Хадзимэ тяжело вздохнул и спустил ноги с кровати. За окном ещё не рассвело, но ему не спалось. Не первый раз и, он не сомневался, не в последний.
Он решил снова сходить в бункер и проверить показатели, но тут же подавил непрошенную мысль. Это подождёт и до полудня. Не то, чтобы за последний месяц что-нибудь изменилось. Кома, вызванная смертью в виртуальной реальности, пока цепко держала ребят в своих объятиях.
Если бы Хадзимэ знал, к чему приведет их решение остаться на острове и «попытаться всё исправить», он бы трижды подумал. Однако вряд ли их бы ждал теплый приём дома.
Макото и его друзья помогли протянуть между островами хрупкие веревочные мосты, оставили им ещё припасы, такого количества хватит на целую роту солдат на несколько лет вперёд и уехали. В Фонде уже начали что-то подозревать, и теперь требовалось усыпить бдительность начальства.
Хината и так был благодарен. Они и так задолжали им и не надеялись отплатить в ближайшем будущем. Те рискнули своими жизнями и не стали убивать преступников, дали им шанс. Что ещё они могут просить?
Он подошёл к окну и поёжился. Прохладный ветер взъерошил волосы, забирался под лёгкую прилипшую от пота к коже рубашку. Ведь у него своих забот полно.
Соня, Аканэ, Соуда, Кузурью.
Едва их спасители уехали, иллюзия «адекватности» рассыпалась как карточный домик. Непонятно, что вообще их удерживало. Эйфория от спасения? Надежда на лучший исход? Нет, только не это слово, а то его сейчас стошнит.
Хадзимэ тяжело вздохнул и подумал, что, наверное, стоит заводить взрослые привычки. Например, выпить что-нибудь. Кажется, в их бытность Отчаянием они и пили, и курили. Чего уж тут? Ситуация не радовала.
Абсолютная принцесса закрылась в своём домике, не желая никого видеть. Даже Соуду. При попытках вытащить её оттуда, она ловко кидалась многочисленными предметами обихода, которые и захватила из супермаркета, вероятно, для этой цели и ругалась совершенно не так как присуще леди и угрожала им ножом. Левый чужой глаз она завязала повязкой.
Механик преданно таскал ей еду и целыми часами сидел под дверью, наивно надеясь на то, что девушка с ним поговорит. Сам он страдал и срывался чаще обычного даже по самым невинным поводам – Отчаяние превратило несколько вспыльчивого юношу в нервного дергающегося по любому поводу истерика. Да ещё его чувства к Соне, которые перешли черту. Он может и сам был бы рад запереться в комнате, но чувства и беспокойство за девушку пересиливали панику.
Акане, обычно вспыльчивая и шумная, словно погасла и вела себя непривычно тихо и проводила все время у постели Некомару, держа его за руку. А по вечерам плакала в подушку, устраиваясь на матрасе рядом с его кроватью. Фуюхико вёл себя почти также, разве что снова вернул своё амплуа хама и рычал на всех в своей обычной манере. С Соудой они ссорились практически при каждой встрече, до хрипоты орали друг на друга и не сцепились напрямую разве что благодаря Акане, которая долго и внимательно смотрела на них тяжёлым взглядом, после чего ссора рассасывалась сама собой. А после всё начиналось по новой. Хадзимэ и сам знал, что когда-нибудь либо они подерутся, либо она сорвётся и выбьет из них пыль. Но вот останутся ли они живы – вот что его тревожило. У них сознания прошлых, но тела и рефлексы Абсолютного Отчания. Один неверный шаг и…
Если он будет неподалёку, то не даст этому случится, но остров большой, да ещё и не один, а у него не десять глаз, и он не может находиться одновременно в пяти местах. Но не запирать же её?
Хадзимэ хотел помочь. Себе. Им всем. Но попросту не знал как.
– Пожалуйста, спаси Пеко!
– Пожалуйста, помоги Некомару!
В этом вопросе они сошлись и насели на него буквально через пару дней после того, как они остались предоставлены сами себе. Что он мог им ответить? Что бросит друзей на произвол судьбы? Ведь разве не поэтому он остался – помочь им всем. Навыки спали в его голове, но мало иметь их, нужно знать как использовать и, главное, привести других в такое состояние, чтобы они позволили.
Хреновая идея. Крайне хреновая. Разве это выход? Они не могут разобраться даже в самих себе, и будить всех остальных…разве это не прибавит им проблем? Тем более если проснутся не те версии, которые загрузили в программу, а «настоящие», то это будет катастрофа.
