Сосед Сереги, рыжий и слегка картавящий третьекурсник по прозвищу Эдик Дважды Два, был человек загадочный. На занятия он являлся через раз и в основном дремал на задних партах, в общагу наведывался и того реже, чем-то шуршал под матрасом, а потом со вздохом облегчения исчезал, из раза в раз прощаясь одними и теми же словами: «И чтоб никаких баб на моей кровати, усек?» Серега понятливо кивал и продолжал укладывать на кровать Эдика гитару — девушки его не слишком интересовали, особенно после ссоры с Маринкой.

Но в этот раз Эдик ничего не искал, ни о чем не предупреждал — просто вытащил из-под матраса продолговатый сверток и убежал. На следующее же утро по классу поползли шепотки, что он заделал ребенка своей девушке, у которой жил все это время, и теперь спасался бегством от ее разъяренных родителей. Лилька Елисеева с параллельного потока жалела невезучую подружку Эдика, Сотник фыркал и называл ее доверчивой дурочкой. А Серега слушал их и думал о том, что теперь, когда койка Эдика свободна, их коменда Дарина постарается как можно скорее пристроить ее снова. За минувший год он привык к тишине и спокойствию, и пускать в свой маленький, уже устоявшийся мир неизвестно кого вовсе не хотел. И чем дольше Серега гадал, кто может стать его новым соседом, тем тревожнее становился. К концу занятий он уже был уверен, что Дарина обязательно подселит к нему какого-нибудь неуклюжего типа, который будет хлопать дверями, скрипеть всем, что скрипит и не скрипит, и непременно, непременно что-то сделает с его гитарой. В общаге он с тоской оглядел очертания почти родной комнаты, с ужасом представлял, как на столе появляется кружка с несмываемыми следами кофе, коврик у входной двери забивается песком и грязью, и повсюду вырастают нестираные носки. Каждый раз, когда за дверью слышались шаги, Сереге чудилось, что идут к нему, и внутри все болезненно сжималось.

Он провел вечер как на иголках, ворочался всю ночь, постоянно просыпаясь, и наутро поднялся злым и разбитым. В висках мерзко ныло, вещи валились из рук, и, как будто этого было мало, по пути в душевую Серегу сбил с ног какой-то пацан, вылетевший на него прямо из-за угла.

— Твою мать, куда прешь, глаза потерял?! — накинулся Серега на пацана, оказавшегося Петькой, трусоватым соседом Волкова.

— Ой, прости пожалуйста! Я случайно, я не хотел! — залепетал побледневший Петька. Но Серега уже шел дальше, не обращая на него внимания — мало кто удостаивал Петьку больше, чем одним взглядом.

У душевой он встретил Волкова, нервно вздрогнувшего, когда Серега с ним поздоровался. Сейчас, умытый, в свежей отутюженной рубашке, он выглядел куда лучше, чем вчера утром, даже словно бы немного поздоровел. Во всяком случае, на законченного наркомана он больше не был похож, и если бы не нечто белое, торчащее из-под его манжет и воротника, его можно было бы счесть обычным нормальным студентом.

— Что с твоим соседом случилось? — поинтересовался Серега. Он старался не думать ни о ночной вылазке, ни о подвале, и говорил, как будто ничего и не было. — Он с чего-то носится как угорелый.

— Переезжает, — Волков избегал смотреть ему в глаза и нервно ерошил свою многострадальную челку.

— Куда?

— Не знаю. Он сказал только, что какой-то его друг купил квартиру, позвал к себе. Извини.

Волков ушел, глядя себе под ноги, а Серега забрался под душ и наслаждением подставил лицо тугим струям. Горячая вода смыла вчерашние тревоги и метания, в голове прояснилось, тело снова стало ловким и послушным. Возвращался к себе он посвежевшим и спокойным. В комнате повесил влажное полотенце на спинку кровати, расчесал спутавшиеся волосы и включил фен. Но не успел он закончить, как в дверь постучали, и на пороге, не дожидаясь приглашения, появилась комендантша Дарина — маленькая, круглая, как всегда в тошнотворно-розовом наряде.

— Здравствуйте, Сереженька, — поздоровалась она тоненьким девчоночьим голоском. Серега настороженно отложил фен: появление коменды обычно ничего хорошего не сулило.

— Здрасьте, Дарина Олеговна.

— Надеюсь, я вам не помешала, — сладко пропела Дарина и вкатилась на своих коротеньких ножках в комнату. Ее цепкий, внимательный взгляд рыскал вокруг, ища всевозможные «нарушения правил общежития». — Насколько мне известно, ваш сосед Эдуард на днях съехал от вас.

— Да, — кивнул Серега, следивший за Дариной так же внимательно, как она — за комнатой.

— Не могли бы вы мне описать, как это было?

— Ну, он пришел рано утром, сунул руку под матрас на своей кровати, достал оттуда что-то и ушел.

— Так-так-так, — оживилась Дарина. Она подкатилась к кровати Эдика, оглядела ее, пошарила под шерстяным одеялом. Ее широкое жабье лицо брезгливо перекосилось, когда она поднесла к глазам ладонь с какими-то светлыми крошками. Понюхав их, Дарина резко побелела, поспешно отряхнула руку и обратилась к Сереге елейным голоском: — Вот что, боюсь, вашу комнатку придется на какое-то время опечатать. Мало ли, что ваш сосед не успел забрать.

— Опечатать? — Серегино лицо вытянулось. В ушах зазвенело — это разбивался вдребезги его уютный маленький мирок, с любовью выстроенный и оберегаемый от посторонних. — А как же я?

— А вы, Сереженька, переберетесь вниз. У Романа Волкова как раз освободилось местечко — его сосед только что собрал вещи.

— Что? Переехать к Волкову? — осколки Серегиного мирка медленно превращались в мельчайшую пыль.

— У вас есть какие-то проблемы? — ласково поинтересовалась Дарина.

— Нет, но…

— Вот и славненько! Прошу вас, соберите ваши вещички поскорее и ступайте вниз. Скажете Роману, что я так распорядилась.

И Дарина, покачиваясь, укатилась прочь. Серега тяжело упал на стул и запустил руку в непросохшие волосы. Ситуация складывалась неприятная — он ничего не имел против Волкова, но после краткого знакомства с его увлечениями предпочитал держаться от него на определенном расстоянии. В самом деле, какой нормальный человек в ночи отправляется в сгоревшую заброшку на встречу с явно неадекватной собакой и возвращается весь в крови и порезах? Да еще и зачем-то раздевается посреди сырого ледяного подвала. Нет, ребята правы, Волков и правда чокнутый. Однако, ничего не поделаешь, приказ есть приказ. С обреченным вздохом Серега стянул с запястья резинку и кое-как соорудил из волос подобие узла — собирать вещи он никогда не умел и не любил, и работа предстояла нелегкая.

Полчаса спустя он, придерживая трещащую по швам от избытка вещей сумку, постучался в последнюю дверь на первом этаже. Удивленный и, как ему показалось, не на шутку встревоженный Волков открыл и замер на пороге с открытым ртом; в свободной руке он сжимал раскрытую книгу.

— Что происходит? — наконец выговорил он. — Что ты делаешь?

— Переезжаю.

Серега бочком протиснулся мимо ошарашенного этой новостью Волкова и не без удовлетворения огляделся. Эта комната выглядела даже опрятней его собственной, а на принадлежавшей Волкову половине и вовсе царил идеальный порядок: книги составлены корешок к корешку, кровать аккуратно застелена клетчатым пледом, а на полу невозможно разглядеть ни соринки. Что ж, по крайней мере, за чистоту можно не переживать. И за гитару — мысленно добавил Серега, бросив сумку на кровать и обернувшись к Волкову, который все еще стоял на пороге с книгой в руке.

— Как — переезжаешь? Почему? — в его голосе послышался неприкрытый испуг.

— Мою комнату опечатали, — Серега скинул со спины гитарный чехол и примостил его у окна. — Дарина нашла что-то после побега Эдика, всполошилась.

— Чьего побега?

— Эдика. Ну, рыжего такого, картавого — его все знают.

— Который с тобой не жил, только место держал? — уточнил Волков уже спокойней — он изо всех сил пытался взять себя в руки. — А что он натворил?

— Боже, Волков, ты вообще в нашем мире живешь или где? Все об этом только и говорят! Эдик девчонке своей ребенка заделал и в закат свалил, как порядочный мудак. Он под койкой своей держал что-то — Дарина, видимо, думает, что там либо взрывчатка какая-то, либо наркота. Ну, и сплавила меня к тебе.

— Но неужели нет других вариантов? — спокойствие Волкова грозило в любой момент дать трещину. — Что, у меня единственная свободная комната на все общежитие?

— Откуда я знаю! — фыркнул Серега. — Она мне и слова сказать не дала — уверяю тебя, я не напрашивался.

