Сехун - хороший мальчик по всем параметрам. Он умный, прилежный, аккуратный, переводит бабушек через дорогу и снимает котят с деревьев, не прогуливает занятия и каждые два дня прибирается в своей комнате. Одно подводит: его лучший друг - мудак. И нет, Чонин, конечно, не тянет на бэд боя, он совсем не высокомерный, он тоже может поплыть на середину пруда за мячом, улетевшим у бедных, рыдающих навзрыд, семи-восьмилетних ребятишек, он вежлив и обходителен с девушками, но вот по отношению к близким друзьям космических масштабов мудачина. Сехун, который, вообще-то, даже матом не ругается, первым же подпишется под данной характеристикой Ким Чонина.
И вот по вине этого самого мудака, они сейчас ползут по строительным лесам, что стоят у западного крыла их университета, потому что оно давно требует покраски, в масках Человека-паука и Халка, наличие которых Чонин не соизволил объяснить, отмахнувшись простым "так забавнее". Причина такого увлекательного вечернего променада крылась в случайно брошенной Сехуном несколько дней назад фразе, что ему бы хотелось побывать на крыше их вуза. Сехун-то сказал и забыл, а вот Чонина долбануло, и, если уж это случилось, то спорить с ним бесполезно. Поэтому Сехун на трясущихся ногах и шагает по деревяшкам, которые выглядят так, будто треснут в любую секунду, за своим стандартно пышущим энтузиазмом лучшим другом, чей статус уже давно пора поставить под сомнение. Слишком мудак просто.
И кто бы мог подумать, что в столь поздний час, да еще и в этом крыле, будут проводиться занятия. Чонин мог, потому и перестраховался с маскировкой, но не счел нужным предупредить об этом Сехуна, чтобы не спугнуть его раньше времени. И вот они замирают перед аудиторией, из которой на них с пока еще просто расширившимися от шока глазами, но уже готовые разразиться истерическим хохотом, смотрят студенты. Чонин весело машет им рукой, Сехун делает шаг назад, пытаясь слиться с окружающей местностью, а профессор Чхве, самый старый и самый уважаемый из всех преподавателей университета, переводит взгляд за окно, дабы понять, что же так заинтересовало его учеников. Секундная пауза, и профессор, театрально схватившись за сердце, падает в самый настоящий обморок, Чонин от шока падает с лесов и путается в зеленой сетке, что удачно смягчает падение, слава богу, итак с небольшой высоты - за час они добрались только лишь до второго этажа - а Сехун все еще сливается со стеной, но теперь еще и молится, чтобы этот инцидент им не аукнулся.
Мольбы не помогают. Как не спасает и маскировка. На следующий день их вызывают на ковер к декану. Сехун думал, что, если дойдет до такого, то он все-таки долезет по лесам до самого верха и сбросится с крыши, потому что, о боги, какое пятно на его безупречной репутации, но теперь почему-то спокойно идет рядом с другом по коридору и понимает, что, как говорит Чонин, его все происходящее не ебет вообще. Видимо, общение с ним учит принимать даже такие вещи, как данное.
За тяжелой дубовой дверью слышатся голоса, и парни синхронно глубоко вдыхают, прежде чем зайти.
Легкий скрип давно несмазанных петель оказывается внезапностью для находящихся внутри людей.
- Блять, Чанёль, прячься, - шипит парень, занимающий место в большом кожаном офисном кресле.
Сехун хмурится, потому что тот как-то слишком молод для декана, да и для студента, кажется, тоже, выражение лица Чонина приобретает выражение "what the fuck is going on?", а парень, названный Чанёлем, реально пытается спрятаться. Он дергается в одну сторону, потом в другую, косится на стоящий позади него шкаф, даже пытается туда впихнуться, что с таким ростом просто не представляется возможным, а потом видит лучший выход в том, чтобы схватить с напольной лампы торшер, напялить его себе на голову и раскинуть руки в стороны в имитации рогов позади сидящего в кресле молодого человека. Сам парень уже замечает, что в дверях стоят не работники университета, спалившие их за попыткой найти вопросы к зачету в конце месяца, а два первокурсника, у которых отвисли челюсти от долбоебичного поведения Чанёля, от которого у второго участника этой сцены немого кино лишь рука прирастает ко лбу. Он поднимается, снимает торшер с головы друга, влепляет ему смачный подзатыльник, кличет конченым дебилом и выходит из-за стола ровно в тот момент, когда в свой кабинет все-таки заходит декан.
