hey, mr. taxi driver

      Кутить на полную катушку в разгар учебного года оказывается донельзя приятно, пусть и проблематично, ведь завтра (уже сегодня) Тэхена разбудит будильник и погонит в университет. Первый курс, множество новых предметов, новые друзья, шумные тусовки, больная голова на утро после — вот они, студенческие годы, любимые всеми только поступившими в новое учебное заведение. Парень зачесывает пальцами волосы оттенка платины назад на выходе из клуба, оглядывая охрану, подмигивает им игриво, ловит заинтересованные взгляды на своей заднице в юбке. Тэхен изрядно выпивший, покачивается на тротуаре, пытаясь достать из женской сумки сигаретку. Стоя напротив популярного гей-клуба, обтянутый в широкую сетку колготками, роясь в сумке Dolce & Gabbana, он уже не удивляется, когда мужлан, проходящий мимо, пытается толкнуть его, показав всю ненависть лишь к одному его существованию.

      — Охуевший хуила пидорской породы! — доносится до ушей повеселевшего Кима.

      — Которого твой кошелек не может себе позволить, дорогой мой!

      Тэхен выдыхает никотиновую погибель, без интереса озираясь по сторонам и задаваясь вопросом, какого черта такси нынче приходится ждать так долго. Мерседесс бизнес-класса подъезжает сразу же, как только негодующий вопрос посещает белёсую головушку юноши. Докурив сигарету, Ким кидает окурок в ближайший мусорный бачок, усаживаясь на переднее сиденье, не забыв поздороваться с водителем. Обаятельным водителем, будем честны, с прекрасной легкой улыбкой на лице и передними, немного выпирающими зубами. Тэхен не удерживается, чтобы не сделать комплимент мужчине за рулем, имя которого высвечивается в его приложении для такси — Чон Чонгук.

      — Благодарю вас?..

      — Тэхен. Можно просто Тэ.

      — Очаровательное имя. Вам оно подходит.

      И снова юноша заводит бесполезные знакомства на пьяную голову. Какой это уже раз? Должно было, сотый, не меньше. Молодую голову кружат красивые люди, такие, прямо как водитель перед ним: в небесно-голубой рубашке, строгих брюках. Это все лишь соблюдение дресс-кода, все таксисты в бизнес-классе обязаны соблюдать его, но для Тэхена это не просто ебаный дресс-код. Он фетишист с ног до головы, однако его тело не всегда так бурно реагирует на симпатичных мужчин, видимо, этот Чон Чонгук куда лучше, чем дурь. Больше, чем ходячий секс. Да, определенно.

      Водитель видит, что юноша глаз с него не сводит, даже облизывается, как изголодавшийся кот. Чонгук одаривает всю эту ситуацию легкой усмешкой, доставая из нагрудного кармана леденец, протягивает его студенту. Пусть только не смотрит на него так, не испытывает очень не железное терпение.

      Тэхен глуповато хлопает глазами, будто спрашивает: «Это мне? А за что?» «Да просто так, только сиди спокойно, если не хочешь оказаться трахнутым прямо в такси», — думается Чонгуку; он вздыхает, мысленно перебирая все маты. Какой же милый парнишка сидит рядом с ним, да еще гей, заигрывает в открытую, явно не трезвый, учитывая место, из которого он его забрал. Таксист откровенно напиздит, если скажет, что не хочет хоть немного поддаться, но джентльмен внутри него кричит, словно ангелок на правом плече: «Не смей, он лишь выпивший подросток!» Чон сам-то не старик, только-только порвал со своими студенческими годами, закончил учебу в колледже. Подработка в такси оказалась совсем неплохой авантюрой для молодого специалиста по программированию. Но, знай он пару месяцев назад, что пойдет на что-то не совсем законное, черт бы устроился на эту работу. Чонгук понятия не имеет, сколько лет этому парню на пассажирском сиденье — вот, в чем проблема, однако, если он только что вышел из клуба, значит, факт совершеннолетний? А трахаться со своими клиентами, это входит в раздел запретов или никого не ебет?

      — Остановите здесь, пожалуйста, — отлипая от сладкого чупа-чупса с клубничным вкусом, лепечет Тэхен. Водитель послушно съезжает к окраине, отвлекается от заполонивших голову мыслей, останавливаясь у частного дома. У дорогого частного дома. Но пассажир не спешит выходить из машины. Чон рано обрадовался, подумав, что пытка окончена. Он краем глаза поглядывает на блондина, роющегося в сумочке. Чаевые. Крупные, блять, чаевые. — Обменяю на ваш номерочек. Что скажете?

