыми бутонами жасмина, фикусы казались башнями Селестии – той, что смотрела с небес за Архонтами. Месяц острыми краями вспорол зной, разливая спасительную прохладу. Кавех было зажмурился, чтобы вкусить прелесть улицы, как споткнулся о собственные тапочки, а следом оказался в плотном кольце рук. Рядом с серёжкой тёплый шёпот: «Осторожней». И вновь в ушах отдалось сердце. Спешно выпутавшись из объятий, – услышит неровное дыхание! – Кавех в пару шагов оказался у порога. Дальше – сад.

Ветер успокоил пылающие щёки и заиграл новым звоном. Глаза вспыхнули: теперь ведь аль-Хайтам слышал, что звук шёл не от кустов, где висели украшения?

— Говорю же: колокольчики, — фыркнул сосед.

Он замер в дверном проёме, облокотившись плечом о косяк. Мимолётный взгляд уловил за видимой безмятежностью любопытство – наклон головы. Пытливый ум, привыкший объяснять любую сказку фактами, стремился отыскать разгадку? Азарт вернулся: кто выиграет в споре?

— Идём, тут лучше слышно, — Кавех поманил к себе.

Рассеяно кивнув, аль-Хайтам отстранился от стены и перешагнул порог. На мгновение замер, прислушиваясь, затем последовал за лукавой улыбкой, скрывшейся за кустом роз. В уголке, куда не добирались глаза звёзд, мелодия затихла, оставляя шелест листьев и терпкий аромат цветов. Кавех обернулся, показывая вглубь тернистых ветвей: сердце звона крылось именно там. Стоило подойти ближе – новая трель, хлопанье крыльев и шорох.

— Каве, — усмехнулся Хайтам, перехватывая его ладонь, — это птица.

— Нет, не птица!

— Горихвостка, прислушайся.

Аль-Хайтам подступил ещё ближе: спина столкнулась с его грудью. Подушечки пальцев очертили запястье, направляя ладонь в другую сторону, откуда теперь слышалось пение. Взгляд уловил очертания крохотной тени, скачущей по веткам к гнезду.

— Я вижу, — шепнул Кавех.

— Горихвостки подражают другим, — объяснил сосед, — может, научилась петь, как колокольчики?

Дуновение ветра – мелодия донеслась из роз. Серебристые искры – чудилось ли? – скатились с лепестков, исчезая в траве, бутоны качнулись в такт, куст будто подался ближе, протягивая навстречу ветвь, но то лишь игра призрачных красок. Оборот – горло пересохло, пряди упали на глаза. Пальцы рассеянно ухватились за грубую от битв ладонь.

— Слышал? — Восторженно шепнул Кавех.

Кивок. Гнёзда птиц спрятаны в другом уголке сада, что же пело в сплетении роз? Аль-Хайтам наклонил голову, угадывая ноты. И смотрел он мимо, не замечая близости, которую хотелось спешно разорвать – винный дух таверны оголил чувства, которые прочитать легче, чем руны. Если правда раскроется, что останется? Можно ли представить жизнь без сна в одной постели, совместных завтраков, склок из-за быта, в случае отказа? Признание, каким бы оно ни было, разрушит всё, ради чего он просыпался. Волновала и реакция соседа: упрек или насмешка? Худший исход – безразлично отведет глаза и забудет, в таком случае для души, жаждущей внимания, существование под одной крышей обернётся в пытку.

— Вижу росу, — уголки губ Хайтама приподнялись, — в ней отражается Луна. Капли падают...

— Что? — Брови поползли вверх.

— Ты бы сказал: серебро играет мелодию. Так ведь?

Кавех растерянно поднял голову. Подобные метафоры в его духе, но слышать их от соседа? Непривычно. В лице Хайтама нет издёвки, взгляд серьёзный, а улыбка ласковая. Пальцы переплелись – румянец вернулся. Вуаль ночи скрыла оттенки смущения, а трель горихвостки отвлекла от дрожи свободной руки. Кусты вторили птице, сливаясь с её песней, воздух наполнился жасмином. В следующее мгновение Кавех отстранился, чтобы подобраться к ветвям и, быть может, уловить загадочные образы за листвой.

— Слышишь? — Он указал на игру теней между цветов.

Шаг к розам – треск ветви под ногой и тишина. Горихвостка вспорхнула, а укромное мгновение рассыпалось градом росы с лепестков. Шум спугнул даже стрекотание цикад.

— Тише, — будто в ответ послышалось из-за спины.

— Куда ещё тише? — Выдавил Кавех, скрывая за иронией разочарование.

— Не в том смысле.