Но Кузурью и Аканэ так на него смотрели, что он просто не смог сказать нет. И за это себя тоже тихо ненавидел. Где твоя чертова рациональность, Хината, когда она так необходима? Где твоя твёрдость?
Хадзимэ только горько усмехнулся, переоделся, достал тапки и вышел на улицу. Все равно не уснет. Так чего сидеть и страдать? Можно выпить кофе и пойти прогуляться, голову проветрить.
С первым задалось. Кофемашина в кафе имелась. Правда делать пришлось самому. Вот только дурные мысли из головы никак не выветривались. Идея ему всё ещё не нравилась, но призрачная надежда /нет, он все же ненавидит это слово/ лучше, чем ничего. Его бездействие могло только ухудшить ситуацию.
Если никто не берёт дело в свои руки, значит нужно заняться этим ему. Больше нет судов и монокумы и сумасшедшей Джунко. Но разгребать последствия тоже нужно. Никаких игр и схем.
Он очень хотел в это верить.
Хадзимэ уже направился к шаткому мосту, с намерением перейти на соседний остров, когда увидел на пляже огонёк от костра. Влекомый любопытством он спустился с холма, чтобы увидеть там Соню. Девушка сидела в не по размеру больших ей футболке и шортах и смотрела на потрескивающее пламя. Сегодня без повязки. Это даже его невольно удивило, но не оттолкнуло – они все и каждый чем-то изуродованы. Правая сторона идеально красива, а левая обезображена пустым пугающим голубым глазом, смотрящим вникуда. Кожа вокруг красная и опухшая, поскольку Микан изначально не заботилась об эстетике и чужая роговица не прижилась, да и абсолютная медсестра не озаботилась посвятить своих коллег в детали, так что иммунодепрессанты они сперва принимали от случая к случаю. Все равно они не рассчитывали прожить достаточно долго.
Он приблизился.
– Привет. Я могу присоединиться? – тактично спросил он, надеясь, что не нарушил её уединение. Соня кивнула и улыбнулась ему немного печально. Если так подумать, он впервые за все это время видит её и может нормально поговорить. – Спасибо...ты почему здесь одна?
– Ночной океан красивый. К тому же хотя бы на ночь я убедила Соуду уходить спать и могу немного побыть одна, – она продолжала улыбаться все той же загадочной грустной улыбкой, и Хадзимэ невольно задался вопросом, что они на самом деле знают друг о друге.
– Тогда почему ты просто не скажешь ему? Не попробуешь по крайней мере? – предложил он. Не то, чтобы одержимость Соуды могла исчезнуть так просто. По слухам, он и в период их учебы в Пике Надежды отличался навязчивостью, но, по меньшей мере, она могла попытаться отстоять своё право на личное пространство.
Попросить Аканэ в конце концов. Да, не лучший способ. Но преследовать девушку – тоже не образцовое поведение. Хадзимэ и сам не сомневался, что без сомнений вступится за Соню, если механик перейдет грань.
Девушка убрала волосы за ухо и посмотрела на него с лёгким изумлением.
– Хината-кун, я думала, что из всех людей ты поймёшь. Разве не поэтому ты затягиваешь с разработкой лекарства, способного вывести из комы ребят? – она рассмеялась тихо, прикрыв рот ладонью. – У тебя сейчас такое нелепое выражение лица, право.
Хадзимэ отвёл взгляд. Вот уж не думал, что его намерения настолько легко прочитать. Да, он работал в лаборатории больницы, где использовал препараты, как взятые из аптеки третьего острова, так и привезенные Макото и его друзьями.
– Я не понимаю, к чему ты ведёшь, – негромко сказал он, так и не решаясь поднять голову. Они вообще редко смотрели друг другу в глаза. Вернее не так. Они часто смотрели на него, но не друг на друга. В конце концов, он не являлся таким же Осколком Отчаяния, как они сами.
Соня помеддила некоторое время, а после набрала горсть песка и выпустила его обратно, вместо ответа сказав кое-что неожиданное.
– Знаешь, Хината-кун, я иногда думаю, что может нам и не стоило знать ничего о себе...хорошо хоть воспоминания не вернулись полноценно, только расплывчатое значение, словно факты в папках, стоящих на книжных полках. Или мы бы уже стали совершенно другими людьми. Я раз за разом задаю себе вопрос, Хината-кун. Кто я настоящая? То чудовище, которое принимала ванны из крови девушек и примеряло парики из их волос? Или я? И имеем ли мы шанс на прощение? – она потянулась и ухватила себя за носки туфель, потянув на себя. Взгляд казался остекленевшим, в нем читалась мучительная боль.
