«А я думал, что это ты умер.»
Денис переворачивается на другой бок, упираясь взглядом в кудрявую голову мирно сопящего рядом Кольцова. Он даже этим умудряется раздражать, ведь к самому Титову сон не идёт. В голове всё вертится разговор с дедом поехавшим. Ну он же мёртвый. Денис скидывает с себя одеяло — душно до невозможности — и тянется за телефоном. Галерея. Фотографии. Могила этого самого деда. Вот же написано: «Костров Вениамин Алексеевич. 01.05.1946 — 30.08.2017». Всё так, как и должно быть. А Кольцов со своей теорией идиотской о том, что баба Нюра из ума выжила и с попугаем разговаривает, верна как ни что другое.
Но слыша приглушённый сдавленный кашель, Денис вздрагивает, не в силах даже до конца осознать, что подобное через две запертые двери он бы вряд ли смог различить. Сознание играет плохую шутку, подпитывается больным воображением и страхом. А ведь бояться есть чего. Денис же помнит, как они разбились. Разве возможен такой бред?
Он укладывается обратно, уставившись в потолок и разглядывая узор из мелких трещинок. Это на удивление успокаивает, веки тяжелеют, но он тут же распахивает глаза, слыша оглушающий визг колёс, а затем и пронзительный скрежет металла, глухой удар об землю, тело моментально пронизывает болью, когда оно бьётся о приборную панель, где-то на грани сознания мелькает банальное «надо было пристегнуться». Голова гудит, сердце бьётся с неистовой силой, перегоняя кровь, а та в свою очередь сочится по лицу и стекает на землю. Думать не получается. Весь мир вокруг — одно расплывшееся пятно, а Титов может вырвать из этого месива свою собственную окровавленную руку. Он взглядом цепляется за неё, но не может пошевелиться, тела не чувствует вовсе. Оно не слушается, не поддаётся элементарным командам. Денис смотрит на свой палец, которым пытается дёрнуть. Это похоже на предсмертные конвульсии, а от этого становится лишь страшнее. Но он же живой? Он видит, слышит, как шелестят ветви деревьев на ветру там рядом с дорогой. Но пошевелиться не может. И ему остаётся только смотреть и ощущать, как жизнь медленно, но верно покидает тело, в то время как в ушах начинает звенеть: «<Это как передержка. Чтобы со смертью смириться».
Титов просыпается на боку, судорожно дыша и первым же делом пытается выпрямить руку, лежащую у головы. Всё в порядке. Ничего не случилось. Они же живые. Они живые, а дед тот мёртвый. А может и наоборот…
Денис хватает мобильник, вновь открывая галерею. Он смотрит на фотографию чужой могилы, стараясь убедить себя — это всё взаправду, а та авария, сны идиотские — вымысел. Просто разыгравшаяся фантазия. Ничего больше.
Дыхание всё ещё сбивается, а от попыток восстановить его глубокими вдохами и выдохами пересыхает во рту. Духотень ещё такая, хотя на улице в это время настоящий дубак. Наверное, это потому что их тут пятеро спит. Надышали, всё такое… Денис оборачивается туда, где раньше лежала Катя. Четверо. Их уже четверо.
Нет. Даже не четверо. Он проходится взглядом по кровати Эли. Трое. Уже потеряли двоих девок, а всё почему? Герой-сука-расследователь не захотел после пропажи Кати уезжать. Да он ради первой встречной юбки на что угодно готов. Говорил же Денис — валить отсюда надо, валить. И плевать на эту Лебядкину. Пусть полиция с этим разбирается. Но нет. Мы должны остаться! Мы должны докопаться до правды! Правдоруб хуев. А теперь у них ещё один пропавший человек, не считая водителя местного, но на него уж точно крайне поебать.
— Сука журналистская… — выдыхает Денис, вылезая из кровати уже окончательно. Он не уснёт. Провалялся полдня до этого, а сейчас в голову ничего кроме кошмаров не идёт. Надо просто попить, успокоиться, посидеть и подумать.