      Леденец снова оказывается во рту чертовки. В салоне пахнет приторно-сладко. От затянувшегося молчания Чонгук слышит, как чупа-чупс перекатывается, звонко соприкасается с белоснежными зубами, как юноша посасывает его, заставляя таять сладость в лукавых устах.

      — Это противоречит правилам. Я не имею права давать…

      — А я не имею права щеголять в женских шмотках. Но посмотри, остановило ли это меня, когда я захотел оторваться на полную катушку?

      Через несколько минут Тэхен заходит в дом довольный до умопомрачения, шумно стягивает обувь, не боясь разбудить кого-либо из предков, скачет на всех порах в свою комнату, запираясь и счастливыми очами глазея на записанный номер в телефоне:

      Сексуальный таксист Чон Чонгук.

***

      Мужчина сидит на кухне, сильно пропахнувшей блинчиками. Он, по правде говоря, думал, что Тэхен не позвонит ему: проснется с больной головой, вспомнит прошедшую ночь и будет биться головой об стену от неимоверного стыда. Ошибся. Сейчас студент крутится перед плитой, шлепая новоиспеченными блинчиками в тарелку один за другим, будучи в развратно короткой женской юбке и топе, в котором, Гук держит пари, даже дышать тяжеловато, причмокивает ярко накрашенными губами, когда масло скворчит и прямо на его тело брызжет. Кинк у него, что ли, такой, на девчачий облик? Как бы то ни было, Чон должен признать, приложив руку к сердцу, что ему это все до чертиков нравится.

      Чтобы провести время в интимной обстановке и спокойно потрахаться обычно зовут на ужин, но и тут Чертовка-Ким-Тэхен его удивил — на часах десять утра, они собираются завтракать блинчиками, которые, закончив готовить, парень щедро поливает мёдом.

      — Надеюсь, ты любишь сладкое, Чонгукки?

      Вообще-то, не очень.

      — Обожаю, Тэ-тэ. — Студент снова позволяет себе любоваться ребяческой улыбкой мужчины, приподняв губы в ответ. Чонгук уже готов съесть все ебаные блины да тарелку вылизать, лишь бы Тэхен не отводил от него своих прелестных глаз, густо накрашенных тушью, и всегда смотрел на него с такой мягкой хитростью.

  — Смазка у меня тоже медовая, к слову.

      Блядство.

      Парнишка гремит тарелками, доставая их с полки, накладывает обоим завтрак, ловко орудуя ножом с вилкой, пополам делит блинчики для большего удобства. Чонгук глаз не сводит с массивных рук. Студент пусть и таскает женские шмотки, но он ничуть не меньше массой, чем довольно широкоплечий таксист. У Чона проявляется кинк на фембоев.

      — Я присяду? — сию секунду Тэ оказывается у старшего на коленях, заставляя подхватить себя за талию. — У тебя есть какие-нибудь фетиши? Кинки? — «Только на тебя, дорогуша», — думается Чонгуку. — Какую позицию предпочитаешь занимать? — Для тебя буду даже принимающим. — Позволишь себя накормить, папочка?

      Мужчина не сопротивляется, сидит, как зачарованный, с мальчишкой на руках, что кормит его до ужаса сладкими блинами, изящно наколотыми на вилку такими же изящными пальчиками, и папочкой его именует. Ладонь задирает коротенькую юбку в клетку, Чонгук лыбится: Ким сидит на нем без нижнего белья. Разрешая оглаживать голую задницу, Тэхен млеет от широких прохладных ладоней на ней, ёрзает, умудряясь пробовать собственное кулинарное произведение, словно ничего такого не происходит.

      — Вкусно. — Широкие брови в удивлении приподнимаются. — Я на славу постарался, не считаешь?

      — Ты большой молодец, малыш, вышло и правда очень-очень вкусно, — заверяет мужчина, не задумываясь, отвечает на ранее заданные вопросы, исключая большинство: — Хочу тебя под собой.

      Да к черту какую-то там смазку с запахом мёда, Чонгук берет тюбик с оригинальной версией мёда, мажет им пальцы, тонким кончиком пропихивая в неподготовленную дырочку младшего. Тэхен охает, приподнимается для удобства гостя, укладывает руки ему на плечи, чтобы не соскользнуть с такой сладкой пытки. Через пару минут они все будут измазаны в липкой сладкой консистенции — кого оно ебет?

      — А ты, оказывается, тот еще хулиган.