Сехун переводит взгляд на строго вида мужчину с густыми бровями, которые могут сорваться с лица и создать собственное государство, снова смотрит на парня, визуально малолетку, у стола, и окончательно путается - Сехун, может, в учебе и умный, но по жизни не очень сообразителен. Чонин откровенно ржет с лица друга, наплевав на то, что ситуация к этому как-то немного не располагает.
Старшекурсники под шумок, тут же созданный деканом, а по ору Сехун понимает, что папка-то тут именно он, при виде двух студентов, отправивших лучшего преподавателя в больницу, по стеночке сваливают из кабинета, но остаются в коридоре слушать угрозы об отчислении парней, которые спасли их самих от такой же участи. А это стоит как минимум благодарности.
Их дружба начинается с бутылочки соджу, потому что такой стресс надо запить, с того, что Пак Чанёль - это диагноз, второй парень, Лухань, - олень, и не понятно то ли Бэмби, потому что милое личико и взгляд больших карих глаз, то ли тупой, потому что так сказал Чанёль, Чонин, как знают уже все, - мудак, а Сехун все еще хороший мальчик, который просто затесался. Чуть позже узнается, что Лухань еще царь и Бог, по крайней мере его самооценка уплыла именно в такие дали, и что в их компании есть еще Бён Бэкхён, который положил хуй на учебу ради курсов бармена. И Сехун вообще не понимает, какого лешего он забыл в этой тусовке, что Чонина - не аргумент, но вроде как даже чувствует себя счастливым с этим людьми.
Только Лухань немножко напрягает, потому что тактильный маньяк, потому что каждое его случайно-специальное прикосновение пускает по коже стадо мурашек, следы которых еще долго горят, потому что от этого Сехун краснеет, как школьница, ведь к чьим-то еще прикосновениям, кроме неловких похлопываний по плечу за хорошую успеваемость от отца и дружеских тычков Чонина, не привык. Чанёль с Бэкхёном, конечно, тоже оказываются любителями обнимашек или просто повиснуть на плечах, но это Сехуна почему-то не смущает. Понять, почему, у Сехуна никак не получается, а лучший друг вместо того, чтобы помочь, смотрит на все это и коварно хихикает, а потом охуевает в конец и выдает:
- Друг мой, ты пидарас.
Сехун выплевывает чай, пачкая белоснежный ковер в гостиной собственной квартиры, устраивает панику уже по этому поводу, бежит в туалет за чистящими средствами, чтобы отмыть пятно до того, как он въестся, и только приведя все в идеальный вид, вспоминает, с чего все началось, и смотрит на Чонина со смесью шока, "что за хуйню ты городишь?" и смущения во взгляде.
- Ну, тебе же нравится Лухань, - тоном родителя, в сотый раз объясняющему своему чаду, почему нельзя пихать пальцы в розетку, произносит Чонин.
- С чего ты взял?! - своим праведным возмущением Сехун выдает себя с головой.
- Ты с ним улыбаешься.
- Я и с тобой улыбаюсь, - парирует Сехун.
- Нет, дружище, со мной, как и со всеми остальными, ты либо ходишь с выражением лица дамы в трауре, либо ржешь, как припадочный тюлень. А с ним именно улыбаешься, еще и так мило, что хочется подбежать к тебе и затискать до смерти, - Чонин даже тянет шаловливые ручонки к лицу Сехуна, чтобы потрепать за щечки, за что тут же получает по пальцам.
- Из нас двоих на гея сейчас больше ты похож.
- Окей. У меня есть лучший способ все это проверить.