Титов так и делает. Вода прохладная и освежающая. Как будто живительная. Даёт сил на существование хоть немного. Особенно хорошо это ощущается, когда во рту пересохло. Денис ходит туда сюда по комнате. Если они правда в посмертии, действительно умерли, значит их могилы должны быть на кладбище? Их фотки же были во сне, значит и в реальности… Или это был не сон? Титов опять утыкается взглядом в телефон. «Костров Вениамин Алекс…»
Снова этот треклятый кашель за дверью.
Нет, так просто невозможно жить. Невыносимо. Денис возвращается в комнату, хватает свитер, жилетку. На улице ведь холодно должно быть. Но голову словно простреливает, и Титов едва ли не на колени падает, хватаясь за голову. Таблетки его где? Не его, Катины. Поебать. Он хватает банку, пытается открыть, роняет. Голова так трещит, что мысли рассыпаются в ней, как таблетки, лежащие сейчас по всему полу. Денис хватает горсть, часть которой сквозь едва слушающиеся пальцы валится обратно, но какие-то он всё-таки закидывает в рот, проглатывая. Полегчает. Ему сейчас полегчает. Голова так трещит.
«А отрезанные ноги знаешь как болят».
Титов выпрямляется и хватается за шею, ощупывает её, надеясь не найти там ничего, но ощущение такое, словно он может пальцы просунуть прямо вовнутрь через ровный срез на шее.
— Денис?
Его дёргают на плечо, но не ожидав этого, Титов валится на спину. Наваждение пропадает, но он не торопится убирать руки от шеи, ощупывает её ещё раз — целая. Даже царапинки нет, не то чтобы…
— Эй, — перед лицом пролетает рука, а затем ещё раз, только уже вверх. — Случилось что?
— Голову прихватило, — тихо отзывается мужчина, всё ещё держа пальцы у своей сонной артерии. Он чувствует, как по ней пульсирует кровь, и Кольцов, к счастью, ничего на это не говорит или просто не замечает.
Сидит рядом такой заспанный, смотрит на него с охуеванием и каким-то фантомным волнением на самом дне взгляда. Или Титову кажется только? Точно кажется. Кольцов на сострадание вообще не способен. В подтверждение данного утверждения он даже не протягивает другу руку, чтобы тот спокойно сел, и Денис корячится самостоятельно, а потом нагибается над рассыпанными таблетками, принимаясь их соскребать, но голова гудит, а руки не слушаются. Какого же удивление Титова, когда Макс, хоть и с явной неохотой, пододвигает к нему пару отлетевших далеко в сторону таблеток.
— Чего не спишь-то? — вопрос чисто формальный. Денис это слышит в абсолютно безэмоциональном голосе. И это почему-то бесит ещё сильнее. Что Кольцову вообще от него надо? Вот доебался.
— Мне дед тот мерещился. Опять, — его голос даже не дрогнул, несмотря на всё внутреннее негодование, но он краем глаза видит, как Кольцов закатывает глаза, уже собирается отвернуться, но на мгновение замирает и поворачивается обратно. Что удумал? Лекции читать по психиатрии?
— Послушай, — его тёплая ладонь ложится на плечо, Денис даже сквозь свитер чувствует её жар. Или ему просто самому холодно? — Мы видели попугая в его комнате? — он делает паузу. Ждёт чего-то? Ладно, Титов подыграет этому горе-психологу, кивнёт в ответ. — Ты видел его могилу на кладбище? — ещё один кивок. — Не знаю, что тут происходит, но местные явно поехавшие в край. Давай на этом и остановимся.
Смотрит ему прямо в глаза. Дожидается, пока Денис ему ещё раз кивнёт и преспокойно ляжет спать, да только Титов вообще не уверен, сможет ли уснуть. Его мучает это мерзкое чувство тревоги, заползшее глубоко внутрь.