– Если Макото и его друзья дали нам этот шанс, глупо им не воспользоваться, – у Хадзимэ неожиданно пересохло в горле. Он не хотел этого разговора. Он вообще не желал думать ни о чем подобном, если уж на то пошло. Хотя бы потому что чудовища ребят, живущих на острове с ним, уже мертвы. А вот его чудовище живо. И оно внутри него. Их сердца бьются в унисон.
Нельзя просто воскликнуть «я побеждаю тебя!» и выиграть только таким образом. Да, он смог взять верх над личностью Камукуры Изуру, да, он смог частично переписать заложенную в его голову программу, он сделал его безопасным для окружающих. Он хотел остаться собой, а не искусственным идеалом, созданным во имя непонятно чего. Хадзимэ не желал потакать собственным слабостям. Он в десять лет, когда стал частью экспериментальной группы и по итогу остался единственным выжившим, был слаб и ни на что не годен. Его нынешнее «я» последнее, что сохранилось до изменения. И он не собирался больше себя обвинять в том, кем он не являлся или не мог стать.
– Они дали нам шанс, но разве мы того заслуживаем? – по щекам девушки потекли слёзы. – Сколько людей погибло из-за нас? Какая разница, что к этому привело? Разве не стоило нам тоже умереть, а не оставаться влачить свое жалкое существование здесь?
Хадзимэ подсел ближе и взял ее за руку в дружеском жесте поддержки. Соня внимательно на него посмотрела и убрала руку.
– Хадзимэ, ты это делаешь как ты или как какой-нибудь Абсолютный Психотерапевт? – вдруг тихо спросила она, и он даже растерялся, не зная, какой ответ дать. Даже если он и использовал какой-то талант, то, наверное, даже не заметил. Так или иначе, он и Изуру Камукура – одно целое.
– Я не пытаюсь…
– Я ценю твою поддержку, но не надо. Если ты хочешь поддержать меня как друг, прошедший через убийственную игру, как человек, который хочет спасти других, то я пойму. Но если ты хочешь вмешать сюда таланты, то…мне не нужно твое благо. Я хочу пройти путь со своим другом, если он того захочет. Но я не желаю, чтобы ты использовал нечто подобное. Мы должны сами решить и разобраться в себе. Ты не можешь сделать это за нас.
Хадзимэ снова отвёл взгляд.
– Я постараюсь. И...это я, Соня. Я просто хочу тебя поддержать, как могу. Я не буду делать так, как ты не хочешь. Обещаю, – он не знал, сможет ли выполнить его, но разве не поэтому он здесь? Разве не для того он взялся помочь им всем?
– Ты спрашивал, почему я не могу просто оттолкнуть Соуду...именно поэтому, – девушка смотрела вдаль, где плескались волны океана.
Морской воздух приносил прохладу, от которой становилось почти зябко.
– Что для тебя Отчаяние, Хината-кун?
Ещё одна неприятная тема. Никто не хотел вспоминать, и все же помнил. Они пытались начать с чистого листа, но плутали в лабиринте собственных страхов и сомнений, неспособные выбраться из сплетенной для них паутины.
– Неспособность найти выход, – медленно озвучил он собственные мысли через некоторое время, а после покачал головой. – Знаешь, когда я был Изуру, всё воспринималось иначе. Когда мы теряли ребят. Нет, когда они умирали у нас перед глазами, а мы вынуждены были только беспомощно наблюдать и играть в эту чудовищную игру, я испытывал бессилие, страх, неверие, ненависть...я по-настоящему так и не задумался, что значит для меня настоящее отчаяние. Возможно потому что сам его не испытывал. В отличие от вас всех. Мне даже немного стыдно.
– Не надо, Хината-кун. Я не это хотела сказать...– она оперлась ладонями о песок и запрокинула голову. – Отчаяние у каждого своё. Вот для тебя неспособность найти выход. Для меня это ощущение, когда ты бесконечно тонешь, идёшь на дно в глубокое болото, и тебя держат в объятиях сразу двое, и тебе мало, все время мало, но отказаться от чего-то одного ты не можешь. Поэтому я не могу его бросить сейчас, – на её щеках блестели слёзы. – Я так сильно перед ним виновата. Он меня сильно любил всегда, а я любила Гандама, а ему позволяла просто находиться рядом с собой. И он соглашался. На все. Это так мерзко, Хадзимэ. Осознавать какое ты чудовище. Я не знаю, как нам жить дальше, понимаешь?