Сехун очень наивен, потому что верит, что способ у Чонина хороший и действенный. Сехуну и самому хочется узнать, скрывается ли что-то за его реакцией на прикосновения Луханя и если да, то что это: симпатия именно к старшекурснику, нетрадиционная ориентация или просто выкрутасы юного тела, еще не познавшего физической близости, ведь Лухань трогает обычно так, что тычок в плечо можно приравнивать к изнасилованию. Сехун еще раз убеждается, что его лучший друг - мудак, потому что Чонин врубает на ноутбуке порно. Причем абсолютно обычное порно, утверждая, что, если Сехун нормальный, это должно его возбудить. Сехун напряженно вглядывается в экран, вслушивается в стоны и правда пытается что-то почувствовать, но перекошенное в псевдо экстазе лицо далеко не самой красивой актрисы и крупные кадры огромного члена, исчезающего в вагине, ну совсем его не возбуждают.
- Бля, ну порнуха херовая оказалась, - Чонин самолично его оправдывает, потому что у самого лицо перекошено в отвращении.
Далее в ход идет собственно гей-порно. Чонин демонстративно приносит тазик, чтобы в случае чего спокойно проблеваться, но все равно закрывает глаза руками, наблюдая за актом совокупления двух шкафообразного вида мужиков лишь в просвет между пальцами. Спустя пять минут видео, Сехун немного истерично жмет на пробел и придвигает тазик себе.
- Может, тебе просто нравится Лухань? - тихонько спрашивает Чонин, когда Сехун отрывается от ставшего таким родным за последние несколько минут синего пластмассового друга.
И проще кивнуть в знак согласия, признавая этот факт и для себя.
Только что делать с этим устаканившимся в голове знанием, и как теперь вести себя с Луханем, который по привычке накидывается на него со спины, крепко обнимая, Сехун не имеет ни малейшего понятия. Он впервые испытывает к кому-то симпатию, и это заставляет его, обычно такого спокойного и безразличного, каждый вечер звонить Чонину разве что не в слезах, и стенать по поводу своей тяжкой судьбинушки, стараясь не сболтнуть лишнего о появившихся с недавнего времени мокрых снах. Чонин слушает, сочувствует и обещает взять все в свои руки. Что доверия как-то не внушает.
Следующим же утром Чонин с целеустремленностью Наполеона, идущего на Москву, подходит к Луханю и с тактичностью газонокосилки спрашивает:
-Слушай, Лухань, ты вроде говорил, что по мальчикам?
Лухань выплевывает свой утренний кофе прямо в лицо пытливо смотрящего на него Чонина и хватается за Чанеля, пытаясь откашляться, Чонин обтекает, но все еще ждет ответа, мимопроходящие студенты ахают и бегут подальше от таких разговоров, хоть и безумно интересно, Сехун тихо воет в уголочке и снова пытается слиться со стеной.
- Я не говорил... - вся подвешенность языка Луханя в шоке съябывает в закат, и он может только невнятно мямлить.
- Правда? А мне вот кажется... - продолжает Чонин, которому абсолютно похуй на пропитанную кофе еще недавно милейшую бледно-розовую рубашку и капли, стекающие с подбородка, но ему в голову прилетает увесистый учебник по матанализу, а потом заваливающееся на пол тельце сшибает собой и уносит куда-то в сторону туалета тайфун имени О Сехуна.
- Ты с ума сошел? - визжит он, стоит двери закрыться, и вместо того, чтобы приложить Чонина головой о раковину, как он изначально собирался, падает на пол в углу и сжимает виски руками.
- Не ссы, чувак, я же сказал, что все устрою, - Ким жмет плечами и спокойно принимается стягивать с себя грязную рубашку.
- Что ты устроишь? ЧТО ТЫ, БЛЯТЬ, УСТРОИШЬ?! ХУЙНЮ ТОЛЬКО ЕСЛИ!
- Боже, моё дитятко ругается матом. Это ж прям как первые слова, - Чонин вытирает выступившие от умиления слезы, за что получает еще и рюкзаком по ногам.
- Я выкину тебя из окна, - взгляд Сехуна мечет молнии.
- Второй этаж - не страшно. Да успокойся ты! - Чонин поднимает руки в успокаивающем жесте. - Смотри сам, - Ким плюхается напротив друга в так до конца и не снятой рубашке, - мы имеем тебя...
- Мы не имеем меня.