— Это нельзя так оставлять, — бормотал Волков, уже не слушавший его, — нельзя… Должен быть другой выход, должен.

Он рывком одернул рукава рубашки и выскочил за дверь; двигался он неловко, будто скованно. Вернулся быстро — Серега едва успел разложить в шкафу одежду, — и сердито уселся на подоконник у открытой створки, по-прежнему с книгой в руках.

— Ну?

— Нет больше свободных комнат, — буркнул он в книгу. — Только моя. Она не сказала, как надолго это?

— Неа, — разочарованно отозвался Серега. Закончив с разбором вещей, он устроился на кровати и достал гитару, однако начинать было как-то неловко. Худая и неподвижная, словно вырезанная из холодного камня фигура Волкова на подоконнике громко напоминала: он больше живет не один. — Слушай, а тебе нормально на окне сидеть?

— Ну, да, — Волков, не отрывавшийся от книги, удивленно пожал плечами. — Тут прохладней, я жару плохо переношу.

Серега хотел пошутить, мол с чего бы, но эта идея тут же показалась ему верхом бестактности. Будь даже Волков трижды чокнутым, после того, что было, у Сереги язык не поворачивался смеяться над его внешним видом. Поэтому он ограничился еще одним вопросом:

— Ты не против, если я сыграю? Немного.

Из-за книги послышался тяжкий, полный вселенской скорби вздох. Секунду спустя над ней появились встревоженные волковские глаза — зеленые, как у кошки, с необычной, почти желтой полоской внутри.

— Опять орать будешь?

— Нет, — торопливо пообещал Серега. — Я тихо, ладно?

Глаза немного посверлили его пытливым взглядом, затем исчезли, и книга качнулась в знак согласия. Серега задумчиво перебрал струны, вспоминая тихие песни, но на ум, как назло, не приходило ничего подходящего. Тут послышался легкий стук: это Волков барабанил пальцем по корешку своей книги. К удивлению Сереги, в его стуке угадывался определенный ритм. Сами собой вспомнились слова и ноты, Серега прижался поближе к гитаре и тихонько запел. Для него это было непривычно, но в таком пении была своя прелесть.

Сотни чужих крыш… Твари не ходят в белом…

Он не заметил, как и когда к нему присоединился Волков — просто поймал себя на том, что не столько поет, сколько подыгрывает ему и поглядывает в огромные зеленые глаза, смотревшие на него вновь с тем же удивительным оживлением. Когда песня кончилась, Волков вновь нырнул за книгу, так что оттуда торчали лишь кончики острых, покрасневших ушей. Серега ухмыльнулся и, обнадеженный, принялся за другую песню: кто знает, может это соседство и не окажется таким страшным, как он думал.

***

Через два дня после своего «переезда», Серега понял, что лучшего соседа, чем Волков, было не найти. Он не лез под руку с дурацкими вопросами, не шумел и, вопреки слухам, не разговаривал во сне. Он вообще старался занимать поменьше места: либо учился, нацепив наушники, либо устраивался с книгой на подоконнике, прямо у открытого окна. При этом угроза свалиться оттуда во двор, похоже, нисколько его не волновала; Серегу это нервировало и пугало, однако Волков проделывал это с таким спокойным, даже равнодушным видом, что постепенно тревога сошла на нет. В конце концов, если человек так поступает все время, он, наверное, знает, на что идет.

После вчистую списанного зачета Серега решил больше не запускать учебу, не без усилий отложил гитару и стал быстро наверстывать упущенное. Он проводил над книгами почти все свободное время, часто забывая поесть. Впрочем, нельзя сказать, что это его особенно беспокоило. Так, по крайней мере, он себя убеждал. Последнее время все равно приходилось экономить — деньги, регулярно получаемые от родителей, на этот раз кончились слишком быстро, — а бутерброды, которыми он питался, уже порядком осточертели. Но когда на третий день Волков, вернувшийся поздно, принес с собой запах чего-то съедобного, Серега почувствовал, как его желудок бунтует против затянувшейся голодовки.

— Ты не обедал? — будто услышал его мысли Волков. Серега, пропыхтев нечто нечленораздельное, только отмахнулся.

— Не хочу показаться занудой, но…

— Не кажешься, ты и есть зануда.

— …но длительное голодание обычно приводит только к язве.

— Вот это ты мне сейчас Америку открыл, — съязвил Серега, сразу вспомнивший об одной из причин, по которой прежде не имел с Волковым никаких дел. Но в этот раз злиться отчего-то не получалось, и, смягчившись, он признался: — Денег нет. Первого числа родители пришлют, а пока… пока буду превозмогать, что уж тут.

— Нет, ну тебе видней, конечно, — голос у Волкова был странно приподнятый, — но я считаю, что лучше все-таки превозмогать на сытый желудок.

Что-то толкнулось Сереге под локоть; он обернулся и увидел тарелку с котлетами, от которых шел такой умопомрачительный аромат, что слюнки текли. Желудок призывно заурчал, Серега недоверчиво подтянул тарелку к себе и глянул на Волкова. Тот оперся о спинку своей кровати и жевал такую же котлету, зажатую между двумя ломтями хлеба; вид у него был очень довольный, казалось, что еще немного, и он улыбнется.

— Это мне?

— Конечно, тебе, кому же еще.

— Ничего себе, — Серега вдохнул густой запах поджаренного мяса и лука — домашние, прямо как дядины. — Откуда?

Ответа не последовало — только неопределенное хмыканье, — и Серега принялся за еду. Волков тем временем расправился с остатками хлеба, стряхнул крошки за окно и забрался с ногами на кровать. На коленях у него появилась старая магнитола: он возился над ней уже второй день, пытаясь заставить упрямый прибор работать, но пока что получал в ответ только недовольное шипение и треск. Время от времени он каким-то неловким, резким движением поднимал руку, чтобы откинуть назад свою длинную челку, и тогда снова становилось видно, как из-под рукава его мешковатой рубашки выглядывает белая ткань. Присмотревшись внимательней, Серега понял, что это бинт, и обругал себя за недогадливость. Ну, конечно, это бинт, а что же еще? Та бешеная псина живого места на нем не оставила. И двигается он поэтому так странно — наверняка сейчас все болит. Серега припомнил тонкие белые руки Волкова, перемазанные еще влажной кровью, шрамы на узких острых плечах и поежился. С клыками и когтями такой собаки не хотелось встречаться один на один, а Волков и виду не подает, словно ничего и не случилось! Серега невольно проникся к нему уважением — себе он признался, что никогда не решился бы пойти на такой риск. Другое дело, зачем Волков так рискует, да еще и делает это, судя по всему, регулярно?

Этот вопрос, возможно, так и остался бы без ответа, однако вскоре случилось происшествие, не просто с новой силой всколыхнувшее все Серегины тревоги и подозрения, но и повлиявшее, пожалуй, на весь дальнейший ход событий.

Началось все теплым субботним вечером: Серега заканчивал конспект, а Волков читал очень толстую книгу с забавным названием «К востоку от Эдема» и лениво покачивал ногой в такт песенке, несущейся из отремонтированной магнитолы.

Мы будем жить с тобой в маленькой хижине на берегу очень дикой реки… — обещала магнитола. Неожиданно она поперхнулась, зашипела, и начала песню заново. Серега услышал протяжный вздох Волкова, стук брошенной на подоконник книги и усталое бормотание:

— Да что ж ты будешь делать, третий раз за два дня. Ну, старушка, работай, пожалуйста…

Волков обращался с магнитолой как с живой: гладил по выцветшему корпусу, называл ласковыми прозвищами, уговаривал и упрашивал, крутя какие-то колесики и щелкая кнопками. На мгновение звук пропал совсем, потом снова раздалось громкое шипение и хрип — магнитола словно откашлялась, а потом запела вновь, только уже женским голосом. Музыка полилась звонче и веселей, Серега даже начал покачивать головой под заливистое гитарное соло.

Джига-игла, нет, не вонзайте, лучше снова играйте, играйте же еще…

Ему оставалось написать последнее предложение, и в этот момент в дверь дважды коротко ударили. В комнату заглянуло круглое девичье лицо, которое Серега сразу узнал. Это была Алиса Камнеедова — бойкая, стриженная под мальчишку, с татуировкой дракона во все плечо. Она училась на другом отделении и дружила с Лилькой Елисеевой, той самой, в которую безответно и пылко был влюблен Женька.

— Здорово! — жизнерадостно гаркнула Алиса.

Ее высокий голос оглушал и звенел в ушах. Серега вздрогнул, заехал ручкой на идеально аккуратную схему и уже собрался послать Алису в места, где никогда не светит солнце, когда понял, что та на него даже не смотрит. Звеня значками на отворотах кроваво-красной куртки, она широким шагом пересекла комнату и приветственно хлопнула Волкова по плечу; тот, хоть и дернулся от прикосновения, видеть ее был несомненно рад.

