Убегая у всех на виду

Стоящие целое состояние туфли Лизы издают цоконье о мраморные ступени на крыльце, всё отдаляясь от выхода. Девушку заботливо придерживают за руку, как тут же, не отпуская, сжимают, прерывая их спуск к машине.

- Милая, tout va bien? На улице уже достаточно прохладно.¹

Джинн опускает хмурый взгляд на голые плечи жены, - ох уж это изящество, - но не верит, что в таком вечернем платье, исходя из названия, не будет холодно настоящим вечером. Лиза, выдеяляясь своей бледной хрупкой фигурой на фоне более тёмного фасада здания, бледных окон и растительности собственного сада, по виду нуждается в защите как никто иной.

- Чем быстрее доедем, тем меньше нас будет это волновать. - Минчи кивает в сторону водителя, учтиво ждущего их, немного разжимает свою руку, которая находится в руке Джинн, гладит, чтобы расслабить ту, и позволить самой неподступной Джинн завериться в том, что всё слишком прекрасно для её напрасных опасений - девушка не позволит им сдвинуться с места, если всё-таки что-то не по плану.

Плавными движениями Лиза спускается впереди и тянет за собой Гуннхильдр, улыбающимся взглядом смотря на что-то позади Джинн.

- Сегодня мы вынуждены веселиться, Джинн-э.

***

Один невольный взгляд, граничащий между расстройством и недовольством, Лиза подмечает чуть ли ни сразу, как видит лицо Джинн в лунном отблеске. Нет, им ничего не испортит вечер.

Совладая со своим волнением от опоздания, - ведь Джинн до агрессивных всплесков ненавидит опаздывать, - она всё же медленно и аккуратно вытаскивает жену из салона автомобиля, придерживая ту за руку. Лиза вскидывает брови, будто в удивлении, перетаскивает ладонь к плечу Джинн, поглаживая.

- Моя дорогая, полегче. Иначе спугнёшь всех своих до жути деловых партнёров. Улыбнись!

Гуннхильдр слышит это, едва шевелит губами, пытаясь найти ответ, но лишь мнётся, в конечном счёте смягчаясь на лицо. Её улыбка немного неправильна, слегка глупа, но всё же столь легка, утопая в послушности и наставлениях.

Они провожают собственного шофёра немыми взглядами, разворачиваясь к не особо изведанной локации - особняку одного из знакомых. По крайней мере, размеры территории никого испугать уже не могут.

- Мы опоздали. - Шепчет Гуннхильдр и уже разгоняется до своего быстрого солдатского шага, пугаясь наручным часам, выравнивает запонки на манжетах, борясь с вездесущим волнением в среде взрослых завистливых людей с мозгами, сделанными из финансов, пустой гордости и азарта.

Но, конечно, Лиза знает, сколько одиноких ночей она встречала в пустой постели, пока кабинет Джинн до самого утра был завален документами и рабочей честной силой. Лиза знает, но вспоминать не хочет. Так что сказать, что мысли Джинн - это что-то нечестное - соврать и умереть самой худшей смертью.

Они лишь бывают неправедными. Особенно в постели.

Рука Минчи с непоколебимой нежностью вновь оплетает статную строгость, хватается за рукав, затем ладонь огибает локоть, а потом их руки уже сцеплены вместе, словно цепь. Крепкая. Но Лиза, скорее, змея - возьмёт и не отпустит. До удушения речи пока не было, но даже если и настанет, то не для Гуннхильдр точно.

Джинн поддаётся этому яду, попадающему метко в самое сердце, амбициозно жаждет какого-либо решения ситуации.

- Не волнуйся, в крайнем случае, я всё укажу, ведь так? - Смеётся Минчи, замедляя шаг. - Леди свойственно ждать, и давай сделаем вид для этого, что мы - главная консервативная интеллигенция этого мероприятия.

Вверяясь в любимый уверенный взгляд и смех, Джинн сдаётся. Хотя, больше умирает.

***

И Джинн много времени говорит с гостями, называя их свои партнёрами по делу. Как и заявляли, как и учили с детства: для рукопожатия женщина всегда протягивает руку первая, и представляется, и выявляет сразу все недостатки крайне непонятной персоны, которой ещё и нужно загадочно улыбаться. Но последнему не учил никто, кроме такой же этикето-послушной матери.

Лизе нравится этикет, но не настолько, чтобы ограничивать себя в чём-то, что касается жены. Она, словно в грубоком отступе, стоит в паре шагов от группы, любуется чужими узкими парадными штанами, - нет, она не извращенка, - золотистой волной волос, красующейся в хвосте на спине, плавными жестами рук.