- Придираться к словам - моя прерогатива, а иметь тебя в скором времени будет Лухань, так что заткнись и слушай. Итак, у нас есть ты, влюбленный в Луханя, и сам Лухань, который непонятно вообще по девочкам или по мальчикам, или на оба фронта, что нас, в принципе, тоже устраивает. Логично, что, если ты у нас последнее ссыкло, то я попытаюсь узнать это сам.
- Ты мог спросить у Чанёля... - стонет Сехун.
- Во-первых, не факт, что он бы меня не послал, во-вторых, не факт, что он бы не соврал, в-третьих, он бы точно рассказал об этом Луханю.
- Ну, спросил ты его, и что мы с этот имеем? Он все равно же не ответил.
- Он не уебал мне с ходу, а это уже о чем-то говорит, - Чонин поднимается и протягивает руку другу.
Сехун, немного успокоившийся, тоже встает и отряхивается, когда хлопает одна из кабинок, и из-за двери выплывает Бён Бэкхён, сверкая недобрым взглядом. Сехун сглатывает и прячется за Чонина.
- Ты что тут забыл? - Ким сам немного заикается от неожиданности и, чего уж греха таить, эффектности появления.
- Мне было скучно, и я решил наведаться на пары к Чанёлю с Ханем, но тут вы и, - он делает паузу, оглядывая трясущихся первокурсников - кажется, скучно мне в ближайшее время точно не будет.
Сехун снова сползает на пол и хочет зареветь в голос, молотя конечностями по кафелю, потом заскулить, как бездомный щеночек, и спрятаться где-нибудь в темном уголке. Он может пережить Чонина, но когда за дело берется Бэкхён... ну, это очень страшно.
Они так и не доходят ни до чьих пар, а заваливаются в маленькую кофейню, ныкаются в самом дальнем углу, и Бэкхён с видом величайшего знатока начинает вещать.
- Нам нужна пьянка, - выдает он, с зашкаливающим пафосом поднимая в воздух указательный палец, Чонин многозначительно и понимающе кивает, Сехун стандартно пытается спрятаться, в этот раз за фикусом.
Никакие уговоры, мольбы, шантаж, обещания, цепляния за косяки квартиры и за мебель не помогают Сехуну увильнуть от этой пьянки, намеченной на ближайшую же субботу. Чонин за шкирку притаскивает его домой к Бэкхёну, и до самого прихода Чанёля и Луханя - Сехуна почти не коробит, что они всегда вместе, они же просто делят комнату в общаге - он сидит привязанным к стулу на кухне с кляпом во рту и со слезами на глазах наблюдает, как Чонин с Бэкхёном таскают из бара бутылки с ликерами, виски, ромом и водкой. Уже когда раздается звонок в дверь, Сехуну дают последние наставления: сидеть поближе к Луханю, не шугаться его прикосновений, пить все, что нальют, и улыбаться, побольше улыбаться. Пока что у Сехуна выходит только кривой оскал, но он тут же превращается в счастливую настоящую улыбку, стоит Луханю зайти на кухню. Да, Сехун определенно влюблен.
Сехун впервые жизни конкретно напивается. Нет, он, конечно, пил алкоголь и раньше, не совсем же он праведник, да и с Чонином им приходилось набухиваться до зеленых чертиков, но когда тебя спаивает человек, помешанный на барменском деле, не идет ни в какое сравнение с пятью-шестью бутылками соджу, выпитыми в честь окончания школы. После второго шота, к слову очень приятного на вкус, но нехило так бьющего по мозгам, Сехун перестает смотреть, что ему вообще наливают. Чонину с Бэкхёном это только на руку. Сехун ломается где-то в районе B-52, которое их с Луханем заставляют выпить на брудершафт, перед которым были...Слишком дохера всего было. Чанёль притаскивает из коридора прихваченную с собой гитару и воет басом песни Кэти Перри, Сехун заваливается на плечо Луханя, пьяно хихикает в стакан с Рашн виски, вытянутый из рук старшего, который приготовлен уже в совсем неправильных пропорциях, потому что Бэкхён еще чуть-чуть и сам в дерьмо, а Чонин слишком снисходительно смотрит на всю эту пьяную братию абсолютно трезвым взглядом. На самом деле Ким едва ли не пьянее всех здесь, просто по нему не видно. Через полчаса Сехун уже сопит на плече Луханя, чувствуя макушкой его улыбку, Бэкхён доливает Ханю уже чистой водки, только со льдом, а тот слишком пьян, чтобы понять, что он пьет.