— Привет, давно тебя не видел. Что случилось?

…Не надеясь на чудо, приходит ниоткуда…

— А обязательно должно было что-то случиться? — хмыкнула Алиса и присела на край подоконника.

— А иначе ты не заходишь, — парировал Волков. Она рассмеялась, запрокинув голову:

— Какой наблюдательный! Ладно, ты прав, на самом деле случилось. Ты ведь помнишь мою бабушку, знаешь, какие она иногда финты выкидывает?

…Хвостом воду мутит, пластинки свои крутит и смертные орудья калит на огне!

Волков потянулся к магнитоле и убавил звук. По губам его скользнула мимолетная улыбка.

— Да, бабушка у тебя выдающаяся. А что с ней?

— Она в город перебирается, их сектор сносят под многоэтажки. И до них добрались уже. Так вот, ты помнишь, сколько у нее всяких мелочей? Она отказывается пускать к ним грузчиков — заявила, что доверит только надежным людям. И знаешь, кого она мне назвала?

— Меня, что ли? — пошутил Волков, незаметно, как ему, наверное, казалось, отодвигавшийся к другому краю подоконника. Но Алиса на его маневры внимания не обратила и кивнула с серьезным видом.

— Да, тебя. И ничего другого слышать не хочет. Вчера весь вечер мне расписывала, какой ты аккуратный и внимательный, да как нежно с вещами обращаешься, да как на таких, как ты, культура еще держится…

— Ой, да брось, Алис, скажешь тоже! — бледные щеки Волкова порозовели от смущения.

— Я серьезно! Скажи спасибо, что она тебя мне в женихи не прочит, с нее станется. В общем, она уперлась, мол либо как она сказала, либо никак. Я бы сама все перевезла, но это ж на три дня работы, у нее весь дом этими «сокровищами» забит. Ромка, я без тебя не справлюсь.

— Ну, не знаю… Я никогда этого не делал — и потом, ты же знаешь, какой я растяпа!

— Пожалуйста, Ром, — Алиса положила ладонь ему на колено, не обращая внимание на то, как его снова передернуло, — ты меня так выручишь! Если боишься, давай возьмем еще кого-то. Ты за него поручишься, бабушке этого хватит. Возьми, не знаю, соседа твоего, как его, Петьку? Петь… — она обернулась и только теперь заметила Серегу. Глаза ее расширились, губы разошлись в изумленную ухмылку. — А ты что тут делаешь, Чернов?

— А я тут живу, — Серега с хозяйским видом закинул ноги на стол. — Уже две недели как.

Если Алиса и смутилась от своей ошибки, то только на секунду — она тут же снова засмеялась:

— Вот и отлично, приезжайте завтра оба! Я в долгу не останусь, обещаю! Ну, что, согласны?

Была ни была — давайте еще раз, снова поставим на черных и выставим счет!

— Хорошо, я постараюсь помочь, чем сумею, — Волков тревожно теребил в руках книгу, но голос его был на удивление тверд. — А вот что насчет Чернова…

— Как это «что насчет меня»? За кого ты меня держишь? — возмутился Серега, раскачиваясь на стуле. Сам он ни мгновения не колебался — всю неделю он сидел над книгами и Алисино предложение расценил как послание свыше. Его не смущало даже то, что придется весь день провести в компании Волкова. — Да я обеими руками за! Съездим, проветримся, заодно человеку поможем.

Алиса засияла ярче значков на своей куртке.

***

На следующий день встали рано — вернее, Волков встал и безжалостно растолкал Серегу, несмотря на все увещевания и угрозы. Быстро позавтракали, зевая и потягиваясь, и вышли в еще прохладное свежее утро. По воскресеньям все нормальные люди предпочитали спать, потому на улицах практически не было народу, а попутный автобус оказался совсем пустой. Серега забрался в уголок и решительно настроился подремать, но не тут-то было: водитель попался просто сумасшедший, и автобус выделывал по улице пируэты, не пропуская ни одной ямы, ни одного ухаба. Уже через две остановки Серега, невесть сколько раз стукнувшийся затылком об окно, вслух послал и автобус, и водителя в места не столь отдаленные и передвинулся поближе к проходу. Что до Волкова, то его тряска совершенно не волновала; он надел наушники и преспокойно читал дальше свою толстую книгу.

— «К востоку от Эдема» — это где? — полюбопытствовал Серега, разглядывая обложку. Волков даже не поднял глаза от книги и нетерпеливо бросил:

— Пока сам не понял, подожди, пожалуйста.

— Про что книжка-то хоть? — сказать по правде, Сереге было все равно, но он невыносимо скучал, и готов был даже говорить с Волковым о нудной классике — в том, что это нудная классика, он не сомневался, — лишь бы не качаться туда-сюда в полной тишине.

— Про двух братьев, — с легким раздражением ответил Волков. Его рука, лежавшая на коленях, дрогнула, пальцы сжались в кулак.

— И что с ними? — допытывался Серега. Он не собирался отступать; если Волков хочет вести разговор так — пожалуйста, это даже забавно.

Волков такую тактику забавной явно не находил. Оторвавшись наконец от книги, он сердито уставился на Серегу и сварливым тоном процедил:

— Ничего — братья как братья. Один ревнует другого к отцу. Избил его, а потом искал с топором наперевес. А потом отец искал уже его, с ружьем.

— Чего? — у Сереги отвисла челюсть. Ничего себе классика! — Что ты вообще читаешь?

— А еще, — Волков, довольный произведенным эффектом, откинулся на сиденье и продолжил почти с усмешкой, — там девушка сожгла своих родителей, убежала из дому и стала проституткой. И ее почти до смерти избил сутенер, а братья ее нашли и спасли. Старший как раз делает ей предложение руки и сердца.

Звучало это так бредово, что Серега, позабыв про свое дурное настроение, расхохотался:

— Господи, Волков, что это? С каких пор ты читаешь бульварные романы?

— Чернов, пожалуйста, не оскорбляй классику, — невозмутимо попросил Волков и выглянул в окно, — Стейнбек сейчас в гробу перевернется.

— Это классика? Кто так вообще решил?

— Наверное, тот же, кто решил, что история про студента, зарубившего старушку топором — это тоже классика.

— Мир сходит с ума, — фыркнул Серега, и подумал, что был бы не против сойти с ума вместе с этим миром. Себя он считал возмутительно адекватным, а это порой здорово мешало.

— Он уже давно сошел, — отозвался Волков. Его голос враз посерьезнел, зазвучал как-то устало. — Если подумать, все мы в какой-то мере безумцы. Безумцы, запертые внутри собственных голов… Кстати, мы уже приехали, пойдем.

Он забросил книгу в рюкзак и, когда автобус с шипением распахнул дверцы, первым спрыгнул на обочину, заросшую высокой, серой от пыли травой. Повертелся на месте, глянул на один дом, потом на другой и решительно зашагал под гору, где в низине теснились старые деревянные домики. Серега шел чуть позади; в голове у него вертелись слова Волкова. Он не пытался философствовать, как это любил делать Женька, не повторял за кем-то — просто говорил, как говорят о чем-то обычном, надоевшем. И было еще что-то странное в его голосе, словно все, о чем он сказал, Волков ощутил на себе. Серега осторожно, как бы случайно бросил взгляд на его сосредоточенное хмурое лицо, и Волков на миг показался ему куда старше, чем есть. Сквозь острые мальчишеские черты проглянул кто-то другой, взрослый и уставший, в огромных глазах мелькнула скрытая горечь, будто их владельцу была известна какая-то темная тайна, которой он предпочел бы никогда не знать.

В этот момент Волков повернул голову и, приложив ладонь к глазам козырьком, вгляделся в проржавевшую табличку на углу очередного домика. Наваждение рассыпалось.

— Чернов, — позвал Волков вполголоса, — иди сюда. Скажи, это Красноармейская улица или Комсомольская?

Серега тоже уставился на выцветшие, покрытые ржавчиной крупные буквы.

— А хрен их разберет. Вроде Комсомольская… Четвертый дом.

— Так, — Волков огляделся и в раздумьи потеребил истрепанную лямку рюкзака, — значит сейчас вперед вот до того дома, а там направо и до упора… Ну, идем.

Он решительно направился к одному из покосившихся от времени домиков, тянущихся вдоль улицы; когда-то они, наверное, были разноцветными, но теперь на них лежал серый слой дорожной пыли. Пыль забивалась в щели между досками, покрывала пятнами мутные окна, оседала пушистыми шапками на резных наличниках. Серега где-то читал, что невозможно найти двух домов с одинаковыми наличниками, дескать, у каждого мастера свой стиль. Однако здешние наличники были как на подбор — с одинаковым скучным рисунком, грузные и серые. Серега так и не смог понять, как Волков нашел нужный дом среди этой унылой серости. Кроме того, его куда больше интересовал совсем другой вопрос.