– Ты не должна вести себя так только из чувства вины перед ним, – тихо сказал Хадзимэ. Он мог представить, что она чувствует, но если так думать, то далеко они не уйдут. Никто из них не сможет пойти дальше.
Она мотнула головой и утерла слёзы, снова посмотрев на него.
– Ты не понимаешь. Я не могу просто оттолкнуть его. Даже если его воспоминания фрагментарны, как и мои, Отчаяние повлияло на всех по-разному. Я хочу принять ответственность, я хочу помочь, и...мне так страшно оставаться одной. Понимаешь?
Хадзимэ кивнул. Он понимал. Каждое утро он испытывал невольное облегчение от того, что проснулся. От того, что всё ещё жив. Ему казалось, что они идут к исцелению, но теперь, когда говорил с Соней, понимал, насколько они далеки от поставленной цели, и вполне возможно каждый из них близок к пропасти. Никто не знает, когда их настоящие личности вспомнят всё, и что тогда случится.
Соня снова улыбнулась.
– Знаешь, что я думаю? Каждый живет в своём маленьком отчаянии здесь, - она постучала пальцем с неровно обстриженным ногтем по виску.. – Настоящий талант Эношимы был в том, чтобы увидеть это отчаяние. Я не знаю как называется это глубинное понимание как разбудить его. Отчаяние – это когда все хорошее, что есть в тебе, искажается, преувеличивается и становится спусковым крючком твоего безумия…
Она посмотрела на откровенно ошарашенные выражение на его лице и улыбка превратилась в тихой звонкий смех.
– Ты смотришь на меня так, будто перед тобой Комаэда. Неужели, я тоже выгляжу безумно одухотворённой, когда рассуждаю на такие темы?
– А…конечно нет, – Хадзимэ даже смутился и невольно отвел взгляд. – Просто…– он не мог подобрать нужные слова. Возможно Соня и права. Её слова звучали странно иррационально, но, вместе с тем, откликались в душе с необъяснимым пониманием. Такая глупость.
– Сейчас я его Надежда, – тихо сказала Соня. – Звучит глупо, пафосно и нелепо. Возможно я просто себя оправдываю и не могу выбрать, как и в то время, когда бы Осколком, но если я его сейчас оттолкну, то это будет ещё хуже. Он может сломаться в любой момент. Возможно это лицемерие, эгоизм и громадная подлость по отношению к нему, но я… не могу поступить иначе. Я могу говорить за себя, но смотрю на других и отчётливо вижу: мы все балансируем на тонкой грани, и я понимаю, насколько ситуация осложнится, когда проснутся ребята. Поэтому я никогда не наседала на тебя, требуя, чтобы ты разбудил их сейчас…
Она на некоторое время замолчала. Хината тоже молчал, обдумывая слова. Сейчас он не знал, как к ним относится, но понимал, что в чем-то она права.
– Ты не хочешь, чтобы они проснулись сейчас? – тихо спросил Хадзимэ, уже зная, какой ответ услышит.
Соня покачала головой, и длинные светлые волосы, убранные в хвост, хлестнули ее по спине.
– Я этого не говорила. Все, чего я хочу, снова увидеть их счастливые улыбки. Я хочу, чтобы Гандам привычно болтал о непонятных вещах, Пеко стояла и наблюдала в своей обычной манере скрывая улыбку, Хиеко ворчала и ругалась, Ибуки бегала со своей гитарой ни на секунду не умолкая, Некомару хохотал и подбадривал всех в своей обычной манере, Абсолютный Самозванец снова менял личины, а Микан смущалась из-за ерунды и вечно падала и оказывалась в смущающих позах. Да я даже хочу увидеть живым и невредимым этого невменяемого Комаэду… – она выдохнула и подняла на него взгляд. – И Чиаки, будь это возможно… Но все это лишь мечта. Мы никогда не будем точно такими же как прежде. Нельзя просто щёлкнуть пальцами, – она так и сделала. – И все вернётся на круги своя. Но я обещаю тебе, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, какое бы решение ты не принял.
Хадзимэ молчал, чувствуя искреннюю признательность. Момент казался хрупким и ломким, длился некоторое время, прежде чем упасть хрустальным шаром и разбиться.