В общем и целом им требуется три часа и двадцать четыре минуты, чтобы споить Сехуна и Луханя до бессознательного состояния. Тогда Чонин решительно встает из-за стола, толкает успевшего тоже прикорнуть Бэкхёна, забирает из рук Чанёля гитару и произносит:
- За дело.
***
Сехуну плохо. Сехун хочет умереть. Голова тяжелая, тело отказывается шевелиться, а во рту нассали дворовые кошки. Так его втречает первое в жизни похмелье. Как-то слишком много всего первого в жизни О Сехуна за жалкие полтора-два месяца. Он с трудом, не открывая глаз, закрытыми веками чувствуя лучи солнца, что определенно ослепят его, аккуратно присаживается, и тут же чувствует прострел боли в области ягодиц. Глаза распахиваются сами по себе, и уже не важно, что свет режет их, потому что у Сехуна болит то, что болеть не должно, потому что он понимает, что лежит в кровати абсолютно голый, только само достоинство едва прикрыто кончиком одеяла, в которое завернулся мило причмокивающий во сне Лухань, как подсказывает интуиция, тоже обнаженный. Не так Сехун представлял начало их отношений, не таким ему хотелось бы, чтоб был их первый секс... А что если Лухань вообще не захочет с ним встречаться? Вдруг посчитает просто перепихом по пьяни, который ничего не значит? Может пьяный вусмерть Сехун был бревном в постели, и Луханю не понравилось? А может, не понравилось самому Сехуну, он же ничегошеньки не помнит? Хотя не, последнее точно невозможно. Так, нужно просто глубоко вдохнуть, успокоиться и разбудить Ханя, чтобы спокойно прояснить все. Сехун, весь трясясь, поворачивается к старшему и натыкается на распахнутые оленьи глаза. Сехун взвизгивает и отскакивает к стенке, вновь морщась от боли в ягодице.
- Доброе утро, - Хань улыбается и скидывает с себя одеяло.
И тут немая сцена. До Луханя начинает доходить все то, о чем Сехун думал несколько минут назад. Пока выражение его лица меняется посекундно, Сехун отчаянно пытается не смотреть в область паха Ханя, что ничуть не смущается своей наготы и сидит, широко раздвинув ноги. Сдерживать себя долго не получается, хотя до волнующей части тела взгляд так и не доходит, останавливаясь чуть выше лобка на, очевидно, недавно сделанной татуировке.
- Се...хуй? - удивленно читает он вслух.
- Что, прости? - переспрашивает Лухань, потом прослеживает направление чужого взгляда и тоже смотрит вниз. - Что за...? ПАК ЧАНЁЛЬ! - рычит он.
Мало кто даже из круга близких друзей Чанёля знал, что тот параллельно с учебой на экономическом факультете, что исключительно инициатива его родителей, обучается на тату-мастера. Он и начал-то буквально пару-тройку недель назад, потому что долго не мог найти человека, у которого ему хотелось бы учиться, и это было прекрасно видно по кривизне букв, - хотя в том состоянии, в котором они были вчера, и охуенный мастер набьет партак. Лухань об этом знал. Лухань был сейчас то ли в глубочайшем ахуе, то ли зол и готов убивать.
Пока Хань громко сопит и сжимает воображаемую шею Пак Чанёля, Сехун кое-что анализирует и понимает одну простую вещь - болит у него не задница в целом, не... внутри, более подробно Сехуну думать не хочется, болит одна ягодица, в одном конкретном месте.
-Хён...ты...можешь посмотреть? - голос Сехуна дрожит от подступающей истерики.
- Что?
Сехун отрывает себя от стеночки и поворачивается к Ханю спиной.
- Ну? - переспрашивает он, когда молчание затягивается. - Что там?
- Сердечки. Очень кривые сердечки.
- И все?