Аль-Хайтам потянул к себе, вновь перехватывая ладонь, подушечки пальцев нежно прошлись по костяшкам. Обеспокоенный взгляд, который непросто выдержать. Тяжёлый вздох, за ним осторожное прикосновение: теперь светлые пряди заправлены за уши.

— Ты не любишь громкие звуки, — продолжил Кавех, — а я сегодня слишком шумный.

— Имел в виду: «осторожнее», — усмехнулся сосед, — ты много спотыкаешься.

Виной тому сок, напоминающий игристое, или темнота, из-за которой ноги, как и язык, заплетались? Каждое слово отдавалось ритмом в висках: забота в интонации взбудоражила рассудок.

— Не надоело ещё нянчиться со мной? — Кавех сказал прежде, чем подумал.

— А должно?

— Наверное... Не знаю.

— Хочешь знать, почему я все ещё рядом? — Тон аль-Хайтама непривычно дрогнул, затих с шелестом травы.

Этот вопрос иногда выпивался занозой в сердце, мешая спать. Теперь, когда он зазвучал, к горлу подступил комок, дыхание участилось – хотелось надеяться, что сосед не заметит влажности ладони. Контроль над чувствами окончательно ушёл в пятки.

— Хочу, – едва слышно шепнул Кавех.

Близость. Запах шалфея сплелся с едва уловимыми нотками духов из мяты, зрачки напротив расширились и приблизились, но тут же ускользнули. Сосед потянулся куда-то за его спину, нос почти столкнулся с ключицами. Треск – перед лицом цветок.

— Вот мой ответ.

— Роза? — Кавех замер.

— Её значение, — аль-Хайтам стал ещё бледнее.

— В Сумеру – символ мудрости и... — осторожно начал тот, но язык едва слушался, — ...врачевания?

— Нет, Каве, ответь в своей манере, а не в моей.

«Объявляю свою любовь», – так бы ответил Кавех. Язык намёков поддался соседу? Началом стала разгадка цветочных рун – тот сборник стихотворений и чехол для наушников, затем открытки, утренние тюльпаны, васильки... Хайтам – выпускник Хараватата, поэтому быстро научился новым смыслам. Раньше он считал другие значения цветов пустяком, что же поменялось? Очевидно: желание сблизиться, понять того, с кем жил бок о бок. Обычно сосед проявлял чувства действиями, избегая слов, однако сейчас – говорил, как сделал бы то Кавех. Как бы ответил аль-Хайтам?

Аромат розы дурманил. Пальцы перехватили цветок, нервно покручивая стебель. Зелёные глаза пристально следили за малейшими изменениями на лице напротив. Челюсть напряжена. Бледный, подрагивающий – не от прохлады. Неспокойный.

Отсчитав про себя до трёх, Кавех приподнялся на носки и коснулся кончиков губ аль-Хайтама своими. В груди разлилось щекотливое чувство. Щёку ласково тронули пальцы, не позволяя отстраниться. Мгновение растянулось на следующее, затем ещё дольше... Забывая дышать, они жались друг к другу. Холодное серебро полуночи обжигало лёгкие жасмином, а объятиями успокаивало сердце. Минуты мало, чтобы утолить их любовь: слишком долго бутоны чувств таились в глубине, а теперь раскрылись и взволновали пыльцой сад.

Роза запела.

Аль-Хайтам нехотя разорвал поцелуй. Подрагивающий, румяный... И счастливый? Взгляд сместился с его лица на цветок: звон шёл из лепестков, а хор ветвей вокруг отвечал. Несколько нот – складная песня, будто игра лиры.

— Это ещё что такое? — С хрипотцой спросил сосед.

— Цветы поют, — пробормотал Кавех.

— Не колокольчики, не птицы...

Звонкий смех – напряжение растворилось в дыхании сада. Руки обвили шею Хайтама, щёки болели. Лёгкость начала полуночи вернулась, как и желание танцевать с падисарами.

— Признай, я был прав, — довольно заметил Кавех.

Победный взгляд встретился с удивлённым: спор разрешился в пользу поэзии, а не науки. Редкое явление! Того и гляди: поверит в аранар, а там недалеко до сказок и прочих выдумок.

— Ладно, уступлю, — привычным тоном хмыкнул аль-Хайтам, — но только в этот раз.

— Не будь занудой!

Кавех уткнулся носом в камень между ключиц и вдохнул мяту. Продолжать спор не было желания – тогда точно проиграет. Две разгадки грели изнутри. По привычке хотелось нескончаемо болтать, но с губ сорвался единственный вопрос:

— Давай послушаем, как поют цветы?