– У тебя тоже есть вещи, о которых ты сожалеешь? – вдруг спросила она. Хадзимэ его подавил желание встать и уйти. Конечно. Множество вещей. Про одну из них она ему напомнила. Он не сомневался, что ничего такого она в виду не имела, но как получилось, так получилось.
– Я думаю, что если бы я не струсил тогда, – тихо сказал он, облизнув губы. – Во время игры. Если бы я протянул Комаэде руку...мы бы не потеряли стольких. Ещё до того, как мы попали в Клубничный дом.
– Учитывая его поведение...любой бы испугался, – мягко и немного грустно сказала Соня. Ее вспышка хорошего настроения прошла, и она погрузилась в привычную ей в последние дни меланхоличную печаль. Хадзимэ не думал об этом. Только своих сомнениях.
Он во многом себя винил, но в этом особенно. Учитывая, что он подпустил Комаэду ближе всего к себе, да и тот позволил приблизиться максимально близко – буквально на расстояние вытянутой руки.
– Ты думаешь, я не понимаю, на кого свалятся заботы о нем, когда все проснутся? – он усмехнулся. Если все пойдет по наихудшему сценарию… Комаэда и так был крайне нестабилен, а если он очнётся в своем пограничном состоянии, останется только ожидать худшего. Хадзимэ же не дурак, прекрасно все понимал. И все же невольно себя винил. Если бы не открестился, подобно другим, не отошел в сторону, не оставил его одного.
Соня улыбнулась.
– Ты не обязан вести себя так из чувства вины, – вернула она ему ответную услугу, и Хадзимэ выдохнул.
– Если не я, то кто?
Соня промолчала.
Хадзимэ сидел и размышлял. Разговор вызывал слишком много ассоциаций, от которых ему хотелось бы избавиться. Они некоторое время просто сидели вместе и смотрели на подкатывающие к берегу волны.
– Ладно. Спасибо тебе за разговор. Мне стало немного легче. Пойду выпью кофе и зайду за Соудой. Хорошего дня, Хината-кун.
– Подожди…
Девушка остановилась.
– Скажи всем, что с сегодняшнего дня мы будем завтракать вместе. Мне изрядно надоели консервы и лапша быстрого приготовления из супермаркета, так что мы учредим дежурства и начнем готовить.
Соня удивлённо на него посмотрела и лукаво улыбнулась.
– Ругаться с Кузурью будешь сам. Он будет орать.
Хадзимэ пожал плечами. Он не сомневался, но всё же. Они должны наладить отношения между друг другом, хоть относительные.
– Главное, чтобы вы с Соудой пришли. Больше не будешь прятаться в доме?
– Не обещаю. Но буду стараться. Спасибо, Хадзимэ-кун.
Он махнул ей рукой. Стоило бы испытывать облегчение от того, что помог кому-то, сделал шаг навстречу исцелению, заложил фундамент для их нового будущего. Но на душе было погано. Слишком много всплыло тех мыслей, которые он не хотел бы тревожить. Он смотрел на своё мутное отражение в воде и не видел очертаний собственного лица, перебирал всё, что нужно будет сделать, как распределить обязанности, с чем придётся столкнуться. Сплошной рой обязанностей.
«Думаешь, сможешь помочь им?»
Хадзимэ моргнул и посмотрел на себя в зеркало. Он стряхнул с волос капельки воды. Пока он шел до своего домика, начался дождь.
Странно, что он не заметил сразу. Странно, что он настолько задумался.
Где-то глубоко в его подсознании за черной дверью с красной ручкой кто-то находился. И Хадзимэ точно знал кто именно. Алая радужка светилась равнодушным спокойствием.
– Если мне понадобится узнать твоё мнение, я приду к тебе сам, – прошипел он, обращаясь к собственному отражению. Он держит все под контролем. Именно он, Хадзимэ Хината, властен над своей судьбой. Изуру Камукура часть него, всего лишь часть, с которой он справится. Иначе и быть не может.
«Может сперва ты поможешь себе?»
Хадзимэ заскрипел зубами. Камукура всегда спокоен. Абсолютный идеал, искусственная личность. Он даже не знал, может ли тот по-настоящему испытывать эмоции, или все, на что он способен – следовать логике и использовать анализ, согласно прописанной программе, которую Хадзимэ изрядно потрепал, пытаясь следовать собственному пути.
Я его ограничил или сделал ещё опаснее?
Хуже всего, что он не знал ответа сам, и сколько бы он не мог спрятаться от себя, легче не становилось. Сколько осталось от его личности и сколько удалось реконструировать, достроить, сколько всего настоящего – об этом Хадзимэ предпочитал не задумываться. Ведь это поколеблет его уверенность в себе.
