Дневниковые записи

«Почему же так больно? Почему хочется убить собственного близнеца? Я не знаю. Наверное, дело в Гермионе. Но я ничего не могу поделать, только молчать и не мешать счастью брата. Сердцу же не прикажешь. Особенно чужому», — такие мысли одолевали меня уже давно. С момента начала отношений Джорджа и Гермионы. Сейчас я сидел в гостиной и занимался мазохизмом.

Наблюдал, как Гермиона и Джордж сидят и занимаются, затем Джордж начинает шутить, а Гермиона смеяться. У Мионы самая красивая улыбка. В такие моменты я бы мог смотреть на нее вечно. Скоро ежегодный Рождественский бал. Джорджи уже пригласил Гермиону, он вчера мне рассказал. А я остался один. Вообще нет желания туда идти и смотреть на них. Как брат влюбленными глазами смотрит на нее, а она счастливо улыбается ему. Фу! Аж тошно. Почему он? Что есть в нем, чего нет во мне, а Гермиона? Чем я хуже?

Пришлось пойти на бал. Братец заявил, что не позволит мне остаться одному, и пригласил Анджелину от моего имени. Как только мы пришли, я сплавил ее какому-то Когтевранцу, а сам занялся любимым мазохистским занятием. Медленный танец. Все танцуют, а я как идиот, стою один, смотрю на девушку, которая выбрала моего близнеца, а не меня.

Внутри пустота. А ведь я все еще надеюсь, что она бросит Джорджа и будет со мной. Глупо? Определенно. Они вместе уже несколько месяцев. Таким счастливым я никогда не видел брата. Она изменила его.

Возможно, все было бы по-другому, скажи я ей о своих чувствах, но каждый раз, подходя к ней, забываю обо всем и просто смотрю на нее. Наверное, она считает меня полоумным, после пяти попыток заговорить.

Собираюсь уходить. Объект моей любви куда-то пропал, к слову, как и брат-близнец. Здесь мне больше делать нечего. Иду в башню факультета. Поднимаюсь по лестнице, и ни о чем не подозревая, открываю дверь в спальню. Так больно мне еще не было никогда. Посреди комнаты стоят они и целуются. Платье Гермионы валяется где-то в углу. Джордж без рубашки. Даже идиоту понятно, что будет дальше. Тихо закрыв дверь, я направился в Выручай комнату.

Больно. Чертовски. Не могу больше сдерживать это в себе. Начинаю крушить все подряд в комнате. Руки болят, но я продолжаю. Я знаю, что не должен любить девушку брата, но не могу ничего с собой поделать. Я могу любить ее сильнее. Почему не я? Ярость покинула меня. Осталась всепоглощающая пустота.

***

В комнату я вернулся далеко за полночь. Джордж и Гермиона уже спали. Я переоделся и лег на кровать. Сон все не шел. Ближе к шести утра проснулась Гермиона и начала собирать свои вещи. Она не сразу заметила, что я тоже в комнате. А я же в свою очередь вовремя успел закрыть глаза, чтобы она решила, что я сплю. Вроде прокатило.

Она надевает платье, берет в руки туфли, а затем — уходит. В тот момент, когда щелкает дверной замок, у меня рождается гениальная идея — в темноте ведь не видно, кто из нас с Джорджем — кто, голоса у нас одинаковые, так что можно выдать себя за Джорджи.

Так, прислав утром с совой записку, я назначаю девушке брата свидание в Выручай комнате на завтрашний вечер. Знаю, что она придет, ведь я подписался именем брата.

Когда Гермиона входит в Выручай комнату в указанное в записке время, комната невероятно красиво украшена свечами, но самого Джорджа она не видит. Только чувствует, как сильные руки обнимают со спины и медленно разворачивают, увлекая в поцелуй. Лица девушка не видит, только тени, отбрасываемые свечами. Можно выхватить только какую-то мелочь на секунду, если очень присмотреться. Но Грейнджер не до этого. Горячие губы покрывают поцелуями ее шею, и она тает под ними.

Я знаю, что она уйдет, думая, что эту ночь провела с моим братом и позаботился об этом заранее, дав ему снотворного и вложив в голову ложные воспоминания. Так и происходит.

Едва занимается рассвет в высоких окнах, Гермиона неслышно встает, думая, что я сплю, и одевается. А я не двигаюсь, боясь выдать то, что вовсе не сплю. Свет — мой худший враг, уже во все оружия. Так что позволяю ей уйти, зная, что даже сегодня ночью она не была по-настоящему моей, что я поступил просто омерзительно. Никто из них никогда не узнает, что произошло этой ночью на самом деле. Теперь я готов смириться с тем, что она не моя. Теперь у меня есть воспоминания, которые стоит хранить. Но никто не спасет меня. Я провалился в свой собственный ад. До Фредерика Уизли теперь никому нет дела.