— Мне на кладбище надо.
Тишина стала оглушающей в один миг. Блять, Кольцов, скажи хоть что-то: «Да», «Нет», «Пошёл нахуй». Последнее было бы самым логичным, и Денис понимает это, как никто другой, только вот с Макса уже окончательно слетели остатки сна, когда он взял на себя роль врача и начал Дениса лечить своими байками про поехавших местных.
— Могилу ту найти, — уточняет Денис спустя бесконечную паузу. — Мне очень надо её увидеть.
Всё, сейчас он его точно пошлёт. А Титов пошлёт его в обратку, чтобы неповадно было. И Денис решает сделать первый шаг к обмену любезностями первым. Он сбрасывает чужую руку со своего плеча, застёгивает куртку, убирает банку с таблетками в карман, бросает тихое «Да пошёл ты нахуй» и уходит из комнаты, а затем и из дома, попутно натягивая шапку, потому что холод на улице и правда знатный, пробирает с первых же шагов, и Денис замирает на крыльце. Мало того, что холодрыга на улице, так ещё и тьма полнейшая. Ну и куда он сейчас пойдёт? На кладбище. Ночью. Просто, потому что не спится ему, как адекватному человеку. Ветер ещё насквозь пробирает. Денис ёжится, всматриваясь в темноту. Благо хоть телефон есть, а там фонарик. Можно будет добраться спокойно. Здесь же не так далеко идти. Он разворачивается, собираясь зайти в дом. В пизду это всё. Ещё не хватало ему в одиночку шататься по лесу. И он буквально врезается в Кольцова, стоящего на пороге.
— Ты куда один попёрся? — спрашивает он, а Денис смотрит прямо перед собой, цепляясь взглядом за каждую ниточку на чужой жилетке. — Совсем конченый? Где там это кладбище твоё?
Денис вытаскивает телефон, показывая карту с отмеченной точкой. Там не грузится ни черта, но Титов скриншот сделал на всякий случай. Здесь то есть сеть, то нет, а ориентироваться как-то надо.
— И чего ты встал?
Денис оборачивается на друга, который уже ушёл вперёд. Он что, в самом деле решил в ночь пойти на кладбище только потому, что Денису неймётся? Вот он реально псих. Или придурок с синдромом спасателя и агрессивным желанием всем помочь. А может и то, и другое сразу. Денис ещё не решил для себя этот вопрос окончательно, но понял кое-что другое. У него появилась возможность решить вопрос раз и навсегда, а бонусом ко всему этому — он идёт не один. А с непутёвым другом идиотом. Что ж, жаловаться не на что. Это лучше, чем в одиночку. И от ощущения того, что Кольцов идёт с ним, как-то на душе становится теплее. Вот нахуя он это сделал? Может сам хочет убедиться в правдивости своих предположений.
Они идут по дороге, которая, кажется, существует только из-за катания по ней одной машины туда-сюда. Здесь же не ездит никто, а местная дорога — тропа, вымятая шинами авто. Конечно, дальше идёт что-то более напоминающее нормальный путь. Правда это просто земля. Или песок какой-то. Мда, нормального асфальта тут днём с огнём не сыщешь, а они топают в ночь с фонариками от телефонов.
— Вот ты правда думаешь, что мы могли просто умереть? — прерывает их гробовое молчание Кольцов. — А теперь где-то между мирами чалимся?
Титов не знает, что он думает, и не понимает, во что ему верить.
— Я аварию помню, — он смотрит на дорогу. Прямо себе под ноги, чтобы не споткнуться и не свернуть шею.
— Да, ушли от столкновения и съехали к реке.
— Я помню, как машина перевернулась, — Денис останавливается, смотря прямо перед собой. — Помню, как лежал и не двигался. И дыхание смерти помню. Как настоящее. Такого, блять, не придумаешь.
— Воображеньице у тебя, конечно, дурное…
Титов ловит себя на мысли, что ещё секунда, и он Кольцову въебёт. Вот же ублюдок самодовольный, ещё и издевается.
