***
white lies — change
Му Цин прикрывает глаза.
Откладывает кисть в сторону и подпирает лоб ладонью. Тёплый ветерок из открытого окна касается лица, помогая немного прогнать с себя усталость. Но это, на самом деле, мало помогает. В нос ударяет запах, распустившейся совсем недавно, вишни, которая растёт в небольшом саду за окном. Му Цин, вдыхая полной грудью этот приятный сладкий аромат, открывает глаза. Чёлка упала на лицо, мешаясь и попадая в глаза, но он не спешит её убирать. Му Цин нечитаемым взглядом упирается в одну точку на столе, выпадая из реальности и зависая.
Он устал.
Очень сильно устал. Устал так, что не хочется шевелиться. Хочется просто застыть на месте и больше никогда не двигаться. Хочется уснуть прямо здесь и сейчас, несмотря на то, что сон небожителям не нужен. Заснуть так, чтобы больше не проснуться.
Вновь закрывает устало глаза, слегка хмуря брови от нарастающей головной боли. Она всегда начинала атаковать его, словно по расписанию. Боль нарастала постепенно, пока к вечеру не становилась настолько невыносимой, что хотелось биться головой об стену.
Может, всё виной была усталость, которая не образовалась за один день и даже не за неделю или месяц. Нет. Она тянулась из в года в год, словно липкое тесто, прилипшее к рукам. Она тянулась, пока в конечном итоге не упала ему на плечи неподъёмной тяжестью. Пока не придавила собой, словно тяжёлая плита, готовая в любой момент раздавить.
Глубоко вдыхает и выдыхает воздух из лёгких. Му Цин никому в этом не признается (и себе в том числе), но он устал от однотипной ежедневной работы. Ответ на молитвы, заполнение бумаг, составление отчётов, после поручений. И так по кругу без конца и края. Даже вечные драки, споры с Фэн Синем надоели так сильно, что аж тошно становится.
Спустя столько веков, Му Цин может понять почему некоторые боги рано или поздно переставали выполнять свои обязанности. Может понять тех богов, которые начинали вести разгульный образ жизни. Может, если бы он был воспитан по-другому, если бы гордость, его жизненные устои и выбранный путь самосовершенствования — были другими, то… возможно великий Бог Войны, Генерал Сюаньчжэнь, прямо сейчас не сидел бы в своём кабинете, а был в каком-нибудь другом месте. Но Му Цин прекрасно понимает, что даже при всём своём желании — он не сможет оставить свой пост. Ведь… он своего места под солнцем так долго добивался. У него есть обязанности перед своими последователями, перед своими служащими. Перед самим собой.
Поворачивает голову в сторону и подпирает ладонью щёку. Перед его глазами почему-то проносятся лица некоторых богов, которых уже нет на небесах. Ему под корку сознания въелся их взгляд — потухший настолько, что становилось не по себе. Въелся взгляд, который видит каждый день перед собой в зеркале. У него точно такой же взгляд, если не хуже.
Его всегда удивляла и будет удивлять, даже спустя столько веков, Линвэнь, которая работает днями и ночами. Которая не вылезает из бумаг, которых, такое ощущение, становится с каждым часом только больше и больше.
Как она ещё не перегорела от всей это однотипной монотонной работы? Потому что… даже он в скором времени может потухнуть стоит чему-нибудь или кому-нибудь подуть, чтобы затушить его еле горящий огонь. И тогда Му Цин не знает, что будет с ним. Что будет, когда этот огонёк перестанет гореть? А этот еле горящий огонёк — единственное, что держит его на плаву.
Тяжело вздыхая, Му Цин поднимается из-за стола. Задевает рукой случайно кисть, которая, падая на пол, пачкает бумаги и стол. Чернила оставили брызги на его рукавах и пальцах, когда он попытался её поймать, но у него этого не вышло. Недовольно поджав губы, наклоняется и возвращает её на стол.