- Нет. Еще там мое имя. Если, конечно, по мнению моего до этого утра лучшего друга меня зовут Лусрань.
- Ты шутишь?
- Хотел бы.
Сехун вскакивает с кровати и пулей несется к зеркалу в полный рост на двери шкафа, встает спиной, выкручивается, чтобы рассмотреть надпись, и падает на колени, воя от безысходности. Лухань уже хочет подойти и утешить ребенка, как Сехун вскидывает заплаканные глаза.
- Может это маркер? Может сотрется? ЛУ-ХЁН, СОТРИ ЭТО!
Сехун подлетает к Луханю и тычет своей задницей ему чуть ли не в лицо, а Хань будто уходит в какой-то астрал - его маленького Сехуни обидели, он должен это исправить. Он разворачивает Сехуна, заставляет его встать коленями на кровать и опереться на стенку, плюет себе на руку и начинает аккуратно тереть по черным буквам.
-СИЛЬНЕЕ!
Лухань подчиняется. С татуировки слезают засохшие излишки краски, и это очень неприятно, но Сехун терпит, закусив губу.
Бён Бэкхён - мастер эффектных появлений, и сейчас он безо всякого стука распахивает дверь в свою комнату, где этой ночью были оставлены двое влюбленных голубков, которые никак не могли долететь друг до друга, но у них самые лучшие друзья, которые всегда готовы помочь в делах сердечных и прочих. Застав столь интересную картину, Бэк, конечно, спешит ретироваться, но перед этим чувствует себя обязанным заявить, что он все видел.
- Ой, простите, я, наверное, не вовремя, - Бэкхён хихикает и уже почти выходит, когда его останавливают два таких крика, что не послушаться невозможно.
-СТОЯТЬ!!!
Бэкхён даже не успевает подумать, что лучше было не подавать голоса и сразу уйти - целей бы был, как его уже хватают сразу четыре руки и швыряют в кресло.
- Кто? - задают Лухань и Сехун один короткий вопрос, нависая сверху на Бэкхёном.
- Бля, ребят, может, вы хотя бы оденетесь сначала?
Они переглядываются и решают, что да, трясти членами перед другими может и выглядит внушительно и устрашающе, но как-то странно. Зад Сехуна теперь болит еще больше, и натянуть трусы превращается в десятиминутное испытание, а знание, что потом придется впихивать себя еще и в джинсы скинни, причиняет особую боль.
Когда оба выглядят достаточно приемлемо, они снова подходят к какого-то хера не сбежавшему Бэкхёну, с идентичными улыбками людей, которые убьют, изнасилуют кактусом, расчленят без единого угрызения совести, ждут ответа на свой вопрос.
- Чанёль, - пищит Бэкхён, сжимаясь в кресле в маленький комочек.
- Понятно, что бил Чанёль. Идея чья? Твоя? С тебя ведь станется, - Бэкхёну кажется, что еще немного и изо рта Луханя вырвется пламя, которое сожжет его, такого маленького, бедного, еще не успевшего пожить-то толком, к чертям.
- Парни, бля, харэ орать, дайте поспать нормально, - в комнату заходит трущий заспанные глаза Пак Чанёль, еще не подозревающий, что за участь его ожидает.
- Чанёль, солнышко моё, - Сехун кривится от такого обращения Луханя к другу, - подойди сюда.
Чанёль не чувствует опасности, не видит активно сигнализирующего ему, что надо бежать, Бэкхёна, и спокойно подходит. Лухань футболист и ногами он может отхерачить так, что мама не горюй, но и хук справа у него отлично поставленный, и вот это Пак ощущает в полной мере.
- За что? - хнычет он, держась за скулу. Лухань оттягивает джинсы немного вниз, демонстрируя Чанёлю его работу.
- Лусрань и Сехуй. Охуенно весело, да, друг мой?
Хань переключает все свое внимание на Чанёля, и хотя бы Бэкхён может выдохнуть спокойно, хотя рядом еще Сехун, который, кажется, еще секунда и взорвется.
- Итак, я еще раз спрашиваю, уебаны, чья это была идея?