«Ты ведь не просто так сюда попал»
Денис оседает на землю, хватаясь за голову и скрючиваясь. Трещит. И боль эта такая реальная, что…
«Отрезанные ноги знаешь как болят»
Его хватают за плечи, словно вытягивают из бесконечного кошмара, Денис тянется за таблетками, хватается за крышку, но руки не слушаются. И Титов успевает почувствовать, как заветную банку вырывают у него из рук. Сука, зачем?
— Сколько тебе их нужно?
Титов не может ответить. Эта боль его словно парализует, не даёт нормально соображать.
— Сколько?
А потом его словно головой в воду окунают и все звуки пропадают. А вместе с тем и боль. Только оглушающая пульсация собственной крови в голове. Так спокойно. Но Денис дёргается наверх в попытке вынырнуть, вновь получить возможность дышать, а боль исчезает так же внезапно, как и появилась до этого. Он садится на земле, хватаясь за первое, что оказывается рядом. Мягкая ткань… Чужой рукав. И Кольцов ему в лицо заглядывает. Ха, взволнованный такой. Забавный, до безумия.
— Денис?
— Нисколько, — он выдыхает, стаскивая шапку и проводя рукой по волосам, взлохмачивая их и одновременно с тем стараясь унять давящую на виски боль. — Это прошлые ещё подействовать не успели. Показалось, что лучше стало, а сейчас… Как будто заново навалилось…
Макс садится рядом, а пальцы Дениса всё ещё сжимаются на его рукаве. Вокруг них по обе стороны от дороги лес. Тишина больше не глушит. Она по-своему приятна. И лес словно говорит своим шелестом ветвей. Не даёт мраку молчания стать абсолютно удушающим.
— Ты мне не веришь, да?
— Я в это верить не хочу, — внезапно выдаёт Кольцов, подтягивающий к себе ноги. Холодно на земле посреди ночи сидеть. До жути. — Не умерли мы, ясно? И я не сдамся, пока не узнаю, что тут за чертовщина вообще происходит.
Так для этого посмертие и нужно. Чтобы ты понял, как следует, что помер уже. А то помрут и не понимают. Всё суетятся-суетятся. Какие-то свои дела закончить хотят. А ты, парень, поостынь. Некуда больше спешить.
— Какие-то дела закончить хотят… — повторяет Денис.
— Что ты несёшь вообще?
Денис поворачивается к нему, а в памяти всплывает могильный камень, и он мотает головой, чтобы отделаться от этой мысли, но делает лишь хуже себе. Мозг внутри черепной коробки словно бьётся об стенки и отзывается болью. Титов хватается за неё руками, сжимает в пальцах пряди волос, но на одну из них ложится чужая тёплая ладонь, Денис чувствует, как она слегка подрагивает. Как от волнения или страха. Проходит минута. В этой их самой гробовой тишине, но она не пугает. Время. Они никогда его не замечают в обыденной спешке, а сейчас головная боль дала им время подумать.
— Ты… Как? — с заминкой произносит Кольцов, а Денис лишь убирает его руку от себя. Ну что этот Макс за урод? Опять всё портит. Не даёт с собственными мыслями наедине побыть. Заставляет думать о нём… Титов отворачивается, натыкаясь взглядом лишь на непроглядную ночную темноту. Беспокоится за него этот Кольцов… И прикосновения у него такие внезапно ласковые, заботливые. Денис и подумать не мог, что у Макса руки такие… Такие особенные как будто. Он молчит, смотря в тёмную пустоту, а теперь все его мысли останавливаются на одном человеке, который попёрся с ним на эту злосчастную прогулку. И сейчас своим присутствием только всё усложняет.