— Слушай, а откуда ты знаешь Алиску? — поинтересовался он, когда они повернули и двинулись вверх по узкой улочке, поднимая клубы пыли. Волков коротко ответил:

— Лиля Елисеева с параллельного потока познакомила, — и снова принялся разглядывать дома.

— А я думал, ты с девчонками не общаешься, — Серега с удивлением покосился на него: кто бы мог подумать, что у этого тихони столько знакомых.

— Алисе нужен был учитель.

Волков говорил торопливо и обрывисто, совсем не так, как десять минут назад, когда он с задором рассказывал о своей странной книжке. Казалось, ему был неприятен любой разговор, который хоть как-то касался его самого, и он спешил поскорей отделаться от расспросов. Нормальный тактичный человек давно бы оставил его в покое, но Серега свое чувство такта безвозвратно потерял еще в средней школе:

— Учитель? И чему же ты ее учил?

С долгим страдальческим вздохом Волков медленно потер переносицу и терпеливо объяснил:

— Она в институт собирается, ей нужно было немецкий подтянуть. У нее проблемы с пассивным залогом и сослагательным наклонением. У них на отделении немецкий никто не знает, а у меня школа была языковая, девять лет с этим немецким мучался. Ну, Лиля когда узнала, сразу попросила — выручи, говорит, будь другом. А мне не трудно. Я позанимался с Алисой месяца два, натаскал ее. — Губы у него дрогнули, по ним скользнуло подобие улыбки. — Теперь она, наверное, даже лучше меня говорит.

— Ну, ты сравнил — два месяца и девять лет!

— Послушай, она ведь тоже не первый год его учит. И я считай полгода не разговаривал, а язык, он требует практики, на нем надо постоянно говорить.

— А скажи что-нибудь, — попросил Серега. Волков настороженно поднял бровь:

— Что?

— Да что угодно!

Новый исполненный страдания вздох. Волков закатил глаза и ворчливо, с чудовищным акцентом произнес:

— Гутен таг, майн либер хер. Ихь мёхьте ир заген, дас вир шон гекомт хабт.

— А, то есть на русском ты ругаться брезгуешь, а на немецком пожалуйста? — Серегино возмущение было столь громким, что в ближайшем домике недовольно захлопнулась форточка. — Признавайся, куда ты там меня послал?

— Чернов, — вопросил Волков с кротостью, с какой обычно обращаются к душевнобольным, — скажи, ты совсем немецкого не знаешь, или ты просто надо мной издеваешься?

— Да! — радостно подтвердил Серега.

— Что «да»?

— Говорю — да вот же она! Кажется, мы пришли, вон твоя Алиска.

И действительно, впереди за серым дощатым забором ярким огоньком вспыхнула красная куртка. Алиса выколачивала над пустыми черными грядками цветастый ковер; вокруг нее собралась гигантская пыльная туча, незамедлительно окутавшая и мальчишек, едва те ступили за калитку.

— Ого, ра… а-апчхи! Рано вы, — удивилась Алиса, пожимая Серегину ладонь. Пальцы у нее были твердые, горячие и шершавые от пыли.

— Это все он виноват, — Серега ткнул пальцем в Волкова. — Разбудил меня в половине девятого, изверг.

— Жизнь коротка, — возразил Волков, вынимавший из волос пыльные клочья, — надо поторапливаться, если хочешь все успеть.

— О, мне так бабушка всю жизнь говорит, — Алиса фыркнула и стала скатывать ковер. — Прям слово в слово.

— Ну, неудивительно, что они спелись, — заключил Серега с ехидной ухмылкой. — Ментальная связь между двумя занудами. Как там, рыбак рыбака…

— Я вам не мешаю случайно? — сердито поинтересовался Волков. Он смерил Серегу пристальным осуждающим взглядом, но тот и глазом не моргнул — до Валентины Марковны, умеющей одним взглядом стирать в порошок, Волкову было далеко.

— Ты не отвлекайся. Смотри, вон, пылинку пропустил, — Серега нагнулся и снял с отутюженного волковского воротника длинную нитку пыли. Волков тут же пошел красными пятнами и, яростно отряхиваясь, прошипел:

— Спасибо, я как-нибудь сам уж разберусь.

— Тише, тише, девочки, — Алиса с ковром подмышкой влезла между мальчишками и миролюбиво похлопала ощетинившегося Волкова по плечу, — не ссорьтесь, помада все равно у меня. Пойдемте лучше в дом, я скажу бабушке, что вы приехали.

Она аккуратно, но настойчиво потянула Волкова за рукав. Тот мгновение не шевелился, потом выдохнул и послушно зашагал следом за ней; Серега, еще посмеиваясь, замыкал шествие. Миновали длинные пустые грядки, нырнули под старую сучковатую яблоню и поднялись на скрипучее, усыпанное завявшими лепестками крыльцо. Здесь Алиса заставила мальчишек снять ботинки и повела их по чистеньким цветастым половичкам вдоль закрытых комнат. Изнутри домик, на вид небольшой и тесный, показался Сереге просторным, а темный коридор — бесконечно длинным. Однако стоило ему об этом подумать, как Алиса остановилась, бросила свернутый ковер куда-то в угол и распахнула одну из дверей. За ней оказалась светлая комната с низким потолком и огромной изразцовой печкой прямо напротив дверей. Возле печки легонько поскрипывало кресло-качалка, а на нем шуршала картоном доверху наполненная коробка. Такие же коробки, но пустые, виднелись по всей комнате. Они стояли под полочками, уставленных всякой всячиной, возле комодов, покрытых желтоватыми кружевами и старых шкафов с тяжелыми резными дверцами.

Среди всего этого старинного хлама, приторно пахнущего нафталином и пылью, степенно кружила темная фигура в очках и толстой шали. Алисина бабушка словно бы перепутала века и сочла, что на дворе конец девятнадцатого столетия — в своем длинном строгом платье с белым воротником она походила на почтенную экономку из какой-нибудь старой книжки. Когда Алиса представила ей Серегу, бабушка чопорно посмотрела на него поверх очков, дождалась, когда он поздоровается, и лишь тогда медленно протянула ему ладонь.

— Рада познакомиться с вами, Сергей, очень рада. Алиса хорошо о вас отзывалась, сказала — на вас можно положиться. Вы друг Романа?

— В некотором роде, — кивнул Серега, пожимая ее мягкую, всю в мелких морщинках ладонь. — Мы вместе учимся.

— Да-да, знаю, — бабушка покровительственно ему улыбнулась. — Слышала, у вас скоро экзамены — готовитесь?

— Ну-у… я стараюсь.

— Прости, бабуль, — деловым тоном вмешалась Алиса — но нам вообще-то надо успеть вещи собрать, пока грузчики с Федей не приехали. Давайте дело сделаем — а потом расспрашивай ребят сколько твоей душе угодно.

— Да, пожалуй, ты права, — вздохнула бабушка. — Тогда мы с тобой пойдем в мансарду — надо разобрать сундуки с приданым. А вы, молодые люди, подсуетитесь тут немножко, разложите все вещички по коробкам. Вот там на столе — оберточная бумага, все хрупкое заверните в нее, пожалуйста. Идем, Алиса.

И она царственно удалилась, шурша своим старомодным платьем. Алиса задержалась в дверях и негромко попросила Волкова:

— Ром, там в одном из буфетов где-то есть такая шкатулка керамическая с ручкой, а на ней клоун. Вы ее не убирайте, оставьте на столе, ладно?

— Конечно, как скажешь, — с готовностью согласился Волков. Едва Алиса исчезла, он обернулся к Сереге и строго предупредил: — Будь очень осторожен. Здесь на половину вещей даже дышать нельзя. Если что-нибудь случится, Алисина бабушка… — он замялся, потом невнятно добавил: — У нее, в общем, нервы слабые очень. Так что вещи беречь, как зеницу ока, усек?

— Усек…

Серега протяжно вздохнул и невесело оглядел полки, на которых от обилия всяческих безделушек уже не оставалось свободного места. Он не думал, что работать придется так много, и уже успел пожалеть, что опять ввязался в какую-то волковскую авантюру. Волков же наоборот, явно чувствовал себя в своей стихии — он с каким-то благоговейным трепетом перебирал серые от времени тома, взгромоздившиеся на буфет, и бормотал что-то про первоиздания и невероятную ценность. Каждый том он пролистывал от первой до последней страницы, разгибал все заломленные уголки, потом обертывал обложку полупрозрачной желтоватой бумагой и бережно укладывал в коробку. Сереге ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру и заняться делом. Он снял с ближайшей полки темную фигурку и повертел в руках. Фигурка была забавная: крупный медведь, встав на задние лапы, тряс какое-то низкорослое деревцо.

