***
Уроки закончились, и вот, наконец, для обучающихся в школе Уэлтона наступило долгожданное свободное время. Все облегчённо выдохнули: теперь можно было расслабиться.
Школьники с небрежностью покидали вещи в сумки и бросились по своим делам. Некоторые поспешили к себе в комнату, но большинство, всё же, рвануло на улицу. И это было вполне объяснимо: сегодняшний день казался не по-осеннему тёплым и располагал к прогулкам.
Тодд же побрёл в библиотеку. С недавнего времени она стала для него тем самым местом, которое хотелось посещать как можно чаще.
На полках в просторном зале — огромное количество книг. Взгляд проходится по разноцветным корешкам, и глаза невольно разбегаются. Но ответ на немой вопрос «что же всё-таки стоит взять?» находится сам собой.
— Мистер Китинг рассказывал нам про этот сборник, — вспоминает Андерсен, разглядывая зелёную, под стать названию, книгу, — да и столь излюбленное им обращение он тоже взял отсюда. А портрет! Ведь в классе литературы висит портрет Уолта Уитмена. С этим, бесспорно, нужно ознакомиться получше.
Почему-то Тодду казалось, что поэзия, таящаяся в сборнике, действительно могла бы «высосать из жизни костный мозг». А они в своём Обществе стремились именно к этому.
Оформив бронь и закинув книгу в портфель, он последовал примеру многих и тоже решил выйти наружу.
Погода стояла чудесная: тёплое осеннее солнце бликами отражалось от каменных стен школы и заставляло жмуриться.
На душе разливалась какая-то беспричинная радость, и Андерсен бросился вперёд, устраиваясь прямо на ковре из мягкой травы, ещё не успевшей пожухнуть.
Из рюкзака он извлекает книгу и начинает лениво бегать глазами по стихотворным строчкам:
— Необычно. Не совсем это и стихи, на самом-то деле. Больше похоже на прозу, на нескончаемый поток мысли, — анализируя, думает про себя Тодд.
Но ему определённо нравится. И ему определённо хочется читать ещё.
Он улыбается, потягиваясь, а потом поднимает взгляд от страниц.
Там, вдалеке, на поле для соккера, Андерсен замечает Нила. Всё такой же весёлый и жизнерадостный, сосед по комнате пытается чеканить мячом.
Мяч постоянно падает и падает, а Пэрри лишь смеётся в ответ на свои неудачные попытки освоить спортивный навык.
Его голос слышен Андерсену даже на довольно далёком расстоянии, и Тодд против воли заслушивается, почти позабыв о книге.
Опомниться выходит только спустя несколько минут — когда смех наконец затихает и сменяется звуком ударов по мячу. Кажется, у Нила наконец-то начало что-то получаться.
Тодд тяжело вздыхает, понимая, что снова позволил себе отвлечься и потонуть в пространных мечтаниях. Он возвращается к чтению, невесомо проводя пальцами по пушистой траве.
Может быть, она флаг моих чувств, сотканный из зелёной материи — цвета надежды, — гласят строки стихотворения.
Андерсен усмехается: чего-чего, а вот надежды у него точно не было. Он давно смирился, что ему оставалось только осторожно наблюдать издалека и благодарить за поддержку.
Но идея о том, что все люди чем-то напоминают маленькие травинки, вместе образующие прекрасное, зелёное, обширное целое, согревает Тодда изнутри и дарит приятное ощущение единства со ставшим столь важным для него человеком.
Ведь так, получается, они тоже были связаны.
Пусть даже совсем чуть-чуть. Но были.
— Ибо каждый атом, принадлежащий мне, принадлежит и тебе, — читая строки вслух, тихо-тихо бурчит Андерсен себе под нос.
***
Одним промозглым осенним вечером Тодд почему-то вспоминает эти строки, из давно прочитанной книги, когда они вместе с Нилом сидят в их общей комнате, на одной из кроватей, и греют озябшие пальцы о кружки с горячим чаем.
Андерсен вспоминает эти строки, когда ощущает на себе пристальный взгляд соседа. Вспоминает, когда Нил немного наклоняется вперёд, чтобы поправить помятое одеяло, и слегка задевает Тодду коленку.
А потом, как ни в чём не бывало, начинает о чём-то говорить.
Пальцы у Пэрри ещё не отогрелись от холода, они едва-едва тёплые, но касание это, хоть и почти неощутимое, обжигает.
Ты, подлое прикосновение! Что же ты делаешь со мной? Я весь задыхаюсь.
Кажется, так звучали те строки? По крайней мере, вспоминаются они Андерсену именно так.
Ведь он действительно задыхается, опускает взгляд ниже и совсем не может уловить суть того, о чём Нил спрашивает, что рассказывает.