      — Удивлен моим идеям? — На губах Чона красуется хитрая ухмылка. Он в голосе студента слышит, что тому все нравится.

      — Ничуть. Продолжай и не тормози.

      Как он может ослушаться такое золотце? Гук пропихивает пальцы, слыша, как хлюпает мёд в чужой заднице, разогреваясь и становясь куда приятнее на ощупь. Чутко растягивая парня в своих руках, мужчина наслаждается мелодией, настоящей симфонией, льющейся в его уши водопадом из Тэхеновых уст, который цепляется за его плечи, вообразив его кругом спасательным, жмется к нему чувственно, щебечет свои пошлый фантазии, что рискуют совсем скоро воплотиться в грязную, но такую приятную реальность.

      «…поскакать бы на твоем члене, я уже чувствую его твердость. Ты ведь хороший мальчик, постараешься для меня? Сделаешь меня самым счастливым этим утром? Хочу искусать твою шею, она такая массивная и точно аппетитная, Чонгук, ох, боже!»

      Пальцы нетерпеливо толкаются глубже, усерднее растягивают хорошо поддающуюся дырку меж раздвинутых ягодиц, блестящих от пчелиного нектара, заставляют Тэхена прерваться в своих мечтаниях, вскрикнуть на октаву выше, назвать имя Чона в мольбе божеству. Настоящее богохульство творится в светлой кухоньке, которая так по-домашнему и уютно пропахла блинами с мёдом. Чонгуку тяжело дышится во всей этой благоустроенности, которой Тэхен, блять, ну просто не соответствует. Такой, как Тэхен, не будет ему готовить блинчики на завтрак и подавать их прямо в постель, потому что выглядит Тэхен откровенно, как малолетняя блядь, таковой, вероятно, и является, ведь почти профессионально скачет на его пальцах, моля о большем.

      Парню на нем ужасно хорошо, а Чонгуку дурно до головокружения, потому что никто его еще так откровенно не использовал для своих наслаждений. Именно Тэхен сейчас выглядит дорогой проституткой, самой лучшей для мужчины, черт возьми, но ощущает себя таковым именно Гук, которого во всей действительности используют для наслаждений. Пьяный студент стрельнул у него номерок, вызвонил и вот, ты здесь, Чон Чонгук, позволяешь собой пользоваться и ни о чем не жалеешь.

      Он разделяет желание Тэхена полностью: тоже мечтает зубами вгрызаться в эту изящную шею напротив, пометить живописно-зверским способом, пронзить столь покладистую бестию своим членом и не давать слезть вплоть до сорванного голоса, до полного опустошения и звезд перед глазами. Его назвали папочкой, теперь Гук намерен сделать так, чтобы мальчишка в нем не сомневался. Он покажет, кто здесь главный.

      — Хватит играться со мной, Чон, я давно готов, — хрипит юноша на его коленях, большего требует, лаская уши мужчины тихими полустонами, что прекрасно граничат с криками от резкости движений пальцев в нем. — Хочу поскакать на тебе.

      Чонгук слышать не хочет о его желаниях, от которых член в джинсах начинает смазкой сочиться, пачкать нижнее белье и доставлять больший дискомфорт своей твердостью. Тэхен вызывает в нем чувства слишком противоречивые, чтобы они были хоть капельку понятны Гуку, который без ума мечется от этого мальчишки с кожей цвета насыщенной бронзы, что своими идеалами от лучей солнца сверкает, заставляя любоваться им, с ума сходить лишь от одной мысли, что на этом теле нет ни единого изъяна. Тэхена хочется себе присвоить, чтобы лишь для него, Чонгука, был. Образ грязной стервы в мини-юбке разжигает в нем пылкий огонь, хочется проучить, заставить лишь себе подчиняться, лишь под собой так громко стонать и ловить наслаждение от его члена, но еще хочется, чтобы этот малец сам побегал за ним, умолял быть с ним, умолял трахать его до сломанной родительской кровати, а после с радостью готовил ему ненавистные сладкие завтраки, от которых у Чона точно задница слипнется.

      Как такое можно испытывать к едва знакомому пацану?