— Аккуратно, не поцарапай, — Волков покосился на него с тревогой. — Оно очень хрупкое.

— Ты его уже видел? Занятная вещичка — интересно, что это за медведь?

— Не медведь, а медведица, — тут же поправил его Волков. — Это копия известной мадридской статуи — медведица и земляничное дерево.

— Все-то ты знаешь, — хмыкнул Серега. — И откуда ты все это знаешь?

— Книжки хоть иногда читать надо. Попробуй, может, получится.

— Нет, спасибо, оставлю это на тебя — двух таких зануд наш мир не переживет.

— Ха-ха, очень смешно. Ты работай лучше, а то только языком молоть горазд. Я тебя зачем позвал?

— Как это зачем? Чтобы скрашивать твое унылое существования и озарять твою жизнь благодатным светом своей красоты! Можешь погреться в лучах моего великолепия, я разрешаю.

Он как мог эффектно тряхнул волосами. Волков в ответ раздраженно закатил глаза, и у Сереги аж руки зачесались отвесить ему оплеуху, однако он сдержался и, обернув медведя — то есть, пардон, медведицу, — бумагой, отправил ее в коробку. За следующие два часа они доверху забили четыре таких коробки, а невероятно ценного хлама на полках убавилось дай бог если вполовину. Алисина бабушка заглянула к ним, восхитилась старательностью и в приподнятом настроении уплыла обратно в мансарду. Едва в коридоре смолкло шуршание юбок — судя по шуму, их было никак не меньше трех, — Серега тяжело вздохнул и опустился в кресло-качалку. Где-то в углу Волков почти сполз по стенке на пол.

— Мне всегда казалось, что их меньше… — пробормотал он и вымученно покосился на еще одну книжную стопку.

— По-моему, у этой бабушки прорыт потайной ход отсюда до самого Питера, — устало согласился Серега. — Небось таскает по ночам яйца Фаберже из Эрмитажа. Ты не проверял, у нее яиц брильянтовых не завалялось?

— Да ну тебя, Чернов, вечно ты какую-то пургу несешь! — отмахнулся Волков, но лицо у него дрогнуло, словно он подавил улыбку.

— Это для баланса: должен же кто-то уравновешивать твой неподъемный ум. Кстати, слушай, а откуда ты ту красивую фразу взял?

— Какую фразу?

— Ну, про сумасшедших, запертых у себя в головах — здорово звучит. Это из книжки? Или это какой-то философ сказал?

— Это я сказал.

Серега от неожиданности зазевался, и кресло-качалка с возмущенным скрипом сбросило его. Он удивленно вытаращился на Волкова:

— Да ну, серьезно? А звучит так необычно, не как люди говорят. Словно по книге…

— А книги, по-твоему, кто пишет, не люди? — тон Волкова снова стал сварливо-поучительным — кажется, ворчать было его естественным состоянием. — Или они сами из ноосферы родятся?

— Ну ты же сам вечно говоришь, что я идиот, чего ты от меня хочешь? — невинно пожал плечами Серега. — И откуда мне было знать, что ты у нас философ.

— Поверь, ты обо мне многого не знаешь, — туманно отозвался Волков. Сереге срочно потребовалось продолжение, но продолжение не последовало, да и похоже не планировалось: нисколько не заботясь, что возбудил Серегино любопытство, негодяй Волков поднялся и зачем-то уставился на стол. Его светлые брови сдвинулись в настороженную линию.

— Тут на столе стояла шкатулка, с клоуном на крышке. Ты ее что, упаковал?

— Вот еще, пальцем не прикасался — Алиса же сказала ее не трогать.

— Тогда куда она делась? Только что же была тут, я ее сам поставил!

— Да брось, найдется она, не парься.

Серега легкомысленно махнул рукой, однако у Волкова, кажется, начиналась истерика. Он нервно ломал пальцы и пожирал глазами комнату; присмотревшись, Серега заметил, что его потряхивает.

— Ты хоть понимаешь, что это была за шкатулка? — срывающимся голосом прошептал он. — Ей лет больше, чем нашему городу, Алисин прапрапра… какой-то там дедушка привез ее из Англии и подарил жене. Они ее спасли в революцию, в войну сохранили — это их семейная реликвия! Если она пропала, бабушку удар хватит на месте! А нас Алиса убьет, она и разбираться не станет… Господи, что же делать, что делать?

— Для начала — успокоиться, — осадил его Серега. Он взял трясущегося Волкова за плечи и заглянул ему в глаза. — Найдем мы эту шкатулку, слышишь? Найдем. Из комнаты она никуда деться не могла, так что не паникуй, заткнись и помогай искать.

Они не успели проверить и одну коробку, как за дверью послышались шаги и в комнате возникла довольная Алиса.

— Ну что, как успехи? От пыли еще не кашляете?

Мальчишки переглянулись; Волков одними губами прошептал:

— Я отвлеку ее, а ты ищи шкатулку. — И продолжил уже громко: — Скоро начнем. Знаешь, с твоей стороны просто бессовестно не вытирать тут пыль. Хотя бы с буфетов, а то невозможно ведь работать — боишься что-нибудь выронить и разбить.

— Я бы посмотрела, как ты вытираешь всю эту пыль, — рассмеялась Алиса. — К тому же я слишком редко здесь бываю, чтобы тратить все выходные на уборку. В конце концов приезжаю я к бабушке, а не к ее хламу.

— Я думаю, бабушка оценила бы твою жертву, — парировал Волков с такой непринужденностью, словно это не он несколько минут назад трясся как в припадке. — Но работать все равно неудобно, вон, Чернов не даст соврать.

— А, что? — Серега оторвался от коробки, которую он якобы пытался закрыть, и с жаром закивал. — Да-да, просто ужас, еле держимся!

— Могу дать вам тряпку, если все настолько плохо, но вы только…

Волков перебил Алису на полуслове, подхватив ее под локоть, и аккуратно стал теснить к двери.

— Что ты такое говоришь, конечно, мы будем осторожны! Если Чернов что выкинет, я сам ему уши оторву, обещаю. Показывай, где там у вас тряпки лежат.

Оставшийся в одиночестве Серега наспех переворошил коробку и принялся за следующую, с каждой секундой все больше тоже впадая в панику: проклятая шкатулка точно испарилась. Как назло, именно в эту минуту Алисиной бабушке срочно понадобилось какое-то из ее сокровищ, и она застала Серегу ползающим между коробками и тихо матерящимся от волнения.

— Сергей, что с вами? Что вы потеряли? — бабушка непонимающе приподняла очки.

— А-а-э-э… Ну-у, понимаете… — Серега почувствовал абсолютную пустоту в голове. Ни одного мало-мальски приличного оправдания. Ему ничего не оставалось кроме как признаться честно. — Мы с Вол… с Ромкой не можем никак шкатулку вашу с клоуном найти — положили куда-то, а куда не помним!

— Ах, вы из-за нее так волнуетесь! А я ее уже унесла, чтобы не побилась. Простите меня, заставила я вас, должно быть, испугаться — Роман точно извелся весь, он знает, как для нашей семьи важна эта вещь. Отыщите его, успокойте, очень вас прошу.

— Конечно, как скажете!

У Сереги камень с души свалился, едва он услышал слова бабушки, поскольку его богатая фантазия успела предложить ему как минимум три изощренных способа, которыми Алиса могла бы их убить. Поэтому вовсе неудивительно, что он вылетел из комнаты как школьник, отпущенный с последнего урока, и опрометью понесся к Волкову — передать хорошие новости. На свое несчастье, к тому моменту, когда он понял, что понятия не имеет, где искать Волкова, полумрак коридора уже лишил его всякой возможности ориентироваться, и Серега наугад открывал все двери подряд. Он дошел уже до третьей, ведущей на застекленную веранду, и тут как из-под земли появилась Алиса: бледная, встрепанная, с ужасом в глазах.

— Чернов, скорей! — она вцепилась Сереге в рукав. — Там Ромка… его сейчас…

— Веди, — приказал Серега.

Алиса выволокла его на улицу, и он услышал звук, от которого ему чуть не стало плохо — где-то совсем рядом рычала собака. Они проскочили мимо деревьев за угол дома, к крыльцу. Там переминалась с лапы на лапу здоровенная овчарка, а перепуганный и белый как бумага Волков медленно пятился от нее к калитке. Выглядел он так, словно перед ним стоял разбуженный посреди спячки медведь.

— Не двигайся! — Серега судорожно огляделся в поисках палки покрепче. — Не двигайся, она бросится!

— Не учи меня! — истерично огрызнулся Волков.