И, когда Тодд всё-таки собирает волю в кулак, а слова начинают приобретать хоть какую-то осмысленность, случается это. Необъяснимое, невероятное. То, что хочется почувствовать вновь.
Губы у Нила тонкие, сухие, но такие приятные на ощупь.
И теперь Тодд, к своему удивлению, это знает.
В непонимании он отставляет кружку, что чудом сумел удержать в руках, на тумбочку, и, не переставая, моргает, пытается осмыслить произошедшее.
Логичное объяснение здесь может быть только одно: наверное, он просто спит. Правда же?
Едва заметно, даже бесконтрольно, Андерсен щипает себя за кожу на руке и тут же слышит тихий смех, что раздаётся где-то у самого уха.
Нил смеётся так же заразительно, как в тот день, когда играл в соккер на поле, а сам Тодд лежал на траве, читая книгу и думая о друге.
И это — последняя цельная мысль, что пробегает у Андерсена в голове перед тем, как его пальцы перехватывают, его самого притягивают за подбородок ближе и снова целуют.
Нет, всё-таки не сон. Слишком долго, слишком чувственно, слишком по-настоящему, чтобы это был просто сон.
В какой-то момент Тодд плюёт на всё и прикрывает глаза, полностью отдаваясь поцелую.
Лови момент, так ведь? А объяснения подождут.
Ведь Нил чувствует то же самое. Теперь-то Андерсен точно об этом знает.
И ничего не важно, пока они вот так, позабыв обо всём, целуют друг друга.
А догматы и школы пускай подождут, пусть отступят немного назад.
Ночь наступает слишком быстро: они так и остаются у Тодда на кровати, прижимаясь друг к другу, лёжа бок о бок.
Их комнату освещает разве что свет звёзд из окна, а перед глазами у Андерсена стоят лишь тёмные, слегка завивающиеся волосы Нила, которые, оказывается, так приятно приглаживать.
А ещё, клетчатая красно-синяя пижама соседа. Тодд уже видел её раньше, а теперь мог вблизи рассмотреть ткань и пересчитать на ней каждую клеточку.
Такое непередаваемое чувство. Словно он мог посчитать не клеточки, а сами звёзды на ночном небе. Или маленькие травинки на лугу?
Ведь листик травы не меньше подёнщины звёзд.
Спать совсем не хочется, и они принимаются за чтение. Нил из кучи книг выбирает тетрадь, в которую Андерсен когда-то выписывал строки из библиотечной книги.
Пэрри пролистывает записи, слишком шумно шурша листами, и, открыв страницу наугад, шепчет:
— Я завещаю себя грязной земле, пусть я вырасту моей любимой травой. Если снова захочешь увидеть меня, ищи меня у себя под подошвами.
Нил читает стройно, живо, выразительно, так, как самому Андерсену вовек не прочесть.
И даже произнесённые тихим голосом, эти слова звучат непростительно громко и почему-то вгрызаются Тодду в память. Так, что он, осмелев, захлопывает тетрадь и целует Нила сам.
***
Просыпаться после беспокойного, обрывочного сна трудно, глаза получается разлепить с трудом. Андерсен всё ещё чувствует тяжесть где-то в районе груди и слышит чьё-то ритмичное, слегка сопящее дыхание рядом.
Он бросает взгляд на кровать соседа: пустует. Значит, не ушёл и уснул прямо здесь.
От этой мысли на душе так славно, и, точно вторя этому чудесному мгновению, солнце слегка пробивается лучами в окно их комнаты и одаривает обоих ослепляющим светом.
Нил наконец открывает глаза и заглядывает Тодду прямо в лицо, по-доброму улыбаясь. Андерсен хочет что-то сказать, ведь вчера они поддались чувствам, а потом читали стихи, толком так ничего и не…
— Ты мне нравишься, знаешь? — нестройные мысли прерывает то ли вопрос, то ли утверждение.
Вчера они ловили момент, а Пэрри, кажется, продолжал ловить его до сих пор.
— И ты мне. Очень, — свой голос звучит почти неслышно.
А в ответ — довольный кивок и такое радостное выражение лица напротив, что Андерсен даже представить не может, за какие такие заслуги он вообще достоин этого безграничного счастья.
— Уже давно, — совсем тихо для чего-то добавляет Тодд.
А Нил смеётся, утыкаясь носом Андерсену куда-то в ключицу, и солнце, наконец, полностью показывает свою силу и мощь. Утро наступает окончательно, комната тонет в сияющем свете, а где-то в коридорах звучат звонки на подъём.