Чонин проснулся едва ли не раньше всех, чуя местом, на котором у Сехуна теперь красуется татуировка, что пиздец грядет. И что живым и невредимым из этой квартиры он не выйдет, если не свалит прямо сейчас. Убежать, пока все не проснулись, не получается. Он слышит, как просыпаются и осознают все Лухань и Сехун, как к ним заглядывает Бэкхён, и вот когда приходит Чанёль, Чонин решает - сейчас или никогда. Он хватает все свои вещи и крадется по коридору, молясь, чтобы Чанёль занимал все внимание еще хотя бы секунд двадцать. В комнату он старается не заглядывать, но все тем же местом и по резко повисшей тишине, аккурат когда он проходит напротив двери в спальню Бэкхёна, Чонин понимает, что его заметили. А повернув голову, видит две направленных на себя руки и извиняющиеся взгляды, мол, брат, прости, но мы хотим жить. Чонин сам заходит в спальню с гордо поднятой головой, готовый принять свою участь.
- Да, это была моя идея, - признается он, ожидая либо удара кулака, либо что Сехун как обычно начнет кидаться любыми попавшимся под руку вещами, но слышит только тихий всхлип.
- Зачем? - по щекам Сехуна текут слезы, и Чонин уже готов самолично выкинуть себя из окна.
- Мне казалось это крутой идеей, я думал, что так вы станете ближе...
- Охуенно стали вообще. У меня на заднице набито какое-то дерьмо, а я по твоему мнению должен скакать от счастья? Заебись, Чонин.
- Это хна, она смоется через пару недель.
- ДА МНЕ ПОХУЙ! Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ЭТОГО ВСЕГО ВООБЩЕ НЕ БЫЛО! - Сехун-таки ловит свою истерику и не замечает, как кривится от каждого его слова Лухань, а потом вообще берет и уходит. Он только слышит хлопок двери, и это прибивает его окончательно.
- Ты знаешь, что ты все испортил? - произносит Чонин, когда Сехун успокаивается.
- Конечно, я еще во всем и виноват. Идите вы все нахер!
Сехун подхватывает свои оставшиеся вещи и выбегает из чужой квартиры.
***
Следующую неделю они все стараются избегать друг друга. Еще недавно самая шебутная компания университета становится тише воды, ниже травы. Чанёль издалека смотрит на друзей щенячьими глазами, не зная, как подступиться. Чонин виноват больше всех, и вроде хочет попытаться извиниться, но Сехун при виде него слишком крепко вцепляется в лямки рюкзака и поджимает губы, и ему остается только писать сотни сообщений с мольбами о прощении в какао толке. Лухань обижен и вообще пропадает из поля зрения, и только благодаря его одногруппникам удается узнать, что в университет он все же приходит, но либо отсиживается по кабинетам, скрывшись за горой сваленных шмоток, либо после пар сразу же уходит, а куда - неизвестно.
Сехун же все понимает. И Чонина, что тот правда хотел, как лучше, просто мозги у него итак работают не совсем как у нормального человека, а тандем с Бэкхёном лишь довел это до крайности. И ведь если бы Сехун отреагировал лишь немного по-другому, то остаток того злополучного дня провел бы в утешающих объятиях Луханя, а значит их план дал бы свои плоды. И обиду Ханя он понимает, потому что Сехун завуалировано назвал его дерьмом. Чанёль сам едва ли не такая же жертва обстоятельств.
Сехун может исправить всю ситуацию всего лишь парой действий, стоит только немножко засунуть в жопу свою личную обиду, но ему страшно.
Еще несколько дней он набирается смелости. От татуировки остаются только неясные очертания, и когда она полностью пропадает, Сехун звонит Чанёлю.
***
Когда после выходных Чонин приходит в университет и видит расположившихся на подоконнике со стаканчиками кофе из бара, где работает Бэкхён, Чанёля с Сехуном, он уже готов падать на колени, обнимать ноги Сехуна и рыдать, лишь бы его простили. Без лучшего друга очень плохо. Чонин уже примеряется, как эффектнее пробежаться, чтоб приземлиться ровно перед Сехуном, когда он весело машет ему рукой, призывая подойти.
- Я прощен? - едва различимо спрашивает Чонин.
