Этой ночью мне не заснуть.
Я накидываю на плечи первое, что попадается под руку. На цыпочках спускаюсь вниз, по мягкому ковру, плотной пеленой окутывавшему недовольные лакированные ступеньки лестницы и осторожно выскальзываю на улицу.
Каждую ночь я слышу Мелодию.
Человек, что живет по соседству с нашим домом, играет на саксофоне. Его музыка не встречается ни у одного композитора, что я знаю еще со времен школьной программы.
Его Мелодия особенная.
Не такая, какая должна бы быть.
А такая, какой ее можно Увидеть.
Дотронуться.
Почувствовать.
В отличие от меня, она по-настоящему Живая.
Искренняя.
Настоящая.
Такая, какой я никогда не сумею стать.
Меня называют милой. Меня всегда считают младше своих лет. И это делает меня еще более популярной среди мужчин. И не важно, насколько каждый из них меня старше. По возрасту, по уму ли – это совершенно все равно.
Сколько себя помню, меня всегда окружали мужчины.
А сколько конфет, цветов и слащавых писем мне присылали! А сколько признаний я выслушала! Кому-то я с благосклонностью настоящей королевы кивала, а кого-то я вежливо отсылала вон.
И сколько себя знаю, я всегда притворялась.
Мое сердце не умеет любить.
Мое сердце сшито из шелка.
И я — только лишь фарфоровая кукла, разодетая в увешанный мягкими рюшками и бантами наряд самопровозглашенной ледяной королевы, у которой никогда не было и не будет настоящих чувств. А то, какой меня видят люди — только лишь обманчивая оболочка и расшитая яркими блестящими нитями маска.
Маска, которую я никогда не сниму.
В конце концов, вести себя так, как все от тебя ожидают, мило улыбаться и простодушно посмеиваться над недалекими шутками друзей, разве это не самый лучший вариант?
Ведь на самом деле я…
Ненавижу и презираю.
Каждого из них.
Но тогда почему мое сердце так тревожно бьется? Почему я вдруг чувствую протяжную тоску, что не дает мне спокойно заснуть? Почему вдруг я беспокоюсь за ненавистного мне человека? Ведь он такой же, как и все они.
Но в сегодняшнюю ночь музыка не играет.
И это отчего-то странно тревожит меня.
Мне не нравится причина этой тревоги. Мне не нравится то, что я направляюсь туда.
Совершенно одна. В холодную позднюю ночь.
Но тем не менее, я продолжаю идти.
Если бы мои друзья видели меня сейчас, должно быть, у них были бы весьма забавные лица.
Мои глаза резко врезаются в человека, что сидит на скамейке прямо передо мной. В ногах у него стоит черный портфель, а в руках он держит свой саксофон, полированные бока которого пьяняще блестят в усталом свете фонаря.
Я резко останавливаюсь и замираю на месте. Мои ноги словно закованы в цемент. И я больше не могу сделать ни шага.
Его лицо я вижу ясно и отчетливо. Его глаза не закрывают черные очки, что обычно привыкли видеть все. Я не могу оторвать взгляда от его лица.
Я понимаю.
Он — такой же.
Он притворяется.
Так же, как и я. Только его игра гораздо серьезнее.
Он, наконец, замечает меня и с некоторым опозданием поспешно надевает очки, которые теперь смотрятся на его лице до крайности нелепо.
— Что ты здесь делаешь? — вкрадчиво спрашивает он.
— Гуляю.
— Одна? Разве это не опасно для такой красивой девушки, как ты?
— Откуда Вы знаете, какая я? — вежливо интересуюсь я, продолжая строить из себя дурочку. — Разве Вы не слепы?
— … — он ничего не отвечает мне, а только задумчиво поглаживает саксофон.
Я уверенно подхожу к нему и усаживаюсь совсем рядом на скамейку.
— Почему сегодня Вы не стали играть? — с каменным лицом спрашиваю я. Но сердце предательски забилось, словно муха, пойманная в паучью сеть.
— Тебе нравится моя игра? — с мастерски замаскированным недоумением спрашивает он, глядя куда-то за мою спину. Но я-то точно знаю, что лицо мое он видит прекрасно. И лгать дальше совершенно бессмысленно.
— Да. Мне очень нравится Ваша игра. Вы сами придумываете музыку?
— …
Он молча кивает.
— Вы могли бы стать известным и уехать отсюда. Вам не кажется, что Ваш талант пропадает впустую?
— Мне не нужна известность.
— Но тогда почему Вы…
— Это только увлечение.
— Почему же не днем? Есть много людей, которые были бы рады услышать Вашу музыку.
— Мне все равно.
— Вы странный человек.
— …
Молчание уже привычно сдавило уши. Я разглядывала далекие мутные огоньки в небе и украдкой поглядывала на него.
Но он продолжал сидеть и так же безразлично пялиться в пустоту, совершенно не двигаясь.
Это продолжалось несколько минут. Я успела пересчитать почти все звезды, которые постепенно прятались за темной пеленой проплывающей мимо тучи.
Не может же быть, что бы он просидел здесь всю ночь. В конце-концов, мне уже надоело ждать.
— Вы можете… — мой голос с особой жестокостью разрушил тишину на мельчайшие молекулы. — Вы можете сыграть что-нибудь для меня?..
Он помолчал. Очень сложно было угадать выражение его лица за стеклами круглых очков.
— Я не думаю, — наконец, произнес он тихим бесцветным голосом.
— Почему же? — разочарованно вздыхаю я.
— Новая музыка. Тебе она не понравится.
— Откуда Вам знать? Новое всегда лучше старого. Почему нет?
— Ты действительно уверена в этом?
— Да! Пожалуйста, прошу Вас. Я уйду только после этого.
Он едва заметно вздохнул.
— Хорошо. Я сыграю. И после этого немедленно уходи.
— Договорились.
Он поднес к губам горлышко саксофона и набрал полную грудь воздуха.
А потом…
Музыка вылилась на меня, словно ушат холодной воды. Она была такой же, какой я ее знала. По-настоящему живой. Знакомой и незнакомой одновременно.
Я продолжала упорно вслушиваться в переливчатую мелодию, теплым пледом обволакивающую меня и врывающуюся прямиком в сознание, заставляя шелковое сердце биться сильнее и испытывать целую сонату совершенно непохожих друг на друга чувств и эмоций. И мне уже кажется, что я начинаю тонуть во всем этом, словно в бушующем море.
«Перестань притворяться»
И все-таки в его новой мелодии чего-то не хватало.
Чего-то по-своему очень важного и незаметного.
Чего-то, чего нет и у меня тоже.
Души.
Но если у меня ее тоже нет, почему же сейчас я впервые чувствую себя живой?..
Почему же теперь, вместо привычной фарфоровой пустоты я чувствую всепоглощающее солнечное тепло и целый хоровод чувств, совершено незнакомых и волнующих?
И все это дарит лишь одна-единственная мелодия, придуманная человеком, который тоже только лишь притворяется и играет свою, только одному ему известную роль.
Мелодия меняется, становясь все более и более пугающе живой. И мне уже кажется, что моя голова вот-вот взорвется от ее всепоглощающего звука, вызывающего слишком много чувств.
Мне это уже не нравится.
Я не знаю, сколько прошло времени.
Я не понимаю, что я делаю.
И мне совершенно безразлично то, что может случиться дальше.
Мои руки сами собой срывают с его лица очки, взгляд впивается в его широко распахнутые от изумления глаза.
Музыка обрывается.