— Та песня, что поётся во мне, когда, встав поутру, я встречаю солнце, — вспоминает строки из тетради Тодд, почему-то думая, что сегодня утром это самое солнце светит особенно ярко.
***
Во время занятий по тригонометрии, сосредоточиться у Андерсена, ожидаемо, не получается. Зато получается смотреть на немного напряжённую, но ровную и статную спину Нила, и писать поэтические строки на полях тетради, вместо математических символов.
Еле-еле дотянув до урока по литературе и справившись с разрывающим сердце волнением, Тодд изливает своё вдохновение и впервые вызывается сам, без чьей-либо помощи, при всех читать написанные им же строки вслух.
В классе стоит тишина, все слушают его, как заворожённые, глядят поражённо, ведь такого явно никто не ожидал от всегда стеснительного и тихого ученика.
Лишь Мистер Китинг смотрит с пониманием, гордостью и нескрываемой заботой.
И был ещё один взгляд, откуда-то издали, из-за парт. Тот взгляд, что всегда смотрел с одобрением и теплом, но сегодня в нём сквозила ласковая нежность.
***
Зима, как обычно бывает, наступает неожиданно. Дорожки возле школы завалены снегом, и ученики с лопатами пытаются хоть как-то облагородить территорию двора.
Нил явно нервничает и ходит по комнате туда-сюда. То глядит к себе в сценарий, повторяя строки, то бросает взгляд в окно, смотря на мельтешащих у входа в школу одноклассников.
А на голове у него — венок, и Андерсен не удерживается от мысли, что венок этот очень Пэрри к лицу.
В венок вплетены веточки, листочки, плоды, а ещё подсохшая трава.
Настоящее лесное чудо.
Настоящий актёрский талант, что вот-вот явит себя миру.
Тодд наконец поднимается с постели, успокаивающе гладит Нила по плечам и, не сдержавшись, крепко обнимает.
Затаивает дыхание: но Пэрри не отстраняется, а лишь вымученно выдыхает, точно отпуская что-то внутри себя.
— Всё будет хорошо. Ты справишься, — всего несколько простых слов, но они заставляют волнение испариться, не оставив после себя и следа.
Во время спектакля, Тодд ощущает что-то поистине волшебное: ему кажется, что он рад чуть ли не больше, чем сам Нил.
Ведь что может быть более ценно, чем видеть дорогого человека таким счастливым, таким окрылённым и полностью отдающим самого себя любимому делу?
Великий товарищ, верный возлюбленный, о ком я томлюсь и мечтаю, он будет там непременно.
Когда всё подходит к концу, зал взрывается громкими, неутихающими аплодисментами. Друзья и Мистер Китинг, сидящие рядом, пребывают в неописуемом восторге. Всем хочется поздравить Нила с дебютом, а особенно это хочется сделать Андерсену.
Он еле сдерживается, чтобы не сорваться с места и не броситься прямо за сцену. Но Тодд понимает, что это покажется слишком неуместным, будет слишком импульсивным, и вызовет множество ненужных вопросов.
— Позже, — решает Андерсен для себя, — когда мы с Нилом вернёмся к нам в комнату. Когда рядом никого не будет, и мы будем одни…
Но в тот день из театра они уходят по отдельности: Пэрри не возвращается в школу, а уезжает домой, вместе со своим отцом.
И всю ночь Андерсен не может заснуть, ворочаясь в холодной постели. На душе у него тревожно, какое-то плохое предчувствие не отпускает, и он осознаёт, что навряд ли сумеет сомкнуть глаза до возвращения Нила под утро.
Ведь так непривычно Тодду стало засыпать в одиночестве, не ощущая худых рук, так трепетно обвивающих его за шею.
Андерсен долго не может уснуть, но в какой-то момент забывается, и потом уже спит, как убитый, точно боясь проснуться.
***
Весна сменяет собой холодные дни. Снежные покровы превращаются в вешние воды, на деревьях набухают почки. Трава начинает прорастать вновь, зелёными волосками укрывая ещё не прогретую землю.
Андерсен шагает по школьному двору, мыском ботинка цепляя кусочки снега и грязи.
Он проходит мимо ещё укрытого снегом, а потому пока непригодного для игры поля для соккера, но не находит в себе сил поднять на него взгляд.
Тодду больно и попросту невыносимо. Тодд невозможно сильно скучает, и, спустя несколько месяцев, до сих пор не может поверить, до сих пор не может смириться, до сих пор отрицает.
Он вглядывается в молодую траву под ногами, желает увидеть, узнать. Как и было сказано, ищет под подошвами, но совсем ничего не находит.
Тодд отчего-то помнит эту строчку из «Листьев Травы», хоть теперь и не может читать Уитмена.