Это было ошибкой: от звука его голоса хвост у овчарки угрожающе взметнулся вверх, он с рыком прыгнула, сбив Волкова с ног. Послышался треск и истошный крик; парень и собака покатились по земле извивающимся клубком. Волков попытался закрыть лицо, и вконец озверевшая овчарка вцепилась ему в руку. Он взвыл так, что Алиса зажала уши. Серега меж тем торопливо прикидывал. Если он схватит эту тварь сзади за ошейник, она не сможет его укусить. Ну, теоретически… По спине побежали мурашки, но бояться было некогда — овчарка уже нацеливалась Волкову на горло. Мысленно простившись со всеми, кого любил, Серега прыгнул. Руки сжали широкий ошейник, и он потащил беснующуюся собаку прочь. Это оказалось совсем не просто, овчарка попалась упитанная, и если бы не бросившаяся Сереге на помощь Алиса, пострадавших однозначно было бы больше.

— Это соседская, Муха… — прохрипела Алиса, когда они подтащили собаку обратно к крыльцу. — Говорили им держать ее на привязи, так нет, они самые умные. Василич! — гаркнула она во весь голос. Из соседнего дома выглянул заспанный мужичок. — Вам сказано было, зверя своего на цепь посадите — она на людей кидается!

— Ой, да ты что, Лисонька, да быть не может, — забормотал мужичок, торопливо перебираясь через забор. — Мушка у нас мирная, тихая, отродясь ни на кого не бросалась…

— Ну да, конечно, — Серега глянул на Волкова, который лежал ни жив ни мертв, и ему захотелось придушить хозяина Мухи. — Пол-руки в крови — это «мирная и тихая». Забирайте ее немедленно и не отпускайте, если не можете с ней совладать.

Несчастный мужичок рассыпался в извинениях и увел все еще бешено скалящуюся Муху, а ребята поспешили на помощь Волкову. Тот кое-как сел и, кажется, пытался сдержать тошноту; Муха превратила его руку в одну сплошную кровоточащую рану. У Сереги снова закружилась голова.

— Эй, ты как? — он тронул Волкова за плечо, но тот отпрянул от него как от огня.

— Не надо… не трогай…

— Волков, мать твою, ты опять за свое? Хочешь кровью истечь? — разозлился Серега и прикрикнул на переминающуюся рядом Алису: — А ты что смотришь, аптечку тащи!

Как только она скрылась в доме, Волков прошипел:

— Только попробуй ей рассказать! Это мое дело, понял? Не впутывай ее сюда, а не то…

— Не то что?

— Не то перестану давать тебе свои конспекты, и выкручивайся тогда как хочешь!

— Ой, боюсь, ой, напугал! Руку дай сюда, дурная твоя голова. Давай-давай, я не Муха, кидаться не стану.

Волков дрожащими пальцами поднял обрывки рукава — благодаря Мухе от его свитера остались одни лохмотья — и протянул покрытую шрамами руку. Серега по собственному опыту знал, что с разъяренной овчаркой шутки плохи, но с облегчением обнаружил, что зубы хоть и вошли глубоко, кость не тронули и даже артерию не задели. В противном случае Волкова уже можно было бы в гроб укладывать. Сереге представилось, как этот придурок умирает у него на руках, и в груди что-то сдавило. Чтобы отвлечься, пришлось устроить Волкову очередную выволочку.

— Вот скажи, нахера ты полез к собаке, если они так на тебя реагируют? Что эта, что дворняга твоя…

— «Моя дворняга» взбесилась из-за тебя, я уже объяснял, — несмотря на потерю крови, глаза Волков закатывал так же раздражающе, как прежде. — И откуда мне было знать, что Муху не привязали?

— Как так? Я думал, ты у нас все на свете знаешь, господин Зануда, — про себя Серега даже порадовался. Раз может язвить, значит жить точно будет.

Вернулась Алиса с аптечкой, а следом за ней — охающая и причитающая бабушка. Увидев его шрамы, последняя чуть в обморок не грохнулась и немедленно пустилась в расспросы: а как, а когда, а откуда. Волков, судя по всему, боялся именно такой реакции, потому что едва ворочал языком и смотрел так, будто вот-вот выяснилось бы, что он кого-нибудь убил. Еще хуже стало, когда Алиса забинтовала ему руку по самый локоть и обратила внимание на изодранный свитер.

— Ты не можешь так ходить! — возмущалась она, нависая над Волковым, громкая и страшная. — Наши гопники забьют тебя, ногами.

— Да никто меня не будет бить, — вяло отбивался Волков; адреналин, нахлынувший после нападения, сходил на нет, и он говорил с трудом. — Все нормально, Алис, подумаешь, нитки разошлись…

— Ну да, как же, нитки разошлись, — Алиса вздохнула, будто разговаривала с маленьким ребенком. — Ром, ты не будешь шататься по городу в этом рванье, понял? Вставай и быстро в дом, поищем тебе что-нибудь. Чернов, не стой столбом, помоги.

Серега быстренько закинул здоровую руку Волкова себе на плечо и, пока тот опять не начал спорить и корчить из себя героя, уволок его в дом. Ощущение было странное: он видел Волкова разным, но таким обессиленным и слабым — еще ни разу. Словно это и не он вовсе, а какая-то безжизненная кукла. На какую-то секунду Сереге стало жутко; он прижался ухом к волковской груди и с облегчением услышал, как стучит сердце. Волков был горячий-горячий, но его ладони словно выточили изо льда, и от этого по телу разбегались непонятные мурашки. Серега вздрогнул и поскорей разогнулся.

— Чернов, что ты делаешь? — проворчали над ухом.

— Проверяю, не откинул ли ты копыта. А то как я тебе должок верну, если ты щас у меня на руках помрешь?

— Какой еще должок? — не понял Волков. Видать, на нервах мозги совсем спутались.

— Здрасьте-приехали, а из окна меня кто вытащил? Скажи еще, что не ты!

В ответ послышалась сложная комбинация из вздохов, стонов, зубовного скрежета и невнятных, но легко узнаваемых выражений — по-волковски пресных, недостойных называться ругательствами. Серега сгрузил его на стул в маленькой столовой, и Волков едва с него не упал. Лицо у него стало серое и блестело от пота: кажется, ему было совсем худо, но он упрямо делал вид, что все в порядке. В этом упрямстве, подумалось Сереге, есть что-то нелогичное. Так ведут себя те, кто внезапно, посреди жизни, стал инвалидом, так ведут себя спортсмены, бросившие карьеру из-за травмы — убеждают всех вокруг, что им по-прежнему все нипочем и все как прежде, хотя ничего уже не будет как прежде. Но ведь с Волковым все было нормально. Наверное… Серега был уже не уверен ни в чем, что хоть как-то касалось этого чудика.

Его увлекательную мысленную дискуссию оборвала Алиса, притащившая откуда-то охапку пестрых футболок. Она порылась в них, прикинула, несколько раз внимательно ощупала Волкова цепким взглядом, от которого тому было явно не по себе, и наконец смущенно протянула ему футболку нежного розового цвета.

— Прости, остальные маленькие, будут совсем плохо смотреться. Ну, или девчачьи совсем — если хочешь, могу отдать ту, что со стразами!

— Нет, спасибо, я не готов к тому, что люди при виде меня будут падать в обморок, — Волков слабо улыбнулся. — Пойдет и розовая, ничего. Мы еще пока живем в свободной стране.

— Это как сказать… — скептично протянул Серега. Он оптимистичных мыслей Алисы не разделял и считал, что Волкова куда скорей побьют в этой дурацкой футболке, чем в драном свитере. Положение требовало срочного вмешательства.

Сделав вид, будто он оказывает Волкову огромное одолжение — а то еще надумает чего, кто его знает, — Серега снял с себя кожанку и небрежно бросил ему на колени:

— Прикрыться не забудь. Мы живем в свободной стране, где панки и прочие гопники свободны слать нахер всех, кто им не нравится. И не только словами.

Волков недовольно поморщился, когда пряжка кожанки ударила его по больной руке, но молча натянул куртку — может, осознал Серегину правоту, а может, просто устал спорить с каждым словом. Смотрелся он так, что хотелось не то плакать, не то смеяться: кожанка была ему безнадежно широка в плечах и болталась как на палке, а идиотская розовая футболка, кое-как заправленная в вельветовые брючки, создавала ощущение, что Волков спасался бегством из логова сбрендившего модельера. Или из гей-клуба; черт его знает, что эти голубые носят, для них, наверное, в самый раз. Серега фыркнул, однако, поймав на себе испепеляющий взгляд Алисы, быстро подавил веселье — она была не из тех, кого вы хотели бы видеть в числе своих врагов.