Большой зал венчается вторым этажом, как одним большим балконом. В перерывах светских бесед, ухмылкок Минчи и очаровательной строгости Гуннхильдр они прячутся на одной стороне этих балконов, свысока рассматривая каждого присутсвующего на балу.

Руки лежат на холодных перилах, Лиза экспериментально свешивается вниз, усмехается, выпрямляется обратно, падает на плечо Джинн головой, вызывая своими ехидными рассказами на лице той неподдельную улыбку.

Снова хочет дёргать за галстук вновь и вновь - застёгнутый фрак мешает её планам, но явно не мешает ещё и ещё прикладываться губами к щеке Гуннхильдр, нашёптывая на самое ухо тонны неприличных вещей, связанных что с вечером, что с самой Лизой.

Какое счастье, что сама Лиза пока что не додумалась сотворить что-то неординарное из её адских мыслей.

Обеим явно чего-то не хватает в их совместной культурной программе, но если Лиза вслушивается в тихий, до жути сексуальный голос жены и почти что трепещет, словно мотылёк на свету, - Джинн смущённо думается: "Мы позже уединимся, и я смогу её поцеловать". Вот так. Стоя у лакированных перил. Сцепляясь взглядом на музыкантах внизу, готовящихся сегодня вживую играть.

***

Когда они танцуют, кажется, пол зала наблюдает лишь за ними; за тем, как Джинн, с замашками джентельменских правил танца в ведущей роли, тянет Лизу на себя - но, ни в коем случае, не роняет, едва прижимается, смотрит точь-в-точь в глаза и не сбивается из всей этой суматохи, одновременно развлекая вторую даму разговором.

- Мы могли бы поговорить о вечере, - Едва слышно проговаривает Гуннхильдр, слегка сжимая пальцы на чужой талии - Но, право, до танцев мы это успели сделать несколько раз.

- Vous êtes toute mon attention...!² - Беспечно ухмыляется Минчи, пошатываясь подальше от других танцующих пар - она мельком оглядывает конкурентов, всё как и положено, но нисколько не волнуется - хватка Гуннхильдр крепка и, слегка, груба, что танец уж точно не прервётся до тех пор, пока Джинн самолично не оставит Лизу кружиться, будто пёрышко в воздухе, собирая на себе множество взглядов.

Музыка забирает их в совершенно другой край, уносит от обычного восприятия, заставляет кружить ещё. И ещё, и ещё. Вспоминать всё пережитое вместе, любить друг друга. И ещё, и ещё, и ещё.

И даже когда музыкальный тон сменяется, становясь более закрытым и таинственным, между ними ничего не меняется; как-бы невзначай опущенная ладонь Джинн на чужое бедро, Лиза, откидывающая прекрасную голову назад, пока немного прогибается, показывая идеалы своего тела партнёру в его же руках.

Минчи тихонько посмеивается, успевает осмотреть половину зала за загадочным прищуром, оставить незаметный поцелуй на щеке любимой, когда они были совсем близки к друг другу, хотя, если считать, сколько человек за ними наблюдают - он точно не был незамеченным.

Они прекрасны.

На кратких сменах композиций, как бы это недовольно назвала Гуннхильдр, случается перехват.

Лиза, по этикету и приглашениям, не может отказать и другим в танце. Красиво и очень даже примечательно разодетый молодой мужчина ведёт Лизу на площадку вновь, без лишних намёков ухватывая сначала женскую ладонь, а потом и талию к себе, сцепляясь в одно звено под новые разливающиеся аккомпанементы духовых инструментов.

Она кружится под такт музыки с новым незамысловатым партнёром, улыбается, бросает пару многозадачных взглядов в сторону Джинн, оставшейся у стены, когда удаётся развернуться на долю секунды в сторону заветного уголка и взглянуть на свой кусочек золота.

Джинн хочет понимать, что её чувства в этот момент - это солидарность и дружественная отдача с ожиданием обратно, а не зависть и ревность к своей женщине. И ведь действительно: сперва покажется чем-то лживым и злым, а потом перейдёт в мысли о том, что улыбки - вежливость, близость - танец, Лиза - всё ещё с Джинн.

То, с какой жадностью и благоговением одновременно она ожидает свою жену с танца, чтобы снова забрать в свои крепкие руки, чтобы всем показать, кого Лиза и кого сама Лиза может подчинить...

Будто тёмный мотылёк, красуясь, погрустневшая Минчи выплывает к стене, слегка теряя весь свой пыл в лёгкой усталости так держаться, но её прижимают к тёплой груди, подбадривая.

- Джинн, мы можем ненадолго убежать?