— Макс, а если мы… Ну в самом деле умерли? — он поворачивается к другу, надеясь, что он дослушает. — Если просто торчим здесь, потому что смириться с этим не можем? Ну… Если всё. Дальше только пустота, а я домой рвусь к маме, ты своим расследованием идиотским увлёкся… Вдруг мы просто жизнь отпускать не хотим? Макс, я в пустоту не хочу. Я жить хочу, понимаешь? Я домой хочу.
Он тяжело вздыхает, прикрывая глаза. Конечно Кольцов не понимает. Для него всё это — какие-то абстрактные переживания, а для Дениса ощущение смерти уже давно не просто пустой звук. Он борется за свою жизнь, а сейчас он просто… Он не готов умирать. Никто не готов, но Титову кажется, что он в особенности. Он хочет обратно в свою квартиру, в свой офис. Хочет жить, но тут его словно настигло всё самое страшное.
Из череды раздумий вырывают ещё наглее, чем из приступа боли. Кольцов хватает его за скулы, притягивая к себе и вовлекая в поцелуй — быстрый и какой-то совершенно необъяснимый, словно случайный не сдержанный порыв чувств. Денис распахивает глаза, глядя на него.
— Ты какого хуя вытворяешь? — он смотрит на Кольцова, который спешно убирает от него свои руки и словно не знает куда их деть. Ага, растерялся. Только взгляд быстро возвращает на Дениса, словно всё правильно сделал. Гордый такой.
— А если умерли, то что терять-то? — он пожимает плечами, отводя взгляд к нему. — Сам только что затирал своё «не смирились, дела не доделали». Я может это… К смирению пришёл.
Ах вот оно значит как. Смирение он ищет. Охуел в край. С заботой своей, поддержкой и переживанием. Но Денис тоже умеет повергать людей в шок. Он хватает Макса за ворот его треклятой жилетки, на которой он успел изучить часть ниток, и жадно впивается в его губы. Кольцов бесит, но в то же время он сейчас сидит рядом с ним на пустой дороге, потому что не хотел отпускать одного, такой весь из себя герой, сука. Ладонь Макса мягко ложится на его руку, и у Дениса сердце словно замирает. Ну не может просто такого быть, чтобы такие руки, которые наверняка бесстыдно лапали не одно голое тело во время пьяного секса, сейчас так мягко к нему прикасались. Кольцов в принципе таким быть не может. Денис отстраняется, смотря на Макса, который сейчас уже и не думает впадать в шок, лишь смотрит с такой наглостью своей обыденной. Нет, это определённо Кольцов. И он определённо всё тот же мудила. Только это тот мудила, к которому бы Денис прижался в поиске поддержки, почему-то именно в эту секунду он уверен, что Макс бы его не оттолкнул.
Смирение, ха. Да какое уж тут к чёрту смирение. Ну уж нет, с осознанием этого тёплого чувства внутри Денис умирать не готов. И не хочет он. Тоже мне, смирение. Прав Кольцов. Дед этот мёртвый, у бабки попугай, а на кладбище точно его могила и ничья другая. Денис ещё раз открывает свой телефон, смотрит в галерею и сжимает мобильник до боли в пальцах.
— Макс, пойдём обратно.
— А кладбище? Ты же могилу там эту искать собрался.
— Да есть она там, — он поднимается, отряхивая мерзкий сырой песок со штанов. — Холодно и темно. В пизду это всё. И обратно хочу.
— Ладно, как хочешь, — он поднимается, убирает руки в карманы, а проходя мимо, внезапно оборачивается, усмехаясь. — Не знаю, что ты там себе решил, но я, даже если это какое-то «посмертие», умирать не собираюсь.
Денис на мгновение замирает с осознанием происходящего. Смирение… Как же. Кольцов не из тех, кто сдастся просто так. Поцелуй, который Денис всё ещё ощущает на своих губах, это не принятие чувств, это призыв к тому, чтобы за них бороться. За жизнь, в том числе.
— Не отставай, давай. Я тебя по лесу искать не буду.
Будет. Денис усмехается этой мысли, но всё же спешит поравняться с Кольцовым. Точно будет.