      Тэхен хватается за чужую рубашку, торопливо пытается расстегнуть пуговицы на ней, на что слышит лишь: «Спешка ни к чему, детка». Детка. Студент давит в себе смешок, выразительными глазами смотрит на чужое лицо, подмечая, что Чонгук быстро словил и вошел в образ того самого папочки из американских фильмов: грубого, властного, который сможет сам позаботиться о своей детке. Мужчина берет его кисти рук в одну свою ладонь, сжимает, пресекая все попытки побыть самостоятельным, и с хлюпающим звуком выходит из послушной задницы, мажет разгорячившимся мёдом по аппетитным ягодицам, заставляя смуглую кожу блестеть от липкой сладости. Чон опрокидывает парня на кухонный стол грудью вниз, предварительно отодвинув тарелки с недоеденными блинами в сторону, юбку и без того короткую задирает, открывая подслащенный вид на гладко выбритую задницу.

      Чонгука ведет от Тэхена, от женственного, везде гладко выбритого, даже на месте мошонки и лобка нет ни волоска, что подталкивает мужчину на мысль об удалении волос способом эпиляции, а не простым бритьем. Студент подбородком в стол упирается, руками пытается дернуть, которые Гук сзади держит ладонью, надавливая на поясницу, чтобы тот задницу чуть приподнял.

      — Лежи и не дергайся, — приказывает тихо, отпуская затекшие конечности парня, который охает от облегчения. — Пора испробовать детку. Как думаешь, ты вкусный с поливкой мёдом?

      Чонгук ладонями разводит упругие ягодицы, заставляет мальчишку начать задыхаться в томительном ожидании, и языком размашисто мажет пробуя сладость с чужой нежной кожи.

      По-блядски сладко.

      Аж челюсть сводит.

      Чон языком глубже толкается, обрабатывает прелестную задницу своим ртом изнутри, пошло причмокивая от мёда на языке со всем аппетитом и вовлеченностью в интимную ласку. Он держит Тэхена за бедра, потому что они у него, черт возьми, дрожат. Ощущение того, как этот непослушный малец пытается насадиться на его язык поглубже, посильнее, заставляет задыхаться от мысли, что ему на лицо сесть пытаются. Чонгук оставляет звонкий шлепок, в ответ раздается Тэхенов вскрик. Все лицо перемазано в сладкой, тягучей жиже, от которой потом отмываться надо будет несколько часов, но данный факт ебет обоих меньше всего.

      — Папочка… — выдает Ким, будучи задушенным от жарких ощущений. Он просил Чонгука перестать играться с ним, но тот слишком затянул свою игру, настолько, что Тэхен, не выдержав такой неги внутри, изливается прямо на пол с громким скулением.

      С аккуратного члена сочится белая смазка, каплями разбивается на полу, а Чон не в силах сдержать усмешки. Подумать только, он довел этого мальца до оргазма лишь первоклассным риммингом, который Тэ, судя по всему, запомнит на всю жизнь.

      — Да, детка?

      — Мое желание все еще в силе, несмотря на то, что я кончил.

      — И кончил ты раньше времени.

      — Меня, непослушного, следует наказать?

      «Какой догадливый мальчик», — думается Чонгуку. Однако наказанию не суждено сбыться (хотя, может, в будущем), Чон поднимает разомлевшее тело на руки, прижимает к себе парня, по телосложению еле ему уступающему, выходит из кухни, так и оставив свидетельство жаркого утра на полу, взглядом комнату ищет.

      — По коридору прямо, и первая дверь направо, — направляет его Тэхен шепотом.

      Комната перед Гуком предстает самая… необычная. На кровати разбросаны разных цветов женские шмотки: юбки, платья, боди, нижнее белье тоже женское, блять. Комната явно не для парня, о чем свидетельствует множество косметической атрибутики, стайлинга для укладки волос, дорогих сумок от успешных брендов. Видимо, для него собирались в большой спешке, удивить желали. Тэхен действительно дорогая сучка.

      — Удивлен? — раздается над самым ухом тихим ребяческим смехом. Юноша явно забавляется с него. А возможно и не только с него, а с каждого гостя, побывавшего в его обители.

      — Скажи честно: ты собираешься биологический пол менять или просто ебанутый?

      — Скорее второе, чем первое. Но тебе ведь нравится, да, папочка Чон?

      Шлепок по все такой же липкой заднице, и заливистый смех от Тэхена, даже не свидетельствующий о том, что ему может быть больно. Гук сбрасывает с себя этого ребенка-переростка на неубранную кровать, он даже не парится о таких мелких проблемах, как случайно загрязнившееся дорогая одежда от его мужского семени. Удивительно, что среди всего этого хлама на кровати валяется еще и бутылек смазки, будто специально приготовленный. С запахом мёда, как Ким и обещал.