- Я изначально знал, что ты мудак, и тем не менее общаюсь с тобой столько лет, - Сехун улыбается и тянется, чтобы обнять друга. Он тоже очень по нему скучал.
Поверх мохнатой макушки, Сехун видит слишком знакомую фигуру, пытающуюся незаметно проскользнуть в кабинет, и, не извиняясь перед друзьями, которые сами все прекрасно понимают, вскакивает с подоконника, решительно заходит в аудиторию, где на него тут же устремляются взгляды старшекурсников, быстро находит пытающегося спрятаться Луханя и движется к нему.
- Нам нужно поговорить, - Сехун уже морально готов к отказу, поэтому, когда Лухань показательно отворачивается к окну, хватает его за руку и вытаскивает из кабинета.
Взгляды однокурсников Ханя становятся из презрительных заинтересованными, а в коридоре их провожают улюлюканьем и пожеланиями удачи Чанёль и Чонин. Сехуну эта удача нужна, потому что он совсем не знает, что говорить, но бегать друг от друга больше нет сил.
Когда они оказываются в закрытом уже на капитальный ремонт западном крыле, Сехун отпускает руку Луханя и разворачивается к нему лицом.
-Прости меня. Я совсем не имел тогда в виду, что ты дерьмо, - на одном дыхании выпаливает Сехун.
- Я знаю, - равнодушно кивает Хань.
- Значит, мы можем вернуться к тому, что было?
- А ты хочешь к тому, что было? Или, может, лучше, чтоб вообще этого не было?
Сехун не сдерживается и дает себе ладонью по лбу, тихо посмеиваясь. Он-то думал, что охрененно разобрался во всей ситуации, кто на что зол и все прочее, а оказывается, что он последний дурак и вообще не о том думал. Но это неважно, потому что Лухань сейчас стоит перед ним, слушает его, пусть и нехотя, и Сехун знает, что может все исправить.
- Татуировка уже совсем смылась, - тянет Сехун, немного мечтательно смотря в сторону.
- Моя тоже. И что с того?
Сехун не отвечает, просто протягивает вперед руку и чуть приподнимает рукав свитшота, открывая выбитые на запястье идеально ровные - мастер, обучающий Чанёля, два часа стоял у того над душой, выверяя каждую линую, заставляя Чана обливаться потом - оленьи рога.
- Я подумал, что имя, уже нормальное имя, будет все-таки немного слишком, а это всегда будет напоминать мне о тебе, - Сехун краснеет и отводит взгляд еще больше.
Все, он дал понять, что чувствует, остальное зависит только от Луханя. Который аккуратно берет пальцами подбородок Сехуна и поворачивает его к себе.
- Так ты хочешь, чтобы было, как раньше? - в глазах Ханя пляшут озорные искорки, смущенный Сехун, который намекает, бродит вокруг да около, но не может произнести вслух единственное, что Лухань хочет услышать, еще милее обычного.
Он заставляет Сехуна наклонится к себе, ибо не пристало же ему самому вставать на носочки, и оставляет между их лицами лишь жалкий сантиметр.
- Так что?
- Нет, не хочу, как раньше, - Сехун пытается окончательно сократить расстояние, прижаться уже к губам, о которых столько мечтал, но Лухань крепко держит подбородок, не давая шевельнуться.
- А как ты хочешь?
- Ты мне нравишься, хён. Я хочу, чтобы мы были вместе, - Сехун окончательно заливается краской и жмурится от смущения, которое через секунду переходит в удовольствие, потому что Хань прижимает его к себе и наконец-то целует.
Надо сказать потом Чонину, что их с Бэкхёном план был самым дебильным планом, который вообще только можно придумать, но каким-то удивительным образом он, черт возьми, сработал.
-Заснял? - с голосом Пак Чанёля шептать вообще не представляется возможным.
- Ага. Бэкхён будет в восторге.
Сехун передумывает благодарить Чонина за все, лучше все же убить этого мудака. Но все потом, пока что он не хочет отрываться от Луханя, и плевать, что придурошные лучшие друзья снимают это на камеру и хихикают, как малые дети.
Сехун впервые влюблен и пиздец как счастлив.