Август оставил Валентина на слуг с лекарем, а сам занялся похоронами и приведением возникших дел в порядок. Он не знал как поддержать человека, после потери всей семьи и выхода из тюрьмы. Лекарь вернулся с очень печальными новостями о физическом состоянии Валентина. Кое-что сразу бросалось в глаза: он всегда отличался худобой, даже среди Приддов, но в то утро казалось, словно одежда на нём с чужого плеча. Спутанные волосы и отстранённый, пустой взгляд только усиливали ощущение, что из Багерлее вернулся ещё один труп, лишь по недоразумению способный двигаться.
Возникло острое желание прикончить всех в проклятой Багерлее, но Август подавил его. Настоящие виновники всё равно уже скрылись с казной и королевскими наследниками. Зашёл юный слуга — все постарше были заняты с похоронами, так что его отправили спросить у Валентина будет ли он ужинать у себя или в столовой. Но Валентин на стук не ответил, и слуга не решился заходить сам. Беспокойство за господина заставило его прийти к Августу.
Который чуть не бежал в комнату Валентина. Додумался же, оставить его одного. Придды, конечно, странные, но догадаться, что одиночество после случившегося не поможет, стоило.
Август постучался и, когда ответа не последовало, открыл дверь. Валентина увидел не сразу, он сидел спиной к двери напротив зеркала. В свете заката сверкнул клинок со спрутом на рукояти, и Август дёрнулся, прежде чем успел подумать и оценить обстановку. Но только сделав пару шагов в комнату разглядел, что происходило у зеркала.
Валентин оттянул прядь. Резанул вверх. Позволил уже чужим волосам упасть на пол. Потянул следующую.
Молча.
Вглядываясь в собственной отражение с пустотой и отчаянием.
Август уже видел такой взгляд. У Ирэны, перед их первой брачной ночью. У Юстиниана, прежде чем тот сбежал в Торку. У самого Валентина тоже, когда пропало тело Юстиниана. Тогда Август уснул в библиотеке и, проснувшись, увидел Валентина с порезанной рукой.
В своём истинном, неприкрытом горе и ужасе Придды становились растерянными и испуганными, выглядели куда моложе и беззащитнее, чем на самом деле.
А может они и правда слишком молоды для происходящего вокруг кошмара.
Август остановился позади Валентина, так чтобы он точно мог его видеть в зеркале. Своего занятия он, однако, не прервал. Влажные волосы уже не липли ко лбу, теперь они ложились беспокойными волнами.
— Вам помочь? — спросил Август, когда клинок находился достаточно далеко от лица Валентина, и не зря. Он дёрнулся и перехватил оружие, словно собирался защищаться.
Нелюдей из Багерлее всё же следовало утопить в Данаре.
Но затем взгляд затянутых туманом глаз сосредоточился на Августе, и Валентин чуть расслабился. Он кивнул, но с кинжалом не расстался. Так что Август достал свой и сел на колени позади.
Цирюльника Валентин не подпустил бы, но и позволять ему самому продолжать не самая лучшая идея. Завтра он мог об этом пожалеть, но сегодня ему зачем-то это нужно. Впрочем, о подобной перемене в причёске больше жалел Август: у Валентина в последнюю их встречу были красивые волосы до лопаток. И после помывки и вычёсывания они такими оставались.
— Как коротко стричь? — спросил Август не очень надеясь на ответ. Валентин не проронил ни слова с момента их встречи, со слугами общался жестами.
— Чтобы никто не мог схватить, — чуть слышно просипел Валентин.
Август сжал клинок и кивнул, затем взял прядь — Валентин напрягся всем телом и вцепился в клинок, словно готовый вонзить его в Августа — и обрезал.
Брал прядь и обрезал. Август никогда никого не стриг, и представлял, насколько плохо получалось. Из этого могла бы родиться шутка, но она так и тонула где-то в основании шеи.
Несколько проплешин, словно бы кто-то вырывал целые клочья волос. Впрочем, вполне вероятно, так и было: Валентин попросил именно эту длину и именно такой формулировкой.
Взять прядь, чуть натянуть, провести клинком, кинуть на пол. Снова и снова, пока не ушла вся длина. Теперь волосы только-только прикрывали уши Валентина.
Так странно, Август всегда полагал, что у него прямые волосы, но сейчас, когда высохли, завивались кудрями. Так даже их совместная работа над стрижкой смотрелась вполне сносно.
После ужина Валентин ушёл в библиотеку. Наверняка, снова планировал читать, читать, читать и читать. Август приставил к нему всё того же обеспокоенного слугу, а сам вернулся к делам. Пришло письмо от Рокслея, и Август снова почувствовал несвойственную ему тягу к жестокости. «Монсеньор» отвернулся от Валентина, когда Приддов вели в Багерлее, а сейчас пытался заверить в крепкой дружбе и якобы неоценимый поддержке, которую он оказал.
Неоценимая поддержка несколькими телами готовилась к погребению. Рассыпалась каштановыми кудрями по ковру. Август зацепился за какое-то важное дело, которое невозможно доверить бумаге, но решил, что это головная боль на завтра.
Близилась полночь, Август хотел было пойти спать, но решил проверить, как там Валентин. Судя по слуге, который спешно встал — совсем мальчишка, может, ровесник Клауса или чуть старше —из библиотеки Валентин не выходил.
— Он уснул, — прошептал мальчишка на незаданный вопрос.
Уснул. Чудо Создателя, не иначе. Или усталость. Август кивнул и качнул рукой, отпуская слугу. Тот поклонился и ушёл, уже научился ступать неслышно.
Август постоял несколько вздохов и распахнул приоткрытую дверь. Валентин устроился напротив камина, на кушетке, голова на подлокотнике, и если он так проспит всю ночь, то на утро определённо проснётся с больной шеей или головой. Но как его разбудить и не вызвать испуг?
Он присел напротив кушетки, вглядываясь в лицо Валентина и надеясь увидеть там… а, собственно, что? Может покой, который мог принести только сон дома после затяжной войны. Ирэна говорила, что никогда не чувствовала себя «дома» ни в одном из особняков Приддов. А Валентин с Ирэной очень похожи.
Осторожно, повинуясь неведомо откуда взявшемуся порыву, Август поправил упавшие на лоб кудри Валентина. Ему шло. В столице в целом была мода на завитые локоны, и Август успел об этом узнать за те месяцы, что провёл под стенами Багерлее.
И о каких глупостях только не подумаешь, лишь бы не размышлять над причиной подобной причёски.
«Чтобы никто не мог схватить».
Волосы всё ещё достаточно длинные, чтобы можно было вцепиться и тащить за них, но намотать на кулак, как было раньше, уже нельзя.
На шее виднелись синяки, словно от чужих пальцев. По телу синяков тоже хватало. Лицо не тронули, потому что всё остальное можно скрыть, а вот лицо нет. Юное, бледное, в обрамлении так непривычных волнистых локонов.
Август выдохнул и посмотрел в окно на слепую луну.