      — Что ты там говорил? Хочешь поскакать на мне? — припоминает Чонгук, словно и вправду о таком забыть возможно. Рука оглаживает чужую талию, снова юбку задирает, замечая вновь возбужденный член, который снова в готовности, несмотря на то, что Тэхен кончил совсем недавно. — Ненасытная сучка.

      Чонгук от невыносимости этого мальчишки выдыхает, ведет пальцами по паховой складке, щекоча вдруг показавшего нежность Тэхена, тихо испускающего смех от нехитрых манипуляций.

      — Хочу и поскачу — в этом я тебя уверяю.

      Тэхен многогранен до ужаса в Чонгуковых глазах: заигрывает первым, становится инициатором их встречи; сначала нежность свою показывает, пока печет блинчики к завтраку, а после — и пошлость с самоуверенностью. Осталось только, чтобы щеки его пылали — единственное, чего Гук еще не видел на его лице. Смущением пока и не пахнет, вряд ли этот мелкий негодяй вообще способен на нечто подобное, раз щеголяет по центру города в девчачьих шмотках.

      Чонгука с силой в грудь толкают, заставляют на спину завалиться. Хоть что-то от мужчины он лицезрел в нем — физическую силу с настойчивостью. Взгляд Чона устремляется на бордового цвета бархатные портьеры с тонкой, обрамляемой ткань бахромой, аккуратно подвязанные лентой с обеих сторон он широкого окна во всю стену. Лишь полупрозрачная тюль тонкой занавесой скрывает происходящее от глаз посторонних людей, которые явно не желают увидеть двух парней в соитии, причем если один из них еще и в женщину облачен. Тэхен усаживается сверху, снова вниманием Чонгуковым завладевает в полном объеме, проезжается шикарной задницей по его возбуждению и слышит мгновенную реакцию в виде задушенного мычания.

      — Так не терпится тебя приласкать, папочка Чон, — щебечет исчадие Ада, сверкающими глазами оглядывая его подкаченное тело через задранную рубашку, с которой он наконец расправляется одним трещащим движением — и на месте пуговиц начинают торчать лишь жалкие ниточки, потеряв то, что удерживать должны были. — Я куплю тебе новую, не переживай, дорогой, — завидев не одобряющий сего действия взгляд Чона, уверяет его младший.

      На следующем свидании папочкой побудет Тэхен.

      Он обязательно раскошелится на красивую одежду для своего мальчика.

      — Ну так дерзай, — предоставляет право Чонгук, руки укладывает на липкую задницу, больше размазывая мёд по аппетитным половинкам, а после тянется к своей ширинке, желая наконец освободить член от оков, однако его нехитрые манипуляции прерывают руки студента, Ким шепчет тихо: «Я сам». — Какой самостоятельный малыш мне попался. Ну хорошо. — Мужчина толкается в чужую ладонь, подстрекая, чтобы поторопился.

     Большего Тэхену и не надо: он вжикает короткой молнией джинсов, а когда Чонгук бедра приподнимает, стягивает такую ненужную сейчас одежду вниз вместе с боксерами, давая возбужденному члену долгожданное пространство. Ким щелкает крышкой от бутылки со смазкой, щедро мажет по доказательству мужественности Гука, а после за основание берет, обхватывает своими аристократичными пальчиками и выше приподнимается, направляя его в себя давно подготовленного. Стоны раздаются из уст обоих, когда Тэхен со всей прилежностью присаживается аккуратно, словно за парту перед зачетом.

      Чонгуку дурно становится от таких интересных сравнений воспаленным от возбуждения мозга.

      На губы лезет ухмылка, когда дрожащий Тэхен за его плечи хватается, голову к груди опускает и замирает на несколько мгновений, привыкая к распирающей наполненности.

      — Самостоятельная детка сдается?

      — И не подумаю, — бурчит приглушенно, вдыхая терпкий аромат одеколона Чонгука, морской с озоновыми нотками, от которого легкие спирает у парня в юбке, начинающего двигаться на члене.

      Тэхен не нарушает свое обещание: скачет на Чонгуке так остервенело, стоит разработанной его пальцами дырке привыкнуть к размерам, стонет, как лучшая сучка. Чон не дает ему выпрямиться, берет за высветленные волосы на затылке, к себе прижимает и в грациозную шею, не удержавшись собственных желаний, зубами впивается нещадно. Тэхен двигаться не перестает, несмотря на растекающуюся боль от проявляющейся фиолетово-синей гематомы на теле, заботливо украшенной еще и глубокими следами от зубов. И Киму нравится такая грубость, его ведет от такого резкого Чонгука, который не заморачивается насчет любезности, как то было в самом начале их сегодняшней встречи.