Му Цину взмахом руки убирает с себя, со стола и пола, оставленные кистью, пятна чернил. Смотря безразличным взглядом на испорченные бумаги, принимает решение их просто переписать. Хоть он мог спокойно взмахом руки точно так же убрать чёрные брызги. Да, ему надоела это монотонная работа, но… она иногда хотя бы помогала ни о чём не думать. А ему было очень сильно нужно не думать ни о чём. Ему очень хотелось отдохнуть от них, но это — не думать ни о чём — было для него в последнее время чересчур трудно. Мысли так и жужжали в голове роем надоедливых пчёл.
Подходит к окну. Смотрит на зеленеющий сад и распустившиеся цветы на деревьях. Прикрывает глаза, когда в лицо вновь ударяет тёплый ветёрок, наполненный запахом вишни. Вдыхает полной грудью его. Этот цветочный запах напоминает ему о тех временах, когда он собирал её и относил своей матери. Хоть воспоминания и омрачены моментами при монастыре Хуанцзи, где ученики пытались всячески словесно его задеть и оскорбить. Потому что он же был обычной слугой. Потому что он сын мятежника.
Но запах вишни всё равно больше ассоциируется с матерью, чем с обидными, ранящими словами. Слова, которые тогда раздражали до дрожи и били по слабым местам, но, как бы грустно это не звучало, он привык. С самого раннего детства, после казни отца, Му Цин научился не показывать свои эмоции. Научился всегда носить на своём лице маску, от которой не может избавиться до сих пор.
Из мыслей его выводит стук в дверь. Вздрагивая еле заметно в плечах, открывает глаза, выходя из внутреннего оцепенения. Му Цин не поворачивается в тот момент, когда, после его разрешения войти, в кабинет заходит его служащий.
— Генерал, — подчинённый Му Цина кланяется. — Генерал Наньян сказал, что ему надо с вами увидеться.
Му Цин хмыкает что-то неразборчивое на слова своего подчинённого. Вскидывает бровь, продолжая всё так же смотреть на сад за окном. И зачем он ему понадобился? Обычно (в редких только случаях Фэн Синь оповещал его) Наньян не спрашивал никого о желании Му Цина встретиться с ним. Если тому что-нибудь было от него надо, то он без всяких церемоний приходил к нему во дворец. Иногда такие встречи заканчивались драками или словесными перепалками, о которых позже знал каждый в Небесной столице.
Но Му Цину не надо долго думать, чтобы принять решение.
— Впусти его, — слегка повернув голову, говорит он служащему.
— Слушаюсь, — тот вновь кланяется и уходит.
Тихо хлопают двери. Тишина вновь наполняет его кабинет. Задумчивый взгляд устремлён куда-то вглубь сада. Правда, зачем он Фэн Синю? Можно было же связаться с ним через духовную сеть общения… точно. Му Цин хмыкает себе под нос. Он забыл, что вышел из неё пару дней назад и перестал кому-либо отвечать. Ему просто хотелось побыть в тишине, чтобы никто не смел её нарушать. Конечно, были и другие причины выхода из неё, но эта, наверно, была одна из главных почему он это сделал.
Му Цин не замечает того момента, как заходит в кабинет Фэн Синь, пока не хлопают двери. Слышны его неспешные шаги, когда он подходит ближе к нему.
— Линвэнь попросила передать тебе бумаги, — Му Цин поворачивает голову в сторону, смотря, как Фэн Синь кладёт какие-то свитки на стол. Наньян внимательным взглядом окидывает, испачканные в чернилах, бумаги, но ничего не говорит. Лишь вскидывает бровь. — Ты не отвечал ей по сети духовного общение, поэтому ей пришлось просить меня.
— О, — он поворачивается к Фэн Синю, скрещивая руки на груди. — Ясно.
Повисает тишина. Ни приветствий, ни благодарностей. Их общение не меняется.
Фэн Синь окидывает его внимательным взглядом, точно так же скрещивая руки на груди. Он не собирается никуда уходить.
— Она так же интересуется, почему она у тебя отключена.