***

Позже они решают уйти и прогуляться, пробираясь на задний закрытый двор с прекрасными видами; ночной сад и его редкая коллекция однолетних растений явно пришлась по вкусу Минчи, ранее, в подростковом возрасте, имеющей дело с выращиванием диковинных на вид культурных видов для исследований и уроков её домашних учителей. Джинн, охваченная оковами привязанности, плетётся за ней всю дорогу, ловя ночной холодок под слоями выглаженных морей одежд.

Огромный угловатый фрак Гуннхильдр слетает с её плеч, находя своё место на озябших плечах Лизы, умертвляющей свой взор в вечной красоте природы.

Они долго гуляют, плутая по заросшим каменным дорожкам между белыми скульптурами из камня, слегка пугающими своими пустыми глазными яблоками и застывшей историей старинных бедствий. Минчи всё тянет их куда-то подальше, в самую глубь, чтобы не найтись, чтобы забыться.

Одинокая скамья под старым деревом вишни принимает себя под удар в этом беспечном уголке вечноцветущей долины. Лиза подбирает руками резной подол к бёдрам, усаживаясь к дереву, Джинн более брутально садится рядом, сразу разворачиваясь коленями к жене.

- Здесь спокойно, достаточно тихо.

- Лиза, мне всегда спокойно на душе, когда ты рядом.

Она снимает свои белые перчатки, осторожно оглаживает голой ладонью волосы Лизы, - а та всё льнёт поближе, - подбирает их за уши, потом успевает подбавить ещё незначительных детальных комплиментов, ведь Лиза сама заигрывает и напрашивается.

- Ты снова заставляешь терять меня все слова. - Признаётся Джинн.

Далёкая луна лишь свидетель похожести чувств, всей противоречивости их истинных масок и страхов. Джинн пытается забыться, Лиза, наоброт же, - не давать себе таять в этих вселенских глазах, пока Гуннхильдр прокашливается, отмеренным голосом раскрывая свои мысли заново.

Она успевает и поцеловать чужие прекрасные руки, зная, насколько это принимает близко жена, и даже перейти дальше, шептать стихи, восхвалять.

Читать много стихов. Написанных самолично в том числе. В честь самой необычайной женщины во всём мире. Ломающей сознание пополам, весь дар говорить и дышать.

- Я бы провела так всю свою жизнь. - Джинн непреклонна во влюблённых высказываниях, чередуя в себе то великого невинного романтика, то мерзавца, требующего от девушки то чёткий ответ, то не требующий никакого согласия на поцелуй.

Они дурачатся, говорят на непонятной смеси разных языков, но продолжают понимать друг друга - много для этого не нужно, а романтики - хоть отбавляй.

Лиза на грубом и величественном снежнянском становится "красотой не от сего мира" и "богиней", пока ей в буквальном смысле поклоняются, стоя на одном колене рядом со своей особой, продолжая выцеловывать каждый драгоценный кусочек тела. Джинн же обаянием уходит во все тяжкие, становится "soleil"³ или дорогим "or"⁴ на фонтейновском, а ведь Лиза любит этот язык больше своей жизни; она хвалит, она восхищается, она говорит, что готова на всё ради этой львиной выдержки и гордости, чтобы чувствовать себя нужной, смеяться и краснеть от каждой доли комплиментов себе любимой, чтобы жить и ловить свой идеал.

***

Но любой вечер рано или поздно заканчивается.

Джинн последний раз прощается со знакомыми, пока Минчи совсем не отстаёт от неё в этом же жесте, эмоции скатываются лавой по телу сквозь воспоминания о танце, о важных договорах и благотворительных акциях, о романтике заброшенного античного сада.

Когда они уезжают, вопреки их личному водителю, Гуннхильдр придерживает руку Лизы, - галантность и уважение, - пока сажает ту в машину. Сумрачный мрак сгустился над целыми лесными полями единым циклоном, не давая шанса увидеть свет и тепло до самого утра.

Всё дальше отдаляясь от особняка, Джинн не даёт себе развернуться и посмотреть вслед зданию, будто это что-то страшное, безвозвратное, наказуемое сплошным грехом. Минчи рядом последний раз расплывается в мягкой улыбке, зная, что всю её помаду с губ уже давно заботливо и жадно забрала жена, нисколько не смутившись забрать на себя и все желания. Лиза дремлет на чужом сильном плече, её со всей грациозностью нежно обнимают свободные руки.

Джинн заранее укрывает их колени пледом, - всё прохлада, - чтобы после забвенно ловить мрачные пейзажи за окном, изредка кидая водителю какие-то слова.

Не чувствуя усталости. Чувствуя опустошение. Сжиматься в самой себе. Прижиматься поближе к любимой ласковой женщине.

Всё, что нужно им обеим.