Гаруспик смотрел на Бакалавра.

Бакалавр смотрел на Гаруспика.

В горле Бураха пересохло, сердце пропустило удар, он не знал, стоило ли ему опустить руки или наоборот, сделать шаг навстречу. Ни тот, ни другой не ожидали, что ночь - время детей Бодхо и детей пришлых - могла их так объединять. Особенно в таких пристрастиях, в которых люди себе ли едва признавались.

Гаруспик часто выходил в ночь. Потому что с утра он торговался с Червями, отдавал утробе Бодхо кровь и органы, а забирал травы для настоечек. Обычно все проходило без эксцессов: он раскрывал как книгу и тех, кого прирезал сам в погоне за деньгами, и тех, кого стражники, солдаты и огнеметчики успели прикончить быстрее него.

Однако в три часа ночи, когда Бурах в Утробе рядом с особняком Ольгимских ножом потрошил шестого бандита, из дома напротив вывалился светило столичной медицины и увидел Бураха.

И тут Артемий понял, что зря он, конечно, тогда так Стаматиным вагон твири удачно подкатил. Мутный взгляд провонявшего твирином Данковского смотрел на голодного и злого Бураха.

Голодный и злой Бурах смотрел на винтовку в руках нетрезвого Данковского. Под левой подмышкой тот держал окорок, молоко и свежую рыбу (вы видели цены днем на эти продукты?!), из карманов его змеиного пальто свешивался ломоть вяленого мяса, две банки овощей и початая бутылка морфина.

Из карманов Бураха торчали только органы, свежие и не очень. А еще у него был только нож.

Против винтовки и стаматинского твирина.

Пауза нависла очень неловкая.

Надо было что-то делать.

Голос Бураха сорвался на неприличный визглявый детский фальцет:

- Давай меняться, дядь-Бакалавр!