Му Цин опускает голову, криво ухмыляясь. Ну кончено же именно ей интересно, почему она у него отключена. У них всегда так было: за тонной недопониманий, разногласий и ненависти — скрывалось переживания друг за друга. Как бы сильно двое великих богов войны не ругались, не дрались до сломанных костей — они всегда помогают друг другу.
Как бы сильно они друг друга ненавидели, за этим всем стоит их настоящие эмоции и чувства. Эмоции и чувства, которые спрятаны так глубоко, что показать их даже самим себе очень и очень сложно.
Они переживают друг за друга, хоть сами себе в этом не признаются никогда.
— У меня болит голова, — жмёт плечами Му Цина. И тут он не врёт, потому что головная боль постепенно нарастает всё больше и больше. Хмурит еле заметно брови. — А как только ты зашёл в комнату она начала болеть сильнее, — Му Цин ухмыляется, поднимая голову и смотря, как темнее взгляд Фэн Синя.
И так было всегда. Му Цину всегда надо было сказать что-то такое, что взбесит Фэн Синя. Он не может контролировать свой колючий и едкий язык.
— Ясно, — тяжело вздыхает Фэн Синь. Вот почему он такой? Хочешь с ним по-хорошему, а тот сразу выставляет колючки, пытаясь уколоть побольней. Но ему сейчас совершенно не хочется вступать в очередную перепалку с Му Цином. У него есть дела поважнее. — С тобой невозможно разговаривать, — разворачивается и, больше ничего не говоря, уходит.
Его сильное раздражение заметно только в грохоте, закрывшейся двери. Кривая ухмылка исчезает с лица. Му Цин закрывает глаза, приваливаясь к стене рядом с окном. Начинают болеть виски. Тяжело вздыхает.
Между ними отношения не меняются веками. И в этом виноваты они оба, но… наверно, больше он, чем Фэн Синь.
Да, Му Цин так же этого не признает вслух, но он винит себя, хоть и гонит от себя это чувство, не давая завладеть собой полностью. Но это не отменят того, что именно он тот, кто больше язвит, отвечает сарказмом, закрываясь ото всех и не давая себе ни с кем сближаться. Ведь именно он слишком мнительный, чтобы кому-нибудь довериться; и слишком гордый, чтобы признавать свою вину или объяснять свои поступки и мысли, потому что… в голове сидят назойливые мысли, что не поймут. Даже если объясниться. Поэтому всё, что ему остаётся — носить маску вечно язвительного, гордого и надменного (со стороны) человека, чем объяснить то, что лежит на сердце. Объяснить то, что скрывается за толщей масок.
Но, как бы Му Цин не старался винить себя, он понимает, что и Фэн Синь отчасти виноват. Потому что, как бы тот ни старался, всё равно не может понять его. Понять его действия и поступки.
И так образуется бесконечный круг: один слишком горд, чтобы объясниться, а другой — не может понять его без этих разжёванных объяснений.
Му Цин вновь ухмыляется, откидывая голову назад. Ударяется затылком об стену. А ещё эти чувства, которые он давно уже принял и понял. Чувства, которые с годами становилось скрывать всё лучше и лучше. Потому что…
Му Цин влюблён.
Влюблён, нет, даже не так — он любит одного человека так долго, что уже не помнит, как это тёплое странное чувство появилось в груди.
Ему кажется, что эти чувства были с ним всегда. Были с ним с того самого момента, когда Се Лянь появился в монастыре Хуанцзи со своим телохранителем. Появился там вместе с Фэн Синем.
Эти странные, непонятные чувства расцветали внутри постепенно. Они горели тёплым костром внутри грудной клетки. Они заставляли сердце биться чаще; заставляли краснеть уши, скрытые за волосами. Чувства, заставляющие просыпаться посреди ночи из-за снов, от которых смущение накрывало с головой. В них не было ничего пошлого, но то, как его обнимали, как его касались и держали за руку нельзя было описать каким-то конкретным словом или чувством.
В этих снах он чувствовал себя так… счастливо, что хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось.