Естественно, ни о каком продолжении работы для Волкова и речи не шло. Он еще пытался возражать, рвался помочь, но тут в дело вступила Алисина бабушка, которая решительно сгребла его в охапку и увела куда-то в глубины дома, отпаивать чаем с валерьянкой. Серега с Алисой остались вдвоем. Работали молча, разговаривать было как-то неловко — Алисе, кажется, было совестно за то что Волков пострадал на ее территории, а Сереге пришлось его спасать. Уже под конец, заклеивая скотчем коробки с бабушкиными сокровищами, она как-то неуверенно дернула плечами и заговорила:

— Спасибо вам, вы меня здорово выручили. Слушай, Чернов, у меня через неделю день рождения… мы с ребятами в клуб на набережной пойдем, ну, где еще старые песни крутят, знаешь?

— Это который «Неистовые пятидесятые»?

— «Ревущие двадцатые», неуч! Ну, вы в общем приходите. Только гитару не бери.

— Со своей музыкой не пускают? — сострил Серега, но Алиса никогда не лезла за словом в карман:

— Пускают, хотя не следовало бы, если не хотят, чтобы посетители оглохли.

— Ты на что это намекаешь, ммм?

— Я? Да ни на что, тебе показалось… Но ты понял меня? — никакой гитары. И скажи Ромке, что я буду его очень ждать!

— Сама ему скажи. Я в секретари к твоему Ромке не нанимался. — Сереге отчего-то стало обидно. Значит, этого растрепанного зануду специально зовут на праздник, а его, главную красу и гордость колледжа, так, за компанию? Это был настоящий удар. Где справедливость в этом мире?

Но еще больший удар хватил Серегу, когда Волков, получив от Алисы приглашение, не стал отказываться и запираться, как полагалось при его скрытности, а согласился, пусть и не слишком охотно. Алиса обрадовалась и на прощание даже чмокнула Волкова в щеку — а этот мерзавец даже не покраснел! Серега ощутил новый приступ ревности и заскрипел зубами.

Всю дорогу домой он не сдерживался и старался всячески поддеть Волкова, чем здорово разозлил его и немало позабавился. Не считая странного эпизода в подвале, когда он приложился к бутылке чистого спирта, Волков был убежденным трезвенником и алкоголя вообще не касался — поэтому в серегиных остротах едва не утонул. К тому моменту, когда они добрались до общаги, на нем, красном от ярости, яичницу пожарить было можно. Серега ожидал ссоры, скандала, может, даже драки, но все решилось куда тише. Волков просто перестал с ним разговаривать. Совсем.

Первые несколько часов это было даже приятно; Серега уже почти забыл, каково это, не слышать постоянно чужого ворчания. Однако к вечеру стало как-то неуютно. По вечерам он обычно надоедал всякими вопросами Волкову, читавшему одну из своих странных книжек или включавшему на старом, дышашем на ладан ноутбуке сериал — ему почему-то очень нравились всякие кровавые детективы. Волков вздыхал, охал, потом откладывал все в сторону и подтягивал под себя тощие ноги в разных носках: это значило, он готов слушать очередную сплетню об очередном Маринкином ухажере, спорить, есть ли жизнь на Марсе, или доказывать Сереге, почему «классика» не равно «скука смертная». Но в этот вечер он раньше обычного вымылся, завернулся в клетчатый плед и лег, даже не посмотрев на Серегу. Тот сделал вид, что не больно-то и хотелось — а потом достал сигарету и закурил. Легче не стало. С некоторых пор сигареты утратили свое спасительное действие и не только не успокаивали, а даже наоборот, еще сильней возбуждали. Спать Серега отправился в расстроенных чувствах и сам не до конца понимал почему. Волков же такой зануда, его прибить хочется по сто раз на дню, радоваться надо, что он заткнулся наконец… Мозг отчаянно пытался радоваться, а где-то на душе было паршиво. Засыпая, Серега успел подумать, что это, наверное, совесть скребется.

На следующий день положение нисколько не изменилось, и Серега окончательно понял, что крупно влип. Волков, игнорирующий его существование, был в тысячу раз хуже Волкова, орущего на всю общагу о тишине и порядке. Нужно было срочно что-то делать. Вот только что? Хотя у Сереги и были подозрения, что в случившемся есть его вина, мысль извиниться за содеянное не то что не приходила, она боялась даже стучаться в его светлую голову. Он понятия не имел, что скажет Алисе, когда они заявятся на ее день рождения так, словно не знают друг друга — а сказать что-то определенно пришлось бы, настырная девчонка точно полезла бы выяснять подробности. Дело, как поговаривал дядя Алеша, запахло керосином.

Помирились они внезапно — и ужасно по-дурацки. Как раз накануне злосчастного праздника.

Серега, пораскинув мозгами, как раз решил, что он сам, конечно, лучший на свете подарок, но оставить после себя имениннице что-то надо. И отправился по магазинам. Цветы отмел сразу; матери постоянно дарили цветы, половину из которых она терпеть не могла, а от второй половины у нее начиналась жуткая аллергия. Да и потом, что это за подарок, который через неделю выбросишь на помойку как старый веник? Об интересах и увлечениях Алисы Серега был не слишком осведомлен, зато отлично знал, что она перепьет любого парня. Отталкиваясь от этого важного факта, он купил бутылку хорошего вина — хоть чему-то полезному научили родители — и набор из четырех симпатичных бокалов на тонких ножках. Подарок вышел полезный и с заделом на будущее: ходили слухи, что Алиса собирается замуж за своего парня, Федю-Сами-Знаете. К слову Федю действительно знали все, и виновата была его фамилия, Долгополов. На первый взгляд фамилия как фамилия, но подростки такой изобретательный и такой жестокий народ… в общем, нетрудно понять, что добрые одноклассники с ней сделали. Естественно, жить в общаге молодожены не стали бы. У почти выпускника Феди, как у человека работающего и взрослого, была своя однушка где-то в новостройке. На какие деньги он ее достал, никто не знал, хотя знать всем очень хотелось. Кроме, пожалуй, Сереги и Волкова. Первого интересовало только то, что говорили о его близких знакомых, а второму, похоже, было вообще плевать на любые сплетни и слухи. В общем, как бы то ни было, а подарок молодоженам в новой квартире явно будет кстати. Примерно так рассуждал Серега, возвращаясь домой.

В общаге он еще из коридора услышал какие-то непонятные возгласы на повышенных тонах, доносящиеся из их комнаты. Волков, откуда-то доставший темно-коричневый костюм, прямо в нем ползал по полу и шарил во всех углах — и ругался при этом как пьяный грузчик.

— Да е… — низкая кровать слегка приглушила его возмущение, — твою мать через три колоды, где они, б… — гневное окончание увязло в глубинах шкафа, должно быть запуталось в необъятных волковских свитерах. Изумленный Серега издал какой-то полузадушенный писк. Волков глянул на него через плечо и отрывисто поитересовался: — О, Чернов, ты их не видел?

— Кого?

— Хер в пальто! Сигареты мои, спрашиваю, не видел? Курить хочу умираю…

— Нет, не… ты что, куришь? — в ушах у Сереги шумело от рвущихся на куски шаблонов. Он ошибался, когда думал, что видел Волкова во всей его странности. Он столкнулся с ней только сейчас.

— А ты что кривишься? Сам будто нет, — Волков раздраженно хлопал себя по карманам.

— Ну, я, я другое дело. Я же позор семьи, разочарование родителей, дурно воспитанный балбес и дальше по списку — а ты у нас образцово-показательный отличник, почти комсомолец! Комсомольцы не курят! Что скажет твой отец, если узнает?

Это была просто невинная шутка, но глаза у Волкова вдруг потемнели, и он мрачно поджал губы. Потом тихо буркнул:

— Он уже ничего не скажет… — и, встряхнувшись, вернулся в свое нормальное ворчливое состояние. — Так ты не видел сигареты? Маленькая пачка такая, «Синий Винстон».

— Синий что? — еще одно такое открытие, подумал Серега, и его глаза не вернутся на прежнее место больше никогда. — Ты что, совсем дурак? Как это вообще можно курить? Возьми вот и не гробь себя просто так, твоя светлая голова еще понадобится нашей великой державе.

Он вытащил пачку и вручил Волкову; все равно хотел другие попробовать, с ментолом, может, хоть они помогут. Волков ловко выудил сигарету и попробовал вернуть пачку, однако Серега сунул ее ему прямо в карман. Потянулся было за зажигалкой — а сигарета уже дымилась. Прикрыв глаза, Волков крепко затянулся и немедленно сложился пополам от страшного кашля.

— Ни... кха... гда не начинай снова курить, если бросил, — прохрипел он еле слышно. Лицо у него перекосилось, словно он сгрыз лимон целиком. — Нет ничего хуже, чем первая сигарета после завязки… ох, кошмар какой…

— Понимаю, — Серега с ухмылкой хлопнул его по спине, — сам от воздержания просто зверем становлюсь!