– Я уже себе помогаю. Замолчи, Камукура. Я тебя не спрашивал. Уходи.
«Ты знаешь, что они без тебя не смогут, и поэтому взваливаешь на себя заботу о них. Раз за разом. Хотя тебя никто не просил. Твоя личность иная, ты не совершил столько ошибок, не обязан за них расплачиваться. Не обязан заботиться о других. Ты мог просто уехать на материк. Или в другую страну. Зажить новой жизнью».
Фигура в черном костюме стояла прямо у него за спиной. Насыщенный взгляд алых глаз заглядывал прямо в душу.
– Заткнись! Мы делали ужасные вещи. Из-за меня они пострадали в игре. Я не собираюсь убегать!
Раздался хруст разбитого стекла. Хадзимэ не сразу понял, что происходит. Лишь когда заметил, что его кулак упирается в поверхность зеркала, которая от удара пошла трещинами. И зашипел от боли, стаскивая зубы.
Как же чертовски больно!
«Это называется слабость. Только ты этого не осознаешь. Когда осознаешь – будет поздно», – комментирует Камукура. Его фигура истончается и исчезает. Только глаз, алый, остаётся в отражении, как настоящий глаз самого Хадзимэ. От этого хочется выть. Непонятно, от боли или слов, которые бросил напоследок Камукура.
– Это исцеление, – повторяет он себе сквозь плотно сомкнутые зубы, когда вытаскивает пинцетом застрявшие осколки, обеззараживает руку и бинтует. – Исцеление.
Однако в глубине души Хадзимэ знал – нельзя исцелять других, находясь при этом на грани. Он знал, что и он сам, и все ребята, все они даже не в начале пути. Но это не значит, что нужно сдаваться.. Если нужно, то он возьмёт их за шиворот и потащит за собой. Если нужно, то он поможет, защитит, найдет возможность для каждого из них. Даже если они не смогут, то он...
Он закрыл лицо руками. Кажется, то, о чем он думает, мало похоже на путь к выздоровлению, как принято считать.
Но так или иначе, сперва они снова должны научиться слушать и слышать друг друга, потом остальные проснутся. Он возьмётся за работу над нейтростимуляторами, когда наладит дела здесь. И тогда он обязательно попросит прощения и у Комаэды. Все равно только ему с этим разбираться.
«Верно. Все тебе. Разве так поступают друзья? А можешь ли ты так поступать с ними? Считаешь, что это правильно? Думаешь, они поблагодарят тебя за это потом? Значит это так работает?»
Хадзимэ выдохнул и постарался игнорировать этот настойчивый голос, представил как закрывает эту дверь в собственной голове, как поворачивается ключ, как наступает долгожданная тишина.
Он вернулся в ванную комнату, собрал разбитые осколки здоровой рукой и кинул взгляд на свое отражение, которое казалось до крайности искажённым и уродливым. Хадзимэ снова увидел не себя, а чужое лицо, чужое имя. Представил как струятся по плечам длинные чёрные волосы.
Возможно Камукура должен был стоять на его месте.
<i>Всё потому что мы в итоге должны стать одним целым. И я перестану существовать.</i>
Он тряхнул головой и сильнее, чем следовало, сжал осколок, чуть не порезав уже здоровую руку. Если он так продолжит, то не только другим не поможет, то и себя погубит. Соберись же, Хината.
Хадзимэ выкинул все осколки и потащил их в сторону ресторана с явным намерением выпить ещё кофе. Почти рассвело. Новый рассвет разбрызгивал солнечные лучи. Возможно им предстоит долгий путь, возможно ошибочный, но если он не попробует, как могут другие полагаться на него?
С готовкой с нездоровой рукой не слишком ладилось, но он смог соорудить весьма сносные тосты, к тому времени как в ресторане начали собираться ребята. Он сможет. И станет им хорошим лидером. Теперь он сам себя им назначил и уже готовился ругаться с Кузурью и Соудой, которые обязательно выскажут претензии. Но теперь Хадзимэ будет готов.
Он постарается. Для них.
Камукура стоял за его спиной, невидимый и неслышимый сейчас даже для него, собственного альтер-эго. И наблюдал, ждал, что ещё они могут ему показать. Ведь если нет, настанет его черёд показывать что такое «исцеление», которого они столь страстно жаждят.
Вот только им это может не понравиться.