Прошло столько лет и Му Цин уже давно всё это прошёл. Ему больше не снятся сны с участием одного конкретного человека, больше не краснеют уши и не начинает быстрее биться сердце, но тогда… было страшно. Страшно от непонимания того, что с тобой происходит. И некому было объяснить, что это за эмоции, накрывающие с головой. Почему такое сильное тепло начинает греть в районе груди, когда он смотрит на него.
И поэтому… Му Цин не нашёл ничего лучшего, как отталкивать Фэн Синя от себя.
Наверно, всё тогда и началось. Их недопонимания, которых становилось всё больше и больше. Ссоры и драки, становящиеся обыденностью. И как бы Се Лянь в те годы не старался помирить или сблизить их, несмотря на все разногласия, ничего не выходило. Потому что каждый раз всё начиналось по новой.
А потом, как последний гвоздь в гроб, стало падение Сяньлэ, их бегство и его уход. Но… он же хотел как лучше. Правда. Хотел им помочь, но другим совершенно способом. Жаль, что не так всё поняли и не смогли в дальнейшем понять.
Матери он так и не признался, что за чувства испытывает к Фэн Синю, хотя роднее человека у него никогда не было. Не признался, когда был подростком и не признался позже после того, как нашёл её после падения Сяньлэ. Но… ему всё равно кажется — спустя столько веков — что она всё прекрасно поняла. Потому что материнское сердце всегда чувствует, что что-то происходит с их ребёнком. Она прекрасно чувствовала, что с ним что-то происходит, но молчала так же, как и у Му Цин. Ждала, пока он сам ей расскажет обо всём, но… этого не произошло.
А всё потому, что ему самому хотелось понять сначала, что с ним происходит. Хотелось понять, что это за чувства, которые незнакомые и такие светлые и яркие, что вызывали волнение.
Его глупая упрямость и страх рассказать хотя бы матери — сыграли с ним злую шутку. Потому что… он осознал свои чувства слишком поздно. На это ушло не год и не два. Он осознал их спустя очень много лет, уже после падения Сяньлэ и своего ухода от Фэн Синя и Се Ляня. А всё из-за его страха перед ними. Потому что Му Цин их гнал от себя как только мог.
Страх перед ними был очень сильным, но тщательно спрятан внутри. Если бы он был чуть смелее, то может понял, что то, что он чувствует — это совершенно нормально. Что не надо было бояться их.
И спустя столько веков, Му Цин это прекрасно понимает, но тогда было правда страшно. Может, если он понял их чуточку раньше и был бы смелее — всё бы сложилось иначе.
Му Цин любит Фэн Синя так долго, что порой становится невыносимо. Невыносимо от печали и грусти, которые расцветают внутри красивыми, но болезненными цветами.
Просто так иногда бывает, что мы влюбляемся в людей не в то время и не в том месте. Если бы они встретились при совершенно иных обстоятельствах, то может всё сложилось иначе. Но сейчас… ничего нельзя сделать, изменить или исправить.
Они всегда были с Фэн Синем слишком разными, но при этом связанны прочно одной толстой нитью, которую сколько бы не тяни — не сможешь разорвать.
Между ними сотни тысяч недомолвок и недопониманий, что становится до жути грустно. Их всех можно было бы решить простым разговором, но… все они заканчивались одним и тем же.
Ничем.
Му Цин знает, что они вдвоём виноваты, но именно он в этом виноват больше.
Виноват, что скрывается под слоями масок, которые надёжно прилипли к лицу. Виноват, что не умеет говорить свои настоящие, искренние чувства и эмоции. Виноват, что за столько веков так и не сумел избавиться от вечного сарказма и выведением этим Фэн Синя из себя.
Он виноват, но никогда не признает этого вслух.
Если только они встретились при совершенно иных обстоятельствах. Если только всё сложилось иначе. И ещё множество таких «если только», которые можно продолжать до бесконечности.
А пока… Му Цин вновь возвращается за свой стол и открывает свиток, который ему принёс Фэн Синь.
И это оказывается бумага с очередным их совместным поручением.
Му Цин криво улыбается.
Ничего не меняется.
***