Волков нервно вздрогнул и поглубже затолкал свободную руку в карман брюк. Щеки у него отчего-то покраснели, уши тоже. До Сереги не сразу дошло, что он не так сказал:

— Да от другого воздержания, от никотинового! А ты о чем подумал, негодяй?

— Ни о чем я не думал… — пробормотал куда-то в облако дыма вконец смутившийся Волков. — Мы, кажется, к Алисе на день рождения собирались, ты подарок купил?

— Еле доволок, побить боялся. А ты чего так вырядился, свадьбу они пока не собираются играть.

— Ну, это же праздник, надо прилично выглядеть…

Наивный Волков наивно полагал, что костюм по умолчанию делает своего хозяина «приличным». В его словах была, конечно, доля истины, но… здесь было бесконечное множество разных «но» — сезон, размер, цвет, сочетание костюма с рубашкой и галстуком и хозяина с самим костюмом. У Волкова был добротный, возможно, некогда дорогой костюм, но достался он ему, видимо, от отца или деда: сшито было на рослого, хорошо сложенного мужчину, а никак не на тощего мальчишку. Да и извечная волковская челка, топорщившаяся подобно старой щетке, делу не помогала. Волков воистину обладал врожденным талантом выглядеть нелепо в любой одежде. Серега вздохнул и отложил в сторону подарки: здесь предстояло как следует поработать.

Два часа спустя они спрыгнули с трамвая и вошли в темный, залитый тусклым светом зал клуба на набережной. Именинница со своим женихом уже была внутри, рядом с ними виднелась еще пара Алисиных подружек, в том числе незабвенная Лиля Елисеева, главная активистка, отличница, красавица, почти комсомолка — ну практически женская версия Волкова, только куда более адекватная и очень рыжая. Она радостно с ним поздоровалась, а по Сереге скользнула неодобрительным взглядом: он в ее глазах представлял морально разлагающуюся часть общества, подлежащую срочному перевоспитанию. Серега послал ей милую улыбку и отвернулся к Волкову, который как раз отдавал Алисе перетянутую тонкой ленточкой книжку. Время они определенно потратили не зря: с помощью Серегиного тонкого чутья даже из унылого гардероба Волкова удалось выудить подходящие вещи. Возможно, получилось несколько старомодно — кто сейчас носит вельветовые брюки, вы скажите, кто? — зато вполне себе мило. По крайней мере, Серега мог не сгорать со стыда за товарища. Признаться честно, он даже засмотрелся, когда когда Волков аккуратно сбросил пиджак и остался в одной рубашке, но быстро осадил себя. Маринка уже устроила ему скандал, когда он позволил себе отпустить комплимент какому-то красавчику спортсмену на улице, а ведь ему просто нужно было знать, где тот достает такие офигенные джинсы! Но у Алисы рука куда тяжелей, а терпимости еще меньше. Вроде бы. В любом случае, рядом сидела традиционная до мозга костей Лилька, и рисковать не стоило. Потаращиться на симпатичных мальчиков и в интернете можно. К тому же, не такой уж Волков и симпатичный, просто у него глаза большие и руки тонкие как у музыканта. Таких вон, на улицах полно.

Вечер проходил довольно мило и непринужденно; Серега быстро влился в девичью компанию и вовсю болтал о музыке с Дашкой Морозовой, которую все подруги почему-то звали Даней. У Дани был звонкий голос, ставший еще звонче после первого же бокала, поднятого за здоровье именинницы. Сейчас она активно убеждала Серегу в том, что у отечественного панк-рока еще есть шансы:

— …есть много хороших групп, которые держатся именно духа панка. У тебя нет ручки? — Даня заправила за уши прядки, выбившиеся из модного каре, и набросала на салфетке несколько слов. — Вот, послушай на досуге, может, тебе понравится.

— Это еще не значит, что они истинные панки, — ухмыльнулся Серега, но салфетку взял. «Нервы» уже порядком приелись, да и волковского «Наутилуса» он выучил, казалось, наизусть.

В это время совсем рядом Алиса что-то сказала, перекрикивая громкую музыку, и они обернулись. Она тормошила покрасневшего до корней волос Волкова, на лице которого читалось нескрываемое желание сбежать куда-нибудь подальше. Серега закусил губу, поймав себя на мысли, что Волкову идет смущенный и растерянный вид. По крайней мере, так он хотя бы похож на живого человека! А все эти глупые мысли от алкоголя и этой странной ароматической дряни, которую курит Даня, только и всего.

— Ну прекрати отговариваться, Ромка! — возмущалась Алиса. — Страна должна знать своих героев!

Я не твой герой! Вложи в других героев свою веру, — словно бы нарочно потребовала музыка.

— Что за шум, а драки нет? — живо заинтересовалась Даня. — В каком из своих подвигов Ромка опять не признается?

— В той истории с газом, уперся, понимаешь, бараном, не при чем да не при чем!

— Ничего такого там не было, — бормотал Волков с несчастным видом, словно его уличили в страшном преступлении, — просто повезло…

— Да, ври больше! — Алиса фыркнула и обратилась к Феде: — Не слушай его, он нас тогда всех спас.

— А в чем дело-то было? — вклинился наконец в бурную реку разговора Серега. Волков укоризненно посмотрел на него своими огромными глазами. «И ты, Брут», — говорили они.

— Мы как-то собрались у Алисиной бабушки на выходных, — пояснила Лилька, на Серегу, напротив, принципиально не смотревшая. — Собрались чай заваривать, пирог надо было в духовку ставить, а Рома все ходит по кухне, хмурится, морщится. Я уже спичкой собираюсь чиркнуть, как он меня остановил. Принюхался, к плите нагнулся, потом вытолкал всех на улицу…

— Звоните в ноль-четыре, говорит, — подхватила рассказ Алиса. — А сам нервничает, побелел весь. Ну, приехали эти из аварийки, и что бы вы думали? Оказалась, наша колонка едва дышала уже, утечка газа была. Если бы не Ромка, взлетели бы мы все на воздух, как миленькие. А все он, унюхал газ, герой, — и она похлопала Волкова по плечу.

Достойной грезил целью… — теперь музыка определенно над ним издевалась.

— Да там дышать нечем было, — простонал Волков как оправдываясь, — всю кухню этим газом забило, я не понимаю, как вы его не почувствовали.

— Ну-ну, будет тебе, — усмехнулся Федя, — если уж спасаешь людям жизнь, имей совесть признать. Ребята, я предлагаю выпить за нашего скромного героя!

Зазвенели сталкивающиеся в воздухе стаканы и бокалы. Этого Волков не выдержал: схватив свой пиджак, он бросился на улицу, сославшись на то, что ему срочно надо покурить и еле отвязавшись от Даниной компании. Федя посмотрел ему вслед и задумчиво протянул:

— Хороший он парень, только чудак, конечно, еще тот. Не трудно с ним жить? — спросил он у Сереги. Тот пожал плечами:

— Не труднее, чем с другими, привыкаю.

— Я слышал, он разговаривает во сне, это правда?

— Нет, и я понятия не имею, откуда взялся этот идиотский слух.

— Люди любят сплетничать и рассказывать друг про друга гадости, Чернов, если ты еще не заметил, — Лилька победоносно глянула на него, очень довольная своей шпилькой. Даня выдохнула ароматное облачко дыма и наклонила аккуратную головку в знак согласия:

— Это точно. Ромке просто не повезло — к таким, как он, всегда цепляются. По-моему, его еще в школе дразнили, а здесь продолжили. Некоторые, например, пускают слухи, что его звери боятся как огня.

— Ну, это не совсем бред, — возразил неожиданно Федя. — У моей сестры есть сенбернар, добрейшей души пес. Мы однажды гуляли с ним возле парка, а Ромка нам на встречу шел. Честное слово, я думал, что Ник его разорвет на куски: он в жизни на кого даже не тявкнул лишний раз, а тут с поводка сорвался, на землю повалил…

— Слушай, а ведь на днях у наших соседей так же Муха взбесилась и напала на Ромку, — Алиса нахмурилась, — а она тоже всегда была мирной. Ты на это намекаешь?

— Не то чтобы намекаю, — пожал плечами Федя, — просто озвучиваю факты. Может, у него в жизни что-то не так, а собаки это чувствуют. Чернов, ты приглядывай за ним, ладно? — неожиданно попросил он Серегу. — Он ведь правда хороший парень, жалко будет, если что-то случится.

— Да, я… это, ну, в общем… ага, — согласился Серега невпопад: мысли были заняты другим. — Я пойду проверю, как он там, а то еще простудится, дурак…

На набережной возле клуба Волкова не было. И поблизости тоже. И даже в отдалении. На парапете одиноко лежала пачка отданных ему сигарет. Серега вытащил одну и задымил. Вопросов становилось все больше, а ответов у него по-прежнему не было. Наверняка он знал только одно: Волков что-то тщательно скрывает.