      — Еще, — просит женоподобный сиплым голоском.

      — Чего «еще»?

      — Хочу больше твоих меток на своем теле, папочка.

      Да кто Чон Чонгук вообще такой, чтобы не исполнить просьбу своего малыша, так усердно обрабатывающего его? Мужчина мокро целует его в алые от помады губы, размазывает ее по щекам, языком встречается с чужим и млеет, млеет, растворяется в Тэхене полностью, без остатка в этом мире. Большим пальцем он мажет по влажным от поцелуя губам, продолжает размазывает яркую косметику по сучьему лицу младшего, который даже не противится его действиям, хотя — факт — старался, наводя марафет перед его приходом.

      Шея мальца горит от ярких пятен на ней, от принадлежности папочке Чону, на котором он скачет с большим наслаждением, чувствуя великое вожделение, что распирает его органы, в кровавое месиво превращает, желать этого мужчину заставляя.

      — Мы трахаемся без защиты, — подмечает Чонгук, следя за реакцией восторженного парня, который морщится в противности от его слов.

      — Хочешь остановиться, чтобы я показал тебе листок бумажки, на котором черным по белому написано, что у меня нет никаких «букетов»?

      И замирает специально, перестает так протяжно скакать на нем, Гука вынуждает почти болезненно простонать от так невовремя прерванной стимуляции чувствительного органа.

      — Просто… нам надо было это обсудить заранее, а мы этого не сделали.

      Со стороны Тэхена слышится слышится раздраженный выдох, будто он заставляет себя мириться с глупостью своего партнера по постели. Хотя так оно и есть.

      — Какой же мне попался зануда. Что ты скажешь в свое оправдание, м, папочка?

      Вопрос, не требующий ответа, и это Ким доказывает своим резким скользящим по члену мужчины движением, выбивающим из него весь дух вместе с рокочущим стоном. «Тэхена, кажется, вообще не ебет, имеет ли его партнёр какие-либо заболевания», — размышляет Гук, продолжая сжимать талию парня, который выпрямился на нем и продолжал скакать, как на лошадке. Видимо, его забавляет быть сверху, ибо улыбка, что не сходила с размалеванного лица ни на миг, сияет ярче звезд, стонам ноты радости прибавляет от происходящего.

      Чонгук бедрами подмахивает, когда чувствует приближение кульминации, сильнее сжимает мужскую талию, которая с хрупкой женской ничего общего не имеет, стонет гортанно, взгляд на младшего поднимая.

      — Могу я…

      — Можешь… блять, — стонет Тэхен, хватаясь за свой член. Он размазывает белесую смазку по головке, подводя себя к грани наивысшего наслаждения. — Не спрашивай меня о таком… Тебе можно все, Чон.

      И Чонгук изливается прямо в липкую задницу, ловит звезды перед глазами, среди которых парнишка в коротком топе неплохо прописался. Наблюдая за чужим оргазмом, за тем, как юноша последние движения со скачками делает, пачкая собственную руку в сперме, что нещадно размазывается им же по чувствительному члену. И Тэхен смеется. Он смеется после восхитительного оргазма, одаривая Гука своими яркими эмоциями на лице, заражая его этим приподнятым настроением.

      Тэхен рядом укладывается, голову укладывает на сильное плечо мужчины и мажет испачканной в сперме рукой по его накаченному торсу, украшает своим семенем, помечает изысканным способом.

      — У меня есть особое пожелание, — гласит юноша спустя пару минут после фееричного оргазма, — как к водителю, которому я доверился.

      Чонгук взгляд опускает на светлую макушку, замечая все ту же неизменную улыбку на смуглом лице.

      — Какое?

      — Хочу быть твоим постоянным пассажиром, папочка Чон.

      И оба прыскают от смеха. Нелепость всей ситуации выводит двоих на такие положительные эмоции, коих Гук, признаться честно, давно не испытывал.

      — Это ты так приглашаешь меня на свидание?

      — А я думал, ты глупый и не догадаешься! — театрально руку ко лбу прикладывает, словно в разочаровании вот-вот падет, а после приподнимается и, опираясь на локти, оставляет поцелуй на щеке старшего. След оставшейся на губах красной помады виднеется.

      — Только после того, как возместишь ущерб разорванной рубашки. Она была моей любимой.

И все же Чонгук не жалеет об этой утрате.

Взамен он обрел любимого пассажира, которого еще не раз прокатит сколько на